Буйная Кура - Исмаил Шихлы

- Знаешь, Салатын, учеба - хорошее дело. Многое узнает человек, меняется даже его характер. Я видел образованных девушек. Они одеваются по-другому и сами выглядят по-другому. Когда они говорят, приятно их слушать. Если наши девушки будут учиться, они будут еще красивее, чем теперь.

- Возможно ли это, брат?

- Почему невозможно?

Мысли уносили девушку вдаль, и она то улыбалась чему-то, как ребенок во сне, а то вдруг хмурила брови и становилась суровой.

Вдруг Салатын тихо вздохнула:

- Как думаешь, я могла бы учиться?

- А ты хочешь?

Девушке казалось, что она только подумала про себя, а не произнесла вслух затаенной мечты. Но, вздрогнув от голоса Ашрафа, спохватилась: брат услышал ее слова.

- Почему же не сможешь?

- У меня не было бы на свете горя, если бы я научилась писать твое и свое имя.

- Да это легче всего! Как только приедем на эйлаг, я начну учить тебя писать все буквы, и, возвратившись в деревню, ты будешь писать не только наши с тобой имена, но и всех, кого захочешь. Только уговор: за это ты будешь каждый день готовить мне вкусную довгу.

Брат и сестра рука об руку подошли к ручью. Как раз в это время из-за поворота со стороны леса показались две девушки. Одну из них Ашраф тут же узнал. Девушка тоже увидела его и быстро поправила келагай. Она хотела было пройти мимо них, но Ашраф окликнул ее:

- Пакизе!

Девушка остановилась, дожидаясь, что скажет Ашраф.

Салатын нахмурилась.

- Дай кружку воды.

Пакизе покраснела. Ее подруга делала ей знаки, звала за собой. Салатын разозлилась окончательно.

- Брат, не задерживай людей. Мы рядом с родником, разве тебе лень наклониться?

- Я хочу напиться из кувшина Пакизе.

Тогда Пакизе улыбнулась. Сверкнули белые, ровные зубы. Келагай сполз с головы. Показались золотые серьги в ушах и бусы на груди в два ряда.

- Хорошо, напою, подставляй кружку.

Ашраф взял кружку у Салатын. Пакизе наклонилась, вынула пробку из горлышка кувшина, и в кружку со стуком посыпалась мелкая красная алыча. Несколько штук упало и на землю...

Хотя Салатын была недружелюбна к Пакизе, но, когда вместо воды из кувшина посыпалась алыча, она не удержалась от смеха.

- Вот так угощение. Как это ты придумала?

- За родником есть дерево, все в ягодах. Хотите, и вы тоже собирайте.

Перед тем, как уйти, Пакизе незаметно, быстрым взглядом окинула Ашрафа. Ему показалось, что она еще хочет что-то сказать.

- Не обиделась ты на меня?

- За что?

- Тогда на берегу Куры я тебя испугал.

- Не только меня - всех. Разве можно так ездить на коне.

- Долго ругали нас?

- Обиделся на мои слова?

- Нет, я так просто спрашиваю.

- Я-то не обиделась на тебя, а ты - как хочешь.

Пакизе смело посмотрела в глаза Ашрафу и, словно уверившись в своей полной победе, повернулась и побежала к подруге. Та начала за что-то ругать Пакизе, наверно за шутку с алычой. Ашраф услышал слова:

- А что такого я сделала? Он попросил воды, а где я возьму. Я дала ему то, что у меня было.

Обратный путь брат и сестра проделали молча... Наступил вечер, но гейтепинцы в этот день не тронулись со стоянки. Они решили отдохнуть здесь, в красивой привольной долине. Да и дороги в горы были запружены в эти дни скотом и обозами. Все деревни тронулись на эйлаги. Над дорогами стояли облака пыли, поднимаемые отарами овец, табунами лошадей, стадами скота, конными и пешими людьми. Лучше было переждать, пока освободятся дороги.

Около арб загорелись костры. Искры летели в черное небо и, казалось, перемешивались со звездами. Языки пламени лизали ночную темноту, словно закоптелое днище огромного казана. Длинные тени людей, ходивших вокруг очагов, удлинялись и скользили по земле, бегущая речная вода заиграла красноватыми отблесками костров. А если бы посмотреть издалека - над кочевьем стояло розоватое зарево.

Джахандар-ага запретил разводить костры около своих арб, понимая, что если кому-нибудь понадобилось бы, то из темноты будет при свете костров видно все, как на ладони. Ничего не стоит прицелиться и выстрелить. Стада его отдыхали поодаль, там и разожгли костры. А сам Джахандар-ага устроился в темноте под дубом. Ашраф сел рядом с ним.

Если бы не костры, ничего не увидеть бы и в двух шагах. Ночь опустилась хотя и звездная, но непроглядная. А отвесные скалы окружали со всех сторон долину. Они поднимались высоко в небо и только тем были отличимы от ночной темноты, что загораживали собою звезды.

Ближе к полуночи отвязали псов. Женщины и дети улеглись спать в кибитках. Костры поблекли. Ашраф тоже пошел к арбе.

Салатын уже постелила постель и ждала брата. Они легли рядом. Лежали, прислушиваясь к шуму реки и голосам ночных птиц. Иногда доносился издали гул срывающихся в реку камней. Может быть, почуяв скотину, в скалах бродил медведь.

В дальнем конце становища кто-то заиграл на свирели. Ашраф, закрыв глаза, прислушивался к мелодии, которую любил с детства. Оп старался представить себе человека, который на простой свирели с несколькими дырками играл искусно, как на флейте. В звуках свирели слышалась грусть, проникающая в глубину души и уносящая мысли в дальние дали.

Играли сперва "Чобан-баяты", а затем перешли на шуточную. Ашраф знал, что там, где играют сейчас, подшучивают над девицами, над женщинами, отпуская колкие и едкие намеки. Но никто не обижается на незлые шутки.

Вот свирель замолчала. Вспыхнул смех, потом снова заиграли, на этот раз танцевальную, послышались хлопки, кто-нибудь пошел танцевать. Салатын локтем тронула Ашрафа:

- Нравится тебе, брат?

- Очень. Так бы и побежал туда.

- Тебе не стоит. Не стыди нас.

- Танцевать разве стыдно?

- Семинаристу не подобает.

- Чем же я лучше их?

- Разве можно тебя сравнить с ними?

- Перед богом все одинаковы.

- В вечерний час не задевай бога. Лучше послушай, как там поют. Какой чистый, хороший голос.

Я сидел у ручья.

Девушки пришли за водой.

Пусть окончится жизнь моя

Из-за девушки молодой.

Охотник, меня пощади,

Я олень этих гор.

Рана в моей груди,

Синим взглядом сражён в упор.

Все затихло. И люди, и окрестные горы, и сама ночь заслушались грустной песней.

Брат и сестра не спали до тех пор, пока не утихли в становье последние звуки. В полной тишине долго еще лежали они, глядя в бездонное звездное небо.

Салатын все вспоминала дневное происшествие около родника и думала о нем. Она никак не могла забыть лукавого и обвораживающего взгляда Пакизе, которым та посмотрела на Ашрафа, прежде чем повернуться и уйти. Ее смех, ее кокетство не давали Салатын покоя.

"Чтоб ты пропала, - думала Салатын. - Глаза словно змеиные. В одну минуту околдовали парня. А что ему было делать? Я девушка, и то не могу спокойно глядеть на нее. Глаза у нее словно кипят. Зарится на брата, стелется перед ним". Тут у Салатын появилась гордость за Ашрафа, за то, что такая красавица ищет его внимания.

"Ничего, пусть попускает слюнки, пусть поползает за Ашрафом. Это еще начало. Многие девушки будут бегать за братом, будут напрашиваться в жены. Но не так-то легко моего брата прибрать к рукам".

Потом пошли у Салатын грустные раздумья. Как бурный, мутный поток после дождя, они смыли и унесли радость. Салатын вспомнила гибель тети. "Виноват в этом молла Садых. Если бы не его подвох, разве пошла бы Шахнияр к этим мюридам. Не стряслось бы такой беды. И раньше отец не ладил с моллой. Он презирает его, называет бесчестным, танцующим под чужую дудку. А теперь они совсем на ножах. Разве отец допустит, чтобы Ашраф и Пакизе... Значит, что же, жизнь готовит еще один большой скандал? Мы живем, ничего не знаем, а между ними что-то намечается. Иначе они не любезничали бы так. Неужели и Ашраф вслед за Шамхалом женится против воли отца? Неужели мне не гулять и на его свадьбе?" От таких мыслей Салатын стало совсем не по себе. Она прислушалась к дыханию брата.

- Ты не спишь, Ашраф?

- Нет сна ни в одном глазу.

- И мне не спится.

Опять помолчали.

- О чем ты разговаривал с Пакизе какими-то намеками? Когда ты ее напугал?

- Если из-за этого у тебя сон пропал, то закрой глаза и спи.

- Пока не скажешь, я не отстану.

Ашраф понял, что сестра тревожится за него, и рассказал, как они однажды встретились на берегу Куры. Шла уже вторая половина ночи. Усиливался шум реки.

- Ашраф!

- Ну?

- Пакизе нравится тебе, что ли?

- А тебе?

- Не знаю. Лицо у нее неплохое.

- Да, красивая девушка.

Вдруг Салатын осенила догадка: парня околдовали. Колдовство содержалась в этой алыче. Девушка умышленно вышла навстречу и вместо воды дала алычу. Помоги, аллах, убереги моего брата.

Стало жутко от этих мыслей. С тревогой она спросила:

- Ты веришь в колдовство, Ашраф?

- Какое такое колдовство?

- Говорят, молла Садых колдун и так умеет делать, что ячмень ползает по столбу.

- Ну и что из того?