Самки - Сергей Анохин

Спокойней, спокойней. Все прокатит. Всегда прокатывало – прокатит и сегодня. В конце концов, разве это проблема по сравнению с вызовом на бюро лет двадцать назад? Тогда ломали сразу и навсегда. Теперь все можно переиграть и вернуть, если напрячься, если суметь. За это, пожалуй, стоит сказать спасибо быдлу вроде Ученого. Постарались они для нас.

Парень в полурасстегнутой белой рубашке был явно затарен по самые помидоры. Он раскачивался на триста шестьдесят градусов, пиво из бутылки плескалось на каждом шагу. Однако шел быстро, похоже, торопился в сортир. Антон не без труда догнал его, когда тот уже запрятал ключ-таблетку и готовился с размаху хрястнуть железной дверью.

Одернув бежевый льняной пиджак, прикрывающий милицейскую дубинку, Рожкин рванул по лестнице.

– Эй, братан, – раздалось за спиной. – Ты к кому?

– Не к тебе, – буркнул сквозь зубы Антон. Вот это уж было совсем не ко времени. Шум на лестнице гарантировал облом.

– Хорош козлить, пельмень! – Пьяный, видать, настроился развлечься, забыв про унитаз, к которому так спешил. – Куда идешь? Ключи показывай!

Раздвинув руки, долдон, не торопясь, поднимался. Еще пара шагов, и он окажется рядом с Антоном. Около селезневской двери. И уж не откажет себе в удовольствии поорать.

– Ключи? – растерянно проговорил Антон. – На, смотри.

Крикнуть парень не успел. Упругий удар «демократизатором» мгновенно отключил его, швырнув вниз затылком о подоконник. Звон бутылки перекрыл хруст костей, но не долетел до Селезнева. Нотариус услышал лишь знакомую трель резервного звонка. Эту кнопку под фальшивым почтовым ящиком два часа назад знала, кроме хозяина, только офисная девушка-латышка. А теперь еще Антон Рожкин. Итого – трое. Значит, уже не секрет.

Недовольное бормотание Александра Никифоровича послышалось через полминуты.

– Аусма, какой бес тебя несет? Сказано же, не сегодня…

За дверьми щелкали замки и бренчали цепочки. Антон с размахом отвел руку. Он боялся сразу выдохнуться – так бить ему не приходилось никогда.

Несмотря на верный звонок, Селезнев все же сидел на измене. Подсознательно он ждал чего-то подобного, иначе не успел бы прикрыться и отскочить. Удар не прошел до конца, но обрушил нотариуса на пол и прокатил по блестящему холлу из конца в конец.

В один прыжок Антон оказался над распластанной тушей. Дубинка трижды со свистом рассекла воздух. Лысина Селезнева покрылась круглыми кровоподтеками, превращаясь в декоративный мухомор.

Задыхаясь, Рожкин бил коричневыми бразильскими мокасами по ребрам и рукам, стараясь попасть в ненавистное виляющее лицо. Его слегка удивляло, как этой макиваре удается молчать, почему он не кричит? И ловко же он извивается, неожиданно для пятидесятишестилетнего толстяка…

Наконец он попал по зубам. Раз, другой. Каблук ударил в нос, наверно, на слом. Селезнев перестал уворачиваться и застыл на полу, стухая и осыпаясь, словно вспоротый мешок.

Антон последний раз хлестнул его по спине и остановился, отирая пот.

– Ну что, пидор? Упаковался? Бабло не забыл в дипломате? – Рожкин оглядел холл, заставленный баулами и чемоданами, и слегка пригнулся, зачем-то стараясь теперь говорить потише.

Крепко сжатую дубинку он держал на отлете, костюм слегка помялся, на светло-салатной рубашке отлетели пуговицы. Над поверженным рабом стоял не плантатор – скорее, плебей-надсмотрщик. Но все равно Антон очень понравился бы себе, увидев со стороны.

И тут раскроенный мешок вдруг ожил:

– Антон Сергеевич… – Селезнев сплюнул сгусток крови. – Антон Сергеевич, пожалуйста… Помогите мне подняться… И прошу вас, выслушайте меня…

– Хочешь что-то сказать, урод? – Рожкин медленно возвращался в реал, к прежнему статусу.

– Да, Антон Сергеевич… Вы все правильно сейчас сделали… Но пощадите меня. Вы же умный человек, интеллигентный человек… Не это быдло… Вы же знаете этих зверей. Простите, я оказался слаб. Если бы вы знали, что они делали со мной…

– Еб… я в рот, что с тобой делали, блевотня вонючая!.. Мне важно, что ты сделал.

Селезнев копошился на полу, стараясь подняться, но пальцы и колени подламывались, и он снова прижимался к полу. Изо рта текла кровавая слюна. Однако он отвечал:

– Да, да… Но я подготовил обратный ход. У меня готовы показания на них. Все, что я им говорил, недействительно, вынуждено угрозой насилия… Нет-нет! Не угрозой! – Ужас от собственной оговорки придал Селезневу силы, и он вскочил с пола с такой быстротой, что Антон непроизвольно отшатнулся. – Не угрозой, а насилием! Контрпоказания уже оформлены, уже получили ход! Копия у меня, взгляните, прошу вас, взгляните!..

Пошатываясь и спотыкаясь, Селезнев как-то боком подходил к столу. А ведь не врет, подумал Рожкин. Сообразил, что делать, отыграл-таки задник. Гнида гнидой, но себе не враг.

Антон почувствовал ясность нового выигрыша. Терка не закончена, но фишка в его руках.

Он посмотрел на нотариуса, который трясущимися руками рылся в ящике рабочего стола, почему-то выставленного из кабинета в холл. И так же ясно понял: он все равно сделает то, для чего пришел. Селезнев – труп.

Усилием воли Антон тормознул руку, вновь поднявшую «демократизатор». Посмотрим сначала, что за финт выкинула эта мразь. А потом ляжет. Прямо на свой стол. Забрызгав его мозгами.

Армейский ПМ, пятнадцать лет назад похищенный в Таджикистане со склада 201-й дивизии, последние семь лет лежал в столе нотариуса Селезнева. Заряженный, с досланным патроном в стволе и снятым предохранителем. Патрон основательно залежался, пистолет мог дать осечку. Но сработал. Да так, что Антон Рожкин даже не успел понять, что убит.

Нотариус брезгливо взглянул на труп. Всю жизнь он презирал тех, кто косит под оху… крутых. Таких вообще нет. Во всяком случае, он, Александр Селезнев, пока что не встретил человека сильнее или умнее себя. Хотя понтовались с ним многие. Вот этот, например. Или вчерашние лохи… Эта девка черноволосая… да хер с ней…

Он мощным пинком перевернул тело. Вложил в мертвую руку ПМ, крепко сжал рукоять чужой холодеющей кистью, резко вырвал и кинул под стол. Оценил собственную работу – расплывающееся пятно слева на груди. Он знал, что если доберется до оружия, то уложит с первого выстрела. Спортивная стрельба была единственной настоящей страстью Александра Никифоровича последние сорок два года.

Селезнев вернулся за стол, пододвинул кресло и устало опустился в него. Минут пять он сидел, опустив на ладони окровавленную голову. Потом резко вскинулся, взял со стола мобильный, набрал шаболовский номер и жалобно простонал:

– Дежурный по Управлению? Говорит Александр Селезнев… Нотариус… Нападение на мою квартиру. Произошло убийство… В порядке необходимой самообороны. Записывайте адрес.

Ученый посмотрел на Лесю.

Все тот же остановившийся взгляд, апатия, равнодушие. Лишь на мгновение вчера оживилась, когда узнала, что Антона больше нет. Молча дослушала до конца рассказ Отвертки, кивнула и, так и не произнеся ни слова, отвернулась к стене. Он не знал, спала ли она эту ночь, – не решался подойти, прикоснуться, тем более что-то спросить. Ее как будто окружала какая-то невидимая, но непроницаемая завеса, преодолеть которую не смог бы ни один человек.

Беседовала ли она с Джоном и Антоном где-то там, куда живым дороги нет, или просто отключилась от мира, только Ученый знал наверняка – в эту ночь в этой жизни ее не было… На диване всю ночь пролежала лишь бренная оболочка, не имеющая никакого отношения к его жене. Его Леся ушла. То ли в цветущие сады Шамбалы, то ли в пылающий ужас ада.

Вернулась? Нет. Значит, надо вернуть.

А что я ей скажу? Что тут вообще можно сказать? Никакими словами Джона не вернешь. А утешения?.. Пустое это дело.

Хоть бы она, как вчера, разозлилась, взбесилась. Ну просто закричала, заплакала, в конце концов.

Он прошел в кухню, наскоро приготовил кофе. Вернулся. Присел на край дивана, легко коснулся острого плеча, пробежал пальцами вдоль руки. Вверх-вниз. Снова вверх. Провел по спутавшимся волосам.

Никакой реакции.

И тогда он начал рассказывать.

– Ты что, Эдик, летишь? – Николай Николаевич мечтательно заглядывал Отвертке в глаза, потягивая капучино.

– Я механику не могу понять. – Эдик перевел взгляд на Стерхова. – Что и как сделано будет? На что, Коля, десятка ушла? Ты понимаешь? Я – нет.

– Нет, я охреневаю от тебя, Самарин. – Уважаемый майор милиции не то чтобы злился, но явно начинал скучать. – Что вообще с тобой сегодня? Может, по буквам объяснить?

– Это не сегодня. Это вообще. Я в ментовские мульки не въезжаю. Объясни механику.

Николай Николаевич звякнул чашечкой о блюдечко и выразительно посмотрел на Ученого:

– Может, вы сегодня в интеллектуальной форме? Разъясните нашему другу. Тупит ведь человек, как на прогаре.