Пацан. Воин. Маг. Сражайся или умри! (СИ) - Супрунов Дмитрий

И вот теперь трое тех, в кого никто не верил, стояли на арене. У них еще, правда, было секретное оружие — большое и толстое, и как раз сейчас «кабаны» готовили его к бою, закрепляя на бивнях железные наконечники. И, конечно, у них было аж три флакона храни.

Визг труб и грохот барабанов резко смолк, как отрезало. И в наступившей тишине друзья услышали слова Димки:

— А, может, мы всё-таки зря их всех сразу вызвали на поединок?

— Прорвемся! — ответил Сашка. — Сражайся или сдохни!

И ударил по струнам.

Выборы Amazon" ы

Сначала командирши противоборствующих сторон впали в легкую прострацию. Потом очнулись и кинулись к Ленке. Не то с благодарностями, не то с просьбами. Но по пути столкнулись между собой и, не на шутку, а с внезапно вспыхнувшей яростью, остервенело стали драть друг друга за волосы, пытаясь выцарапать глаза, откусить носы и оторвать уши.

Немедленно вся накопленная ярость с двух сторон этого поля вспыхнула и растеклась, во всю его ширь. Послышались невнятные команды, ударили в невидимые барабаны невидимые палочки, провыли дикарские визгливые трубы, и бабьи войска, чеканя шаг, стройными рядами зашагали навстречу друг другу. Простоволосые и ярко раскрашенные ведьмы в первых рядах неожиданно завыли и завизжали мерзкими голосами. Сразу с двух сторон.

— Юлька! Вытаскивай Жемчужину! И катай! Юлька! Катай! — Ленка старательно пыталась перекричать дикий крик воющего войска, идущего в атаку, но Сиятельная Юлианна растерялась и немного оглохла.

Совершенно случайно Юлькина рука наткнулась на Черную Жемчужину и сжала ее со всей силы в кулачке. Что, в общем-то, получилось лишь частично. Жемчужина выскользнула из Юлькиной узкой ладошки и ударилась об непонятную загогулину, похожую на сильно вычурные маракасы. И тут кто-то Огромный и Невидимый вмочил со всей дури в Большой Медный Котел Небес. От Иттаэль отлетел вверх Столб Яркого Света и уперся в небеса.

Сами собой прекратились первые кровавые стычки окончательно спятивших и обезумевших, и так-то не вполне здоровых, воительниц. Ленка, матерясь, как заправский замоскворецкий сапожник Беня, создала Офигенно Большой Портал.

Из портала выскочил ослепительно белый, как военный прожектор, Единорог. За ним из того же портала последовали две крупных дымчатых кошки и четыре пятнистых котенка, размером чуть поменьше родителей, но рычащих крайне агрессивно. Они зловеще колотили хвостами по земле и рычали, как мартовские бойцовские коты. Посматривали на всех злыми оранжевыми и круглыми глазами и выглядели весьма внушительно. Внушительнее некуда. Но на них мало кто обращал внимания.

В поле стоял, висел и подпрыгивал многоголосый ор простоволосых девчонок и вполне почтенных облысевших матрон. И стриженных под полубокс женщин критического возраста.

— Единый Рог!!! — орали они исступленно и неистово колотили друг друга по чему придется.

Несколько самых первых жертв, так и не начавшегося толком сражения, протяжно стонали от счастья и пытались подняться с земли, пришпиленные к ней разнообразными колюще-режущими инструментами. Кому-то это даже удавалось. И они поднимались. А потом стояли с перекошенными от боли лицами и со счастием в глазах, жадно разглядывая явление Белого Единорога. И, зажимая полученные в сражении раны руками и первыми, попавшимися под руку, тряпками. Все эти женщины выли от нестерпимого счастья. А некоторые — бледнели прямо на глазах.

Офигенно Большой Портал схлопнулся. С громким шумом-воплем и ощутимым ударом по ушам. Ленка упала на колени и закатила глаза. По ее лицу из глаз, носа и ушей текли кровавые реки. Ленка в этот момент была прекрасна, как никогда, наверное, до этого момента. Как укуренный и пускающий слюну от одного только запаха крови вампир, забывший кто он и где он. Но Ленка — она помнила все! Такая она, да. Просто немного устала.

— Су-ука!!! — завывала, как дикая собака Динго, Ленка.

Хриплым, взлаивающим и срывающимся голосом, активно удерживая руками свою очаровательную голову и пытаясь, таким образом, унять боль, разливающуюся внутри её головы, как суп из хрустальной супницы — по глубоким фарфоровым тарелочкам.

— Да, ё… мать! Сколько жжжжж можно!

Единорог после схлопывания Портала с явным, хорошо заметным удивлением оглядывался по сторонам. Единорог, как и любое другое умное животное, очень остро чувствовал опасность своего положения, что он — попал. И попал крепко. Явно не в то место, куда нужно было. И не в то время. И что вполне очевидно, серьезно подумывал, а не слинять ли ему с этого праздника жизни. По-быстрому. Пока не стало слишком поздно.

Иттаэль, опять же, сидела и раскачивалась. Она-то как раз мало в чем изменилась. Теперь она раскачивалась и бормотала перед большой и ослепительно белой статуей Богини Любви, в чем-то похожей на ослепительно красивую, единственную и желанную женщину, а чем-то смахивающую на Олю, что жила в этом куске мрамора со счастливой улыбкой на лице и стыдливым румянцем на пухленьких щечках.

Статуя Богини, женщины и Оли улыбалась. Все одновременно. И обеими своими божественными руками эта статуя поглаживала едва распустивший свои лепестки Большой Бриллиантовый Лотос, удерживая его на уровне своей величественной груди идеального профиля и восхитительно крепкого фаса. Практически это было все, что осталось почти в неизменном виде от статуи мужеподобного бога. И в чем-то неуловимом это поглаживание Лотоса было похоже на игру в угадайку. На первой же попавшейся под руку случайной ромашке.

К тому же цветущая статуя активно излучала в пространство теплый свет. Как инфракрасная лампа, включенная на полную мощность. Она согревала и умиротворяла. Эта статуя еще и сияла. Ярко. Как немецкий прожектор перед лагерными бараками и строем заключенных. Так, что слезы текли из глаз у всех присутствующих.

Зато две воюющих стороны смешались в одну нестройную громогласную толпу восхищенных женщин. И эта толпа медленно придвигалась все ближе, прижимаясь к нервно прядущему ушами Единорогу, к Сияющей статуе Богини Любви, к прайду свирепых голукошей и к тем, кто заварил всю эту кашу.

Ленка открыла свои великолепные, круглые и немного мутные глаза совершенно внезапно. Прищурилась и обвела пустым взглядом толпу и скульптурную группу Богинь и Животных. И тихим голосом попыталась проорать в сторону застывшей, как мешок цемента после дождя, подруги.

— Юлька, дура, залазь на кобылу, мать твою…

Как ни странно, Юлька ее услышала. Её лицо скривилось в легкой гримасе, и она недоуменно переспросила у Ленки.

— На кобылу? Залазь?! Вообще-то, это конь… по-моему… — сказала Юлька, приглядываясь к задним ногам Единорога. — И он — без седла вообще-то…

— А ты — без мозгов… — отрезала Ленка. — Зато красивая, зараза… лезь!

Сказала сама себе Ленка и вздохнула. Выдохнув весь лишний воздух из себя, она уже громче прокричала в Юлькину сторону.

— Лезь на эту скотину рогатую! Пока другой кто не залез! Если жить хочешь!

— Да, как без седла-то? Это же не мерседес! И не вольво! Он же — здоровый, как я не знаю что! Не полезу! Ни за что! — заявила Юлька и сложила руки на груди одним изящным, выверенным на многочасовых тренировках перед зеркалом, жестом.

— Попой на спину, блин! Ох, ты ж… пошли, говорю… дура! Дай сюда цацку! — Ленка вырвала золотую загогулину из рук Юльки и, тяжело вздохнув, захромала к Единорогу, крепко ухватив подругу за руку и изображая из себя первый императорский паровоз.

И, как Юлька не упиралась, Ленка ее дотащила до нужного места и подтолкнула в сторону белоснежной лошади с крепким рогом, закрученным на манер рожка с мороженным вокруг вытянутого к ушам лба. Единорог нервно задергал ушами и стал подозрительно коситься на двух странных девушек. Ленка покровительственно похлопала эту скотину по крупу.

— А вы — не лезьте не в свое дело, кошки драные! — небрежно, но тоном приказа, бросила Ленка прайду редких животных кошачьей породы.

Кошаки-голукоши, шипевшие как кобры, с прижатыми к голове ушами, вдруг резко припали на лапы, сощурили глаза, горящие, как янтарь на ярком солнце, и заурчали. Морды у них стали няшные, и хвосты перестали подметать землю. Кроме этого, котята стали исподволь подползать к Ленке и кататься по траве, выгибаясь и показывая всем желающим свои светлые животы в серую полоску. При этом они урчали так, что землю ощутимо потряхивало.