Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга первая. Фантастика — особый род искусства - Анатолий Бритиков

В свое время рассказы и очерки Тунгусского цикла привлекли новое внимание к загадочной катастрофе в тайге, сыграли роль в пересмотре метеоритной гипотезы, были снаряжены экспедиции, получены новые данные. Подтвердилось предположение писателя, что взрыв произошел в воздухе (метеориты взрываются от удара о Землю). Правда, это нисколько не доказало, что взорвалось ядерное горючее космического корабля: виновницей такого взрыва, как полагают, могла быть и ледяная комета.[285]

Казанцев, однако, пошел дальше. Подкрепляя версию марсианского корабля, он приписал, например, директору Пулковской обсерватории академику А.Михайлову сообщение о необычайно яркой вспышке на этой планете: снова ядерный взрыв — стало быть, разумная деятельность… Это было сделано не в фантастическом рассказе, а в научно-популярном очерке «Гость из космоса».[286] На философском семинаре по «Туманности Андромеды» в Пулковской обсерватории академик Михайлов заявил, что никогда такого сообщения не делал…

В суетливости, с какой писатель хватается за любую догадку о «следах» космических пришельцев, нет никакой последовательности, логики! То он относит их визит ко временам, когда на Земле еще не было человека, то к VII-VIII тысячелетию до н.э. (которыми датируют африканские наскальные изображения фигур в «скафандрах»), то придвигает посещение Земли вплотную к нашим дням (Тунгусский взрыв произошел в 1908г.).

Ефремов не прибегает к сомнительным сенсациям. Окаменелая кость с якобы пулевым отверстием описана в научной литературе. Вообще он не строит сюжет на разрозненных догадках. В «Звездных кораблях» «пулевая пробоина» увязана с визитом космических пришельцев системой научно достоверных фактов и гипотез из астрономии, космогонии, палеонтологии, биологии. Загадка огнестрельного отверстия — стала лишь поводом объединить все это в концепцию, развернуть серьезное научное обоснование проблемы жизни и разума за пределами Земли.

Ефремова оттого и заинтересовало самое древнее «свидетельство» визита, что, если бы пришельцы побывали в историческое и обозримое время, то он поясняет свою мысль «те великие изменения, которые разумный труд производит в природе, не ускользнули бы от нас»[287], и этого пока не случилось потому, что посещение, может быть, было страшно давно и время стерло следы. У Ефремова гости с далекой звезды посещают Землю 70 миллионов лет назад. Дата тоже имеет свой смысл: к тому времени относится массовая гибель гигантских пресмыкающихся (в Гоби Ефремов нашел их целые кладбища). Писатель связывает это с какой-то космической катастрофой. Она могла быть следствием сближения Солнечной системы с другими звездами. Вращаясь вместе с Солнцем вокруг центра Галактики, Земля через десятки и сотни миллионов лет проходит через звездные скопления. «Сближение, — пишет Ефремов, — настолько значительное, что перелет становится возможным», и пришельцы «переправились со своей системы на нашу, как с корабля на корабль. А затем в громадном протяжении протекшего времени эти корабли разошлись на неимоверное расстояние»,[288] и теперь даже трудно сказать, откуда появились пришельцы. Так Ефремов обосновывает свое допущение на стыке многих наук.

Уже в этой ранней космической повести Ефремов обнаружил другую сильную сторону своего метода: он разрабатывает фантастическую гипотезу еще и в русле «реки времени». В дилогии «Путешествие Баурджеда» и «На краю Ойкумены» исторически достоверное преобладает над вымышленным. И все же при всей справедливости сопоставления в этом плане с классическими «Саламбо» Г.Флобера и «Борьбой за огонь» Ж.Рони-Старшего видно, что произведения Ефремова — в совсем ином роде. «Мы сказали бы: это научная фантастика, расширенная с помощью анализа исторической действительности», — писала «Юманите» 11 октября 1960г. в рецензии на французское издание «На краю Ойкумены» (курсив мой, — А.Б.). Удачное определение, но его надо расширить. Исторический анализ, вернее исторический подход Ефремов применяет и в фантастике о будущем и о космосе. Этот существенный элемент творческого метода Ефремова сближает его художественные экстраполяции с научным прогнозом.

Модернизирует ли Ефремов давно ушедшее время? И да, и нет. Исторически правдиво наивное предметно-образное представление древнего египтянина об окружающем мире. Даже бедняк-свободолюбец страшится умереть на чужом берегу: там закроется для него дверь в счастливую загробную жизнь. Первый вельможа фараона, Баурджед, при всем своем уме, не может расстаться с представлением, что Та-Кем (Египет) — центр и главная часть мира. Правдива и та дружба, которая выводит из рабства и возвращает на родину негра Кидого, италийца Киви и эллина Пандиона («На краю Ойкумены»). Дружба эта так беззаветна, что невольно вспоминаешь братство лучших людей нашего века. И здесь, видимо, историческая правда переходит в научную фантастику. Разве коллективизм пролетарских революционеров горел бы неугасимым пламенем, если б сознание общности всех людей не копилось исподволь, с самых древних веков, помогая человечеству пронести мечту о лучшей жизни через тысячелетия гнета, варварской жестокости и невежества.

Из первой повести во вторую переходит объединяющий символ — камень, прозрачный и чистый, голубовато-зеленый, словно волна дальних странствий. Сперва он представляется символом искусства: Пандион вырезал на нем свою прелестную гемму. Но это тот самый камень, что привез из своего путешествия Баурджед, усомнившийся в исключительности Та-Кем. Прошли века. Опасный для фараона отчет о путешествии на край света был похоронен жрецами в священных подземельях бога мудрости Тота. А камень, свидетель беспокойного сомнения, попал в руки эллина, захваченного фараоном в рабство.

Юноша отправился по свету в поисках совершенного искусства. Культура многих народов отшлифовала его художественное видение. Но, только пройдя через трагедию неудачного восстания, прошедший через всю Африку с её иссушающими пустынями и непроходимыми лесами, художник увидел мир новыми глазами.

Мир, страшивший беглецов за пределами Та-Кем, оказался добрым миром. Вождь одного из «диких» племен, презираемых в цивилизованной тюрьме Та-Кем, помог осознать понятое на пути страданий и побед: люди должны знать друг друга, ибо сила людей в их общности. Древняя и очень современная истина. Гемма, вырезанная Пандионом на камне Баурджеда, изображала его самого в братском объятии с друзьями. Художнику удалась уверенность маленькой группы в своей силе. Беглецы боролись за жизнь и за свободу и нашли нечто большее — всепобеждающую связь человека с человеком. Она-то и отгранила окончательно талант Пандиона-художника.

Мысли жгуче современные. Но разве они родились вчера? Ефремов напоминает, что наши идеи мира и братства народов корнями уходят в глубину веков, что они — вершина лучшего в тысячелетнем опыте человечества. Многим сейчас приходит на память эта истина. «Ты посмотри историю человечества: вся она отчет о росте товарищества»,[289] — пишет Г.Гуревич в повести о коммунизме. Но мало кто показал чувство общности, исторически преобразующее человечество, так убедительно, как Ефремов.

«Великая дуга» по своему глубинному смыслу — произведение вполне современное. Самовластный Джедефра превратил Та-Кем в огромный концентрационный лагерь. Десятки тысяч рабов заняты возведением бессмысленной «высоты» (пирамиды), единственное назначение которой увековечить человеческое тщеславие. Писатель отыскивает в прошлом истоки современности. Его исторический критицизм утверждающ, обращенная же в будущее романтика критична. Ефремов не выхватывает какую-то злободневную, но уходящую в песок струю «реки времени», а исследует истинное ее течение. Писатель извлекает в историческом потоке то, что формировалось тысячелетиями, но зато — надолго. От борьбы, направляемой инстинктом сохранения рода, к социальной революции и от человечности объединенного мира к подвижничеству во имя бесконечного возвышения человека — в этой идее единство фантастики Ефремова о прошлом, настоящем и будущем. К научно-фантастическому роману о коммунизме писатель шел, казалось бы, от очень далеких тем, сюжетов и образов.

Непосредственным толчком к «Туманности Андромеды», вспоминал Ефремов, послужили побуждения полемические. Во время болезни, которая надолго оторвала от научной работы, ему довелось перечесть много современных западных, преимущественно американских, фантастических романов. Ефремов был поражен их антигуманизмом. Теперь англо-американская научная фантастика другая. Монотонному мотиву гибели человечеств в результате опустошительных войн, навязчивой защите капитализма, который будто бы охватит всю Галактику на сотни тысяч лет, захотелось ему противопоставить «мысль о дружеском контакте между различными цивилизациями».[290]