Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун)

Каждое окно имеет тройное остекление. Рамы металлические. Между металлическими деталями — прокладки. Это чтобы всячески снизить вибрацию. Внутреннее и внешнее остекление выглядят как обычные оконные стекла, но если присмотреться к среднему стеклу, то можно заметить, что стекла не находятся в одной плоскости. Каждое стекло чуть наклонено и чуть развернуто по фронту. Для каждого стекла свой угол наклона. Это тоже помогает предотвратить снятие с окон акустической информации о том, что происходит внутри помещения. Стены защищены, конечно, еще лучше. Особенно там, под землей, в "забое".

За окнами еще непроглядная ночь. Я знаю это. Я пришел сюда только для того, чтобы походить по лестницам и коридорам. Я — дежурный офицер, и мне спать никак нельзя.

Вся ночная смена работает без моего участия и вмешательства. Группа ТС круглосуточно ведет работу по перехвату и расшифровке военных и правительственных радиограмм. Группа контроля тоже занимается радиоперехватом. Но это совсем другой вид работы. Группа ТС работает в интересах службы информации ГРУ, добывая крупицы информации, из которых командный пункт ГРУ лепит общую картину мира.

У радиоконтроля функции другие, хотя и не менее ответственные. Группа радиоконтроля работает в интересах только нашей резидентуры. Она следит за активностью полиции и контрразведки. Эта группа всегда знает, что делает венская полиция, как расставлены ее силы, за кем следят ее агенты и группы наружного наблюдения. Радиоконтроль скажет вам, что сегодня, например, у вокзала они следили за подозрительным арабом, а вчера все силы были брошены на поимку группы торговцев наркотиками. Часто активность полиции не поддается объяснению, но и тогда группа радиоконтроля готова предупредить о том, в каком районе города проявилась эта непонятная активность.

Кроме групп радиоперехвата, ночами работают радисты и шифровальщики, но и в их работу я не имею права вмешиваться. Зачем же я тогда ночью тут сижу? Так положено. Работают разные группы, не подчиненные друг другу. Значит, над ними кто-то должен быть старшим. Оттого мы и дежурим ночами.

Я — обыкновенный добывающий офицер, не имеющий особых заслуг, для всех этих людей — олицетворение власти. Для них не важно, варяг я или борзой. Я отношусь к высшей касте. Я — добывающий. Значит, я гораздо выше любого из тех, кто напрямую не связан с иностранцами. Для любого из них, независимо от их воинских званий, стать добывающим офицером — красивая, но неосуществимая мечта.

— Богданыч, кофе?

Это Боря, третий шифровальщик. Ему нечего делать. Главный приемник молчит, приемник агентурной радиосигнализации тоже молчит.

— Да, Боря, пожалуйста.

Я собирался закончить описание подобранных мной площадок десантирования для работы подразделений СпН 6-й гвардейской танковой армии. По приказу ГРУ я подобрал три такие площадки. На случай войны. Но если Боря вышел из своего отсека, то завершить эту работу все равно не удастся.

— Сахар?

— Нет, Боря. Я всегда без сахара.

Боря поклоняется Венере. Все шифровальщики ГРУ и КГБ по всему миру поклоняются этой даме. Боря знает, что у меня много работы и ходит вокруг, обдумывая, как отвлечь мое внимание от будущей войны и переключить его на обсуждение вопросов его религии.

— Богданыч!

— Чего тебе? — я не отрываюсь от тетради.

— Дипкурьеры стишок новый привезли.

— Сексуальный, конечно?

— У дипкурьеров всегда только такие.

— Хрен с тобой, Боря. Давай свой стишок.

Боря кашляет. Боря прочищает горло. Боря в позе великого поэта:

— Я хожу по росе, я в ней ноги мочу. Я такой же, как все: я ебаться хочу!

— Это я, Боря, и до тебя слышал.

Боря огорчается ненадолго:

— У нас в Ленинграде один страдатель был. Знатные стихи выдавал: О Ленинград! О город мой! Все люди — бляди, а я — святой!

От него не отвяжешься. Да и портить отношения с ним опасно. Шифровальщики — более низкая каста, да зато ближе всех к Навигатору стоят, как верные холопы. В его поэзию мне никак углубляться не хочется, но и прерывать его неразумно. Лучше разговор в сторону повернуть:

— Ты в штабе Ленинградского округа служил?

— Нет, в восьмом отделе штаба седьмой армии.

— А потом?

— А потом прямо в Ватутинки.

— Ого!

Ватутинки — это совершенно секретный городок под Москвой. Главный приемный радиоцентр ГРУ. Там секретно все. Даже кладбище. Ватутинки — рай. Но как настоящий рай, он имеет одно неудобство: нет выхода наружу. Тот, кто попал в Ватутинки, может быть уверен, что похоронят его именно на том кладбище и нигде более. Некоторые из тех, кто попал в это райское место, бывают за рубежом. Но их жизнь от этого разнообразнее не становится. Для всех шифровальщиков внутри посольства установлены четко ограниченные зоны. Для каждого своя. Для Бори это только шестнадцать комнат, включая комнату, в которой он живет, общий рабочий зал, кабинеты Навигатора и его заместителей. За пределы этой зоны он выходить не может. Это уголовное преступление. А за пределы посольства — тем более. В этой зоне Боря проживет два года, а затем его отвезут в Ватутинки. В зону. Боря не ездит. Его возят. Под конвоем. Боря счастливый. Многих из тех, кто попал в Ватутинки, вообще никуда не возят. Но и они — счастливчики в сравнении с теми тысячами шифровальщиков, которые служат в штабах округов, флотов, армий и флотилий и для которых служба в Ватутинках навсегда останется несбыточной мечтой.

— Богданыч, расскажи про проституток. А то мне скоро в Ватутинки. Там ребята засмеют: был в Вене, а никаких рассказов не привез.

— Боря, я ничего не знаю о проститутках.

Голову даю на отрез: Боря не по приказу свыше меня провоцирует, ему просто послушать хочется. Любой шифровальщик, вернувшийся в Ватутинки, ценится только умением рассказывать истории на сексуальные темы. Все понимают, что у него была очень ограниченная зона для передвижения внутри посольства, иногда всего пять комнат. Все понимают, что его истории — выдумки, что ни один добывающий офицер не осмелится рассказать шифровальщику ничего из того, что он видит вокруг себя. И все же хороший рассказчик ценится в Ватутинках, как у народностей, не имеющих письменности, ценится сказочник. Вообще-то у цивилизованных народов то же самое наблюдается. Магазины Вены забиты фантастическими романами о приключениях на вымышленных планетах. Все цивилизованные люди понимают, что это выдумка, но чтут авторов этих вымыслов точно так же, как в Ватутинках чтут рассказчиков сексуальных историй.

— Богданыч, ну расскажи про проституток. Что, прямо так и стоят на улице? А одеты в чем? Богданыч, я знаю, что ты к ним близко не подходишь, но как они издалека выглядят?[11]

2

Я ощущаю острую нехватку воображения. Без него — труба. Тот, кто сам планирует свои ходы, всеми силами старается уйти в тень, выталкивая обеспечивающих под свет полицейских фонарей. На что уж полиция в Австрии добродушная, но и она иногда злиться начинает. Публично нас, конечно, не выгоняют — мы все-таки не в Великобритании, — но тем не менее потихоньку и из Австрии иногда выставляют. Без шума, без скандала. А уж если ты в Австрии не сумел работать, разве можно тебя в Голландию отправлять, где полиция работает вполне серьезно, или в Канаду, где условия и перспективы теперь совсем не те, что были когда-то?

Каждый варяг в тени держится. Каждый борзой у всего мира на виду. Варяги правильно делают, что нас под огонь подставляют, прикрываясь нашей нерасторопностью и неумением. Но я тоже стану варягом. Это решил точно. Ночами спать не буду, а свой выход к секретам найду!

Без выхода к настоящим секретам нет вербовки. Без вербовки нет жизни в ГРУ. Заклюют. Все, что нам в академии преподавали, имело не менее двадцати лет выдержки и использовалось на практике много раз. Нужны новые пути.

Для развития криминального воображения нас заставляли детективные романы читать. Но это скорее для развития критического отношения к действиям и решениям других. Авторы детективов — профессиональные развлекатели публики, но не профессиональные добыватели секретов. Легко и свободно они главный вопрос обходят: как командир может поставить задачу на добывание нового оружия, если о нем ничего не известно? Вообще ничего. Если мир еще не подозревает о том, что подобное оружие может существовать. А ведь советская военная разведка начала охоту за американской атомной бомбой, когда ни одно правительство в мире не придавало серьезного значения исследованиям в области ядерной физики, когда даже президент США еще не оценил по достоинству возможности ядерного оружия. Но уже тогда обыкновенный офицерик Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии завел простую статистику: в США по такому-то вопросу за месяц опубликовано в научных журналах столько-то статей, а по другому вопросу — вот столько. По делению атомного ядра в январе, допустим, вышли шесть статей, в феврале — восемь, в марте — семь. А потом — р-р-раз! — ни одной на протяжении многих месяцев. Что сие могло означать? Правильно: тему засекретили. А почему? Где-то делятся какие-то ядрышки. Кому это интересно? Но тему почему-то засекретили. Что надо делать? Верно: найти авторов уже опубликованных статей, посмотреть (пока со стороны), чем они заняты, найти их друзей, соседей, родственников, знакомых. Дальше — дело техники: через кого-то найти выход и поинтересоваться: эй, Джон, зачем ядрышки расщепляешь? Они тебе жить мешают?