Пещера у Мертвого моря - Генрих Штоль

Когда Дюпон-Соммер кончил и сошел с кафедры, обычных аплодисментов не последовало. Почтенные академики словно онемели, ибо не знали, что же им сказать. Согласиться со своим коллегой они не могли, поскольку сами еще не читали отрывков из комментария на Хабаккука, на которые ссылался Дюпон-Соммер. Опровергнуть его выступление они были не в состоянии по той же причине, а было бы в высшей степени ненаучно возражать только потому, что они просто «против», только потому, что сказанное, грубо говоря, подрывает корни, питавшие их до сих пор своим соком.

И когда позднее доклад Дюпон-Соммера был напечатан в «Протоколах заседаний академии», а вслед затем появилась его книга «Предварительные замечания по поводу рукописей Мертвого моря», они все еще продолжали хранить молчание. Первый отклик пришел из Америки — от профессора Браунли. Затем выступил патер де Во, и тут между учеными разгорелась настоящая война.

Браунли начал с того, что упрекнул Дюпон-Соммера в погоне за сенсацией (конечно, он выразился значительно деликатнее) и в слишком произвольном переводе комментария на Хабаккука. Вот, например, вопрос — умер ли учитель справедливости мученической смертью? Браунли отметил, что основное место, на которое ссылался Дюпон-Соммер, в тексте отсутствует и приходится на лакуну в две строки на нижнем поврежденном крае свитка. Дюпон-Соммер совершенно произвольно заполнил эту лакуну в соответствии со своей теорией. Точно так же некоторые отрывки можно было перевести иначе, чем это сделал французский ученый, не в последнюю очередь потому, что в неогласованном тексте огласовка в известной мере зависит от усмотрения читателей и переводчиков.

Через несколько лет, в 1953 г., Дюпон-Соммер опубликовал свои «Новые заметки по поводу рукописей Мертвого моря», где отказался от некоторых положений, высказанных в первой книге, и признал, что кое в чем зашел слишком далеко. Но он не преминул сделать новые сенсационные выводы на основании расшифрованных к тому времени рукописей.

Взять к примеру «Завещание двенадцати патриархов», которое долгое время считалось христианским произведением. Это были завещания двенадцати сыновей Иакова, якобы данные ими перед смертью своим потомкам. Отрывки из них были ранее найдены в генизе каирской синагоги; другие, на арамейском языке, появились теперь на свет из пещер 1-й и 4-й. Дюпон-Соммер приводит шесть фраз из «Завещания Иосифа»: «Я был продан в рабство, и Бог освободил меня; я был пленен, и его сильная рука пришла мне на помощь; я был голоден, и сам Бог накормил меня; я был одинок, и Бог утешил меня; я был болен, и Бог навестил меня; я был в темнице, и он освободил меня» [126].

Далее Дюпон-Соммер цитирует шесть фраз из прощальной проповеди Иисуса (Евангелие от Матфея, 25): «Ибо алкал я, и вы дали мне есть; жаждал, и вы напоили меня; был странником, и вы приняли меня; был наг, и вы одели меня; был болен, и вы посетили меня; в темнице был, и вы пришли ко мне».

И он сравнил фразы — «Умершие в печали воскреснут в радости. И ставшие бедными ради Господа — должны разбогатеть. И те, кто умрет ради Господа, воскреснут к новой жизни» — с Нагорной проповедью[127], Затем профессор обратился к Ветхому завету и прежде всего к мессианским текстам Второ-Исайи:

«В течение двадцати веков люди спрашивали, кто же был этот кроткий и смиренный пророк, этот страдающий честный человек, чьи смертные муки спасли столь многих[128]; истина заключается в том, что помимо Иисуса, христианского Мессии, во всей еврейской истории известен, причем только с недавнего времени, лишь один такой пророк: благочестивый кумранский учитель, умерший мученической смертью[129]. Это не единственный переворот в толковании Библии, вызванный рукописями Мертвого моря. Сейчас начинают думать, что они вызовут целый каскад таких переворотов».

Теперь у профессора Дюпон-Соммера появилось множество сторонников во всех концах мира.

Одни из них обратили его внимание на Иоанна Крестителя. Где он родился? Согласно Евангелию от Луки, в горах Иудеи, к югу от Иерусалима, следовательно, в нескольких десятках километров от Кумрана. Согласно Евангелию от Луки, до него «в пустыне» дошло слово божие. Но разве не единственной пустыней в этой местности была полоса к северо-западу от Мертвого моря, где находился и Кумран? И это слово дошло «в пятнадцатый год правления Тиверия-кесаря», по нашему летосчислению, в 27–28 г. н. э., т. е. в то время, когда монастырь еще процветал. «И он проходил по всей окрестной стране Иорданской, проповедуя крещение покаяния для прощения грехов». (Лука 3, 3). Но разве крещение не было основным принципом кумранской общины?[130] И разве призыв Крестителя: «у кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же» (Лука 3, 11), не отражал основного принципа общины? Разве Креститель не ждал Мессию так же, как ждала его община? И разве голос его, подобно голосу общины, не был «гласом вопиющего в пустыне»? Правда, люди Кумрана жили общиной, а Иоанн был одинок. Но ведь Иосиф Флавий сообщает о ессеях («Иудейская война», кн. 2. § 120): «Они принимают чужих детей, еще восприимчивых к обучению, относятся к ним как к родным и прививают им свои нравы». Мать Иоанна, Елисавета, по рассказу Луки, была уже стара, когда родила сына, и слыла бесплодной. По законам человеческой жизни она и Захария умерли, когда их ребенок был еще мал. В Евангелии от Луки (1, 80) говорится:

«Младенец же возрастал и укреплялся духом; и был в пустынях (т. е. не у своих родителей. — Г. Ш.) до дня явления своего Израилю». В Евангелии от Матфея (3, стих 4) сказано, что Иоанн имел одежду из верблюжьего волоса, «а пищей ему служили акриды и дикий мед», то есть то, что давала пустыня. С другой стороны, Иосиф Флавий во второй книге «Иудейской войны», в параграфе 143, сообщает, что изгнанные из общины ессеев большей частью погибают, ибо не смеют есть пищи, приготовленной людьми, чуждыми общине, и вынуждены питаться травами пустыни, чтобы спасти свою жизнь.

Разве все это не указывает на то, что Иоанн Креститель был (выражаясь осторожно) близок к кумранской общине?

Предшественник Дюпон-Соммера, Эрнест Ренан, живший за два поколения до кумранских находок, высказал в своих работах остроумное предположение, что должны существовать предания (в его время они были еще совершенно неизвестны), которые относились бы к периоду между Старым и Новым заветами и перебрасывали бы мост между ними. Разве эти предания не стали теперь известны благодаря пещерам у Мертвого моря? И разве не пролили они свет на историю столетий, погруженных ранее во мрак?

Глава VIII

По старому обычаю диссертант должен был публично защищать свою работу, тезисы которой он предварительно вывесил для всеобщего обозрения. Теологический факультет этого университета был невелик, поэтому декан выбрал для защиты не актовый зал, а небольшую аудиторию, но и она оказалась слишком вместительной для собравшейся публики.

В первом ряду сидели семь профессоров, среди них специалист по истории церкви, который в этом году занимал должность ректора; за ними по пустым рядам рассеялись двадцать — двадцать пять молодых людей, большей частью студентов и дипломников.

— Перехожу к заключительным тезисам, — произнес соискатель. — Книга Второ-Исайи написана, очевидно, не до вавилонского изгнания, а во времена кумранской общины, следовательно, в первой половине I в. до н. э., потому что фразы о страдающем рабе божьем недвусмысленно указывают на смерть учителя справедливости, которую следует отнести к 65–63 гг. до н. э.

Уважаемые коллеги, я позволю себе кое-что добавить к только что названной мною дате, воспользовавшись при этом с благодарностью некоторыми результатами исследований Дюпон-Соммера: комментарий на Хабаккука написан примерно в 41 г. до н. э., намного позднее того, как Помпей завоевал Сирию, обложил Иудею данью, а первосвященником туда назначил Гиркана, принадлежавшего к партии фарисеев, в то время как второй первосвященник, Аристобул II из рода Хасмонеев, правивший с 67 до 63 г. и имевший одновременно титул царя, был арестован и отправлен в Рим. Ему удалось бежать. Он вернулся в Иерусалим, но его снова схватили и в цепях доставили в Рим, где в 49 г. его в тюрьме отравили слуги Помпея. Обо всем этом сообщает Иосиф Флавий.

Вот Аристобул II и является врагом учителя справедливости, «нечестивым жрецом», «жрецом кривды» и т. д. К сожалению, самого учителя справедливости мы не можем отождествить ни с одной известной нам исторической личностью, поскольку комментарий на Хабаккука написан слишком образным языком иудейских апокалипсисов [131].

Доказательство того, что нечестивый жрец и Аристобул одно и то же лицо, дает фраза из комментария о том, что враг учителя справедливости происходит из дома Авессалома. По Иосифу Флавию, Авессалом был дядей и тестем Аристобула. Комментарий подтверждает и датировку, потому что под «киттиями» несомненно следует подразумевать римлян. На это указывает выражение «Западные острова моря» и многочисленные намеки на обычную для римлян политику в покоренных областях. Фраза «один за другим будут приходить их властители» — это намек на частую смену полководцев, консулов и прокураторов, а «они приносят жертвы своим знакам» — на военный культ боевых штандартов римских легионов. Падение Иерусалима и гибель «нечестивого жреца» означают вторжение Помпея и пленение Аристобула. И, наконец, приход легионов, «подобных орлу», — прозрачный намек на орлов римских легионов.