Однажды в Москве. Часть II - Ильгар Ахадов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И есть нюансы, исключающие эту версию. Со своей женой ты знался чуть ли не с пеленок, то есть, это не могло быть инсценировкой. И то, что Мансур сам на тебя вышел…
Казалось, Казанцев, рассуждая вслух, сам себя убеждает. Но не факт, что убедительно.
– …Трофим передал, что ты обещал самому разобраться? Это верно?..
Я кивнул. В горле пересохло.
– …Ну что ж, я понимаю… – он продолжил после некоторой паузы. – В конце концов, она действительно в твоей команде. Анализируй, как она к тебе подкатила. Ну и прочее. Если это все-таки она, то сам знаешь, как поступить. Если нет, то дело обстоит еще серьезнее. Будем расследовать.
О предложениях Петра ты слышал. Со строительством все понятно. Вот с оружием… Видишь, что творится? Разбазаривают добро империи. Я бы сам установил бы эту цепочку и уничтожил всех до единого этих предателей-генералов. Я сам загнал бы этих цыган и… – тут он покашлял и деликатно обобщил, – прочую чернь, которые сажают наших молодых славян на иглу, в концентрационные лагеря и в газовые камеры. Я бы этих басурман-фанатиков… – он неопределенным жестом сжал кулаки и потряс в воздухе. – Ишь, в православном государстве халифат свой долбаный хотят создать!..
Но и они пока нужны. После разберемся. Как большевики…
Нам надо добраться прежде всего до этой головной тухлятины. А для этого нужны деньги. Если не мы, то кто-то другой перехватит эту жилу. Так что дерзай, мой мальчик…
И последнее: самым удачным твоим проектом, я считаю, это твой рабочий контакт с этим чекистом из ФСБ. Я в курсе всего до мельчайших подробностей. У тебя все спонтанно получилось. Но какое это для нас имеет значение, ты даже не представляешь!
Ты смышленый малый. Я думаю, ты понял смысл выражения – “рыба тухнет с головы”. И вот, мы получили положительный ответ. Значит парни понимают, что наше дело правое! Если это, конечно, не подстава.
Технические детали организации этой встречи будет готовить Трофим. Ты поступаешь в его распоряжение…
Мы говорили еще минут 20. Думаю, суть я изложил, – подытожил Длинный…
– Вы хотите сказать, что эти субчики готовились к военному перевороту? – спросил Прилизанный, вновь укладывая отклеенные от макушки волосы.
– Не знаю, к чему они готовились, к военному или иному перевороту – мне открытым текстом не сообщили, – недовольно пробурчал Длинный. – Я понимаю, вы скептически относитесь к моим словам, но поверьте – это не вымысел. В принципе, недовольство тогдашним руководством РФ давно созревало в разных кругах, в том числе и в среде патриотически настроенной военщины. Государство рушилось на глазах. Вы помните Россию того времени? Кавказ практически вышел из-под контроля. Везде коррупция, бандитский беспредел. Под видом приватизации захватывались и грабились стратегические объекты, сырье за бесценок приобреталось иностранными транскомпаниями, армия разваливалась, рушились моральные ценности. Вспомните, как Ельцин сложил с себя полномочия…
– Но Господи, когда это было! – воскликнул Прилизанный. – События, о которых идет речь, происходили, как я понял, в начале и в середине 90-х. А Ельцин отошел от власти кажется в 2000-ом. Не сходится.
– Его уход был закономерным итогом противостояния между державниками, находившимися преимущественно в силовых структурах, и сторонниками евроатлантической интеграции в руководстве страны, сгруппировавшиеся вокруг президентской семьи и администрации.
Я не утверждаю, что путч каким-то проявлением удался. Я лишь настаиваю на том, что он планировался, обсуждался на проведенной между представителями ФСБ и ГРУ встрече по инициативе организации Корейца.
– Так встреча все-таки состоялась? – спросил вконец обескураженный Прилизанный.
– Да. Но без моего участия в ее организации.
– Как это? Ведь вы, можно сказать, инициатор…
– Всего лишь маленький винтик.
– Так с этого и все началось!.. Ну ладно, почему вы не участвовали? Вас же этот… Савелий Николаевич обязал взаимодействовать с этим тощим помощником Корейца?
– Так получилось… – вздохнул Длинный…
Глава XXV
…Когда вернулся в кафе, сразу уловил напряжение, царившее в воздухе. В зале работали рабочие. Тут же были Галя и Валя, бегающие по заведению и выполняющие указания Толика, как я заметил, абсолютно бестолковые. Я прямо обратился к Павлу, который старательно отводил от меня взгляд.
– Что случилось? Скажи, как есть.
– Твой отец… – замялся и забегал взглядом Павел.
– Что? Тоже умер? – спросил я со злостью.
– У него инсульт. Наиля сообщила…
Сусанны не было в заведении. Когда рабочие начали “погром”, Толик ее отпустил. Я зашел в ее комнату и громко хлопнул дверью. Бросился ничком на диван. Плакать не мог. Никакой боли и горечи тоже ощутимо не чувствовал. Просто ком в горле, окаменение в душе и, наверное, в облике.
Я всегда беспокоился больше о матери, чем об отце. Я же говорил, после смерти Искандера она немного тронулась. Наиля регулярно справлялась о ее здоровье, и я знал, что ведомство Мусаева ненавязчиво заботилось о родителях – это было обговоренное условие. Я регулярно общался с матерью по соседскому телефону, домой, естественно, не звонил по понятной причине. Но с отцом у меня отношения испортились. Он избегал общения.
Никогда не думал, что так быстро его потеряю. Отец в моем сознании ассоциировался с неприступной крепостью – всегда такой сильный, уверенный в себе, верный своим идеалам. Будучи искренним, идейным гражданином своей родины и большим патриотом, он тяжело переживал оккупацию земель. После погиб Искандер, которого он сам вытолкнул на войну. Конечно, не прямым текстом, но после полученного воспитания Искандер просто не мог остаться в стороне, не смог бы смотреть отцу в глаза, сидя дома. Он погиб. Жена помешалась на этой почве. Второй сын, тоже посланный на войну, сначала был обвинен в убийстве по непонятным мотивам, после выкуплен и подался в бега. А после и вовсе женился на представительнице вражеского племени. То, что эта представительница выросла на его глазах, чуть ли не в его доме, то, что она являлась дочкой его близкого соседа и почти друга уже не имело для него значения. Все поглотила эта привитая землянам не то Богом, не то Дьяволом этническая принадлежность. Отец замкнулся в себе. Не то, что он открыто меня осуждал. Я просто постепенно стал для него чужим. Он уклонялся от общения со мной, злился и грубил, когда соседи про меня спрашивали.
Его психика как-то переварила весь этот кошмар, но мозг долго не
