Россия 2015. Эпидемия - Алексей Фомин

– В наше циничное, подлое время… когда двадцатимиллионное население целого мегаполиса может в одночасье погибнуть от непонятно откуда взявшейся бомбы… Я, Виктор Петрович, опасаюсь одного, что желание заработать у вашего друга окажется сильнее, чем чувство гражданского долга. Я рассчитывал и сейчас рассчитываю, что наши с вами соотечественники все-таки смогут получить свою дозу вакцины бесплатно. Конечно… у меня есть электронная подпись…

– Ну, если уж рассуждать в категориях нашего циничного времени, – прервал его размышления Колосов, то, что электронная подпись, что обычная, все это – филькина грамота. Если бы вы мне сказали: «Вот Шатунов мне обещал заплатить энную сумму, заплатит или нет?» – я бы вам на это твердо ответил: «Конечно, заплатит». Илья всегда основательно просчитывает свои проекты и, что касается цифр, здесь у него никогда не бывает ни блефа, ни просчетов. Касательно всего остального… Раз пообещал, значит, рассчитывает, что сможет это выполнить.

– Так вы считаете, что его слову можно верить? – Анатолий Львович с надеждой посмотрел на Колосова.

Тот пожал плечами:

– Конечно… Почему бы и нет…

На самом деле Колосов совсем не был в этом уверен. «Ведь он живет совершенно в ином мире, чем мы, – подумал Виктор, – и это просто чудо, что Илюшка продолжает сохранять и поддерживать нашу дружбу, хотя порой заметно, что это для него непросто. Ведь у них там, в их мире, все иное. Свои понятия добра и зла, дружбы и предательства, чести и бесчестья.

Однажды, во время летнего отдыха, того самого, когда между ними произошла та пресловутая размолвка, он, Колосов, имел прекрасную возможность в этом убедиться.

Как-то вечером, за ужином, который они, как правило, проводили вместе, если только обстоятельства не заставляли Илью Борисовича покинуть остров, Шатунов, обращаясь к Колосовым-младшим, спросил:

– Ну что, друзья, какие у вас планы на завтра? Мне, вообще-то, завтра на весь день нужен ваш папа.

– А мы собирались на байках по ерикам погонять, – сообщила Вика, – но мы и сами прекрасно проведем время. Правда, Миш?

– Ага, – поддержал ее старший брат.

– Нет уж, – возразил Виктор Петрович, – без меня найдите себе менее экстремальное развлечение.

– Да все будет нормально, Вить. Я им дам парня, он почти чемпион мира по водному мотоциклу. Пусть гоняют, – успокоил Шатунов, – а мы с тобой делом займемся. Я завтра привезу двух московских товарищей, ты их наверняка знаешь, ну, в смысле, видел по телевизору. Сегодня у них был рабочий день, и они остались ночевать в городе, тесть мой ими занимается. А завтра – день отдыха. По Волге покатаемся, может быть, рыбалку какую-нибудь знаменитую для них соорудим, может быть, уток постреляем, там будет видно, чего они захотят. Ну, а потом – банька, плавно перетекающая в застолье.

– А я-то там зачем понадобился? – удивился Колосов.

– Ну, понимаешь, – замялся Шатунов, – я как-то нечаянно обмолвился, что у меня гостит друг, – здесь Илья некоторое время жался, мялся, явно подбирая слова, – э-э, можно сказать, представитель малого бизнеса, э-э, человек из народа, так сказать, из самой его гущи… Они были несколько удивлены, что у меня такие друзья. Ну, вот и воспылали желанием с тобой познакомиться и побеседовать. Особенно Попо… ну, в общем, завтра сам увидишь. Хорошо, Вить? Я тебя прошу…

– Да, ладно, ладно. Чего ты так разволновался? Я такой, какой я есть, и совершенно этого не стесняюсь. Только о чем мне с ними беседовать? Ты же знаешь, мои взгляды… Я тебе не наврежу?

– Да, что ты, что ты, – радостно замахал руками Илья, – можешь смело критиковать власть, это им даже понравится. Ты себе просто не можешь представить уровень цинизма этих людей… Так что не беспокойся, все будет нормально.

Парились вчетвером: двое московских товарищей, Шатунов и Колосов. Шатуновские банщики развели такой роскошный, медвяно пахнущий пар и так здорово орудовали разнообразными вениками, хлеща их тела, что Колосов, в третий раз выходя из парилки и ныряя в бассейн, подумал: «Как заново родился…» Пить пиво устроились в небольшой, вполне банного вида, комнате. Когда они вошли туда, закутанные в простыни, как римские патриции в тоги, один из гостей спросил:

– Ты же говорил, только пиво и раки. А водка зачем? И шампанское в ведерке… Фу-ты ну-ты, утонченность, что ли, свою демонстрируешь?

– Это я, Гурьян Данилович, решил подольститься к нашему независимому журналисту, – слегка придуриваясь, пояснил Шатунов. – Знаю, что он большой ценитель икры. А вот, что пить под икру будет – водочку, как русские, или шампанское, как аристократы, не ведаю… Вот и решил все предусмотреть…

– Правильно, правильно, Илюха, – густым басом поддержал Шатунова второй гость, высокий, атлетического сложения, но уже начавший заплывать жирком, пятидесятилетний мужик со смолянисто-черными, еще блестящими от воды, кудрями и запорожского вида усищами, – не слушай его. Это он из себя все целку строит, как бы кто не подумал, что Поповского олигархи купили… С потрохами… А мы – люди свободные, нам наплевать, кто что скажет. – Он уселся за стол, запустил ложку в судок с икрой и быстренько отправил ее в рот. Медленно пожевал, причмокивая толстыми красными губами, отчего усы его встопорщились, как у кота: – У-умм… Но иранская все-таки лучше.

– А это и есть иранская, – хитро улыбаясь, сказал Шатунов.

– Как он тебя, а, Герка? А ты думал, что с олигархами можно запанибрата? – поддел его Поповский, усаживаясь за стол. – Классовый враг, он и есть классовый враг.

– За что ж вы нас так не любите, Гурьян Данилович? – разводя руки в стороны, как бы сокрушаясь от сего прискорбного факта, дурашливо спросил Илья.

Прислуга внесла кружки с пивом и большущее блюдо с крупными, отборными раками.

– Уж не обессудьте… Мы – по-простому, по-нашенски, по-волжски, – продолжал скоморошничать Шатунов.

С обоими гостями Колосов действительно оказался знаком, то есть как знаком, неоднократно видел и того и другого на экране телевизора. Поповский Гурьян Данилович был то ли главным советником Президента, то ли его главным пиарщиком, но, судя по тому, что сначала Поповский провозглашал на телеэкране желательность и полезность для страны какого-либо мероприятия, а потом эта его идея претворялась в жизнь, человеком он был весьма влиятельным. А Герман Вилорович Борзенюк был независимым журналистом, не входящим в штат ни одного издания, ни одного телеканала или радиостанции. В былые времена его считали человеком Поповского, так как он в своих блестящих, по эффективности и эффектности, телепередачах в пух и прах разнес единственных серьезных соперников последнего. Впоследствии он, правда, перестал считаться членом команды Гурьяна Даниловича и даже, будучи коммунистом, чехвостил нынешнюю власть при каждом удобном моменте. Во всяком случае, Колосов был удивлен, увидев их вместе.

– В последние годы нам многое удалось сделать для того, чтобы в обществе воцарилась стабильность, чтобы простой человек, наконец, почувствовал уверенность в завтрашнем дне, – говоря это, Поповский водрузил на нос невесть откуда взявшиеся очки с малюсенькими стеклышками без оправы.

– У-угм, – чуть не поперхнулся Борзенюк, только что сделавший изрядный глоток из кружки.

«Откуда он их достал, – подумал Колосов, – он что, и парился, что ли, с ними?» Он увлекся, потроша пучеглазого красного красавца-рака, и, только случайно подняв голову и поймав взгляд Поповского, удивительнейшим образом умудряющегося смотреть сквозь свои микроочки, повисшие на самом кончике его мясистого носа, понял, что эта тирада предназначена именно ему. До сих пор, в течение всего времени, что ему пришлось провести в этой компании, Колосову удавалось отмалчиваться, увиливая от участия в общем разговоре. А тут… Словно бес попутал…

– Ага. Стабильность. Абсолютная. Как на кладбище, – ответил Виктор, стараясь попасть в тон и не испортить атмосферу, как сказали бы его дети, «всеобщего прикола», установившуюся в отношениях этой троицы.

– Га-га-га, – заржал Борзенюк, затрясшись всем телом и проливая на себя пиво.

– Вот зря вы так, – мягким, ласковым тоном, каким обычно бабушки рассказывают сказки любимым внукам, начал Гурьян Данилович, – вам это, может быть, кажется неважным, а огромному большинству народа так надоели все эти перестройки, революции, реформы, преобразования, одним словом, катаклизмы всякие. И люди ценят то, что мы дали им спокойствие, закрыли наконец этот этап революций. Что? Разве не так?

– Ну, насчет того, что вам удалось закрыть этап революций, это вы обольщаетесь. Последние сто лет революции в России происходили с завидной регулярностью. И очередная революция уже на носу, – ответил Виктор.

– Позвольте, здесь вы передергиваете. Революций-то всего в России было – меньше чем пальцев на одной руке. Ну, в 1905-м, две – в 1917-м, ну и контрреволюция в 1991-м, если вы и ее намерены считать, – продолжал мягко увещевать Поповский.