Генерал Кутепов - Святослав Рыбас

Будущее русское государство не может существовать без настоящей армии. Настоящая же армия во всех странах мира базируется на известной минимальной нравственности. Нельзя носить кокарду и быть хулиганом. Нельзя... Ибо неминуемо армия превратится в бандитов, а на бандитах власть удержаться не может.

Если путем временной потери всей русской территории мы купили это "сознание", то продешевили мы или нет, - об этом еще судьба не сказала своего последнего слова. Потому что в тех мыслях и чувствах, которые мы сейчас переживаем, в той психологии, которая сейчас в нас зреет, будущность России...

С этой точки зрения и надо смотреть на 1920 год".

Ошибался ли Шульгин или через семьдесят четыре года после начала русской Смуты история подтвердила его правоту? В Галлиполи он не ошибался.

Рядом с Константинополем, где русские беженцы быстро опускались на дно, Галлиполи возвышался как скала.

В Галлиполи была армия, она позволяла сохранить надежду, что русские не затеряются, не будут унижены и оскорблены. Впервые в истории люди, лишенные отечества, начали строить его вне своей страны, сохранив себя как национальное целое.

18 декабря, месяц спустя после исхода, в лагерь прибыл Врангель и французский адмирал де Бон. Перед ними были уже не растерянные беженцы, а настоящие войска. Врангель твердо заявил: "Армия остается!" Де Бон, показывая на клумбу с двуглавым орлом, выложенным ракушками и цветными камнями, предсказал: "Он взлетит".

Было ли это простой любезностью? Скорее всего. Французы не хотели сохранять русскую армию, не хотели, впрочем, и ее мгновенной ликвидации, чтобы не иметь дела с вооруженными толпами, а стремились постепенно распылить ее по миру. А русские идеалисты желали воссоздать на чужбине что-то свое.

Первое столкновение произошло вскоре после перебазирования в Галлиполи: сенегальский патруль арестовал двух русских офицеров за то, что они шли по базару и громко пели. При аресте офицеры сопротивлялись, их избили прикладами до крови. Начальник штаба русского корпуса генерал Штейфон, как только узнал об этом, тотчас был у французского коменданта и потребовал освободить офицеров. Майор Вейлер отказал и вызвал караул, подкрепляя свой отказ. Тогда Штейфон вызвал две роты юнкеров Константиновского военного училища и двинул их на комендатуру. Сенегальцы разбежались, бросив два пулемета. Воевать всерьез им было страшно. Юнкера освободили товарищей из заточения, и с тех пор французы перестали высылать свои патрули в город.

Юнкера, когда проходили строем мимо французской комендатуры, весело пели песню на стихи поручика Михаила Лермонтова:

Скажи-ка, дядя, ведь не даром

Москва, спаленная пожаром,

Французу отдана...

Им жизненно важно было остаться русскими. Только русскими, чтобы выжить.

А неподалеку, в Константинополе, их соотечественники разлагались и гибли. Женщины становились содержанками или проститутками, мужчины - мелкими торговцами, игроками, жуликами. Эти превращения дали плодотворную пищу творческой фантазии Михаила Булгакова, Алексея Толстого, Аркадия Аверченко. Тараканьи бега это не выдумка писателей, а бытовая подробность беженского быта.

В районе Гранд базара было множество русских харчевен и столовок. Выстроенные из фанеры и обтянутые палаточной парусиной, они украшались надписями "Казбек", "Ростов", "Одесса-мама", "Закат". Там подавали борщ и котлеты, "горькую русскую", "перцовку". На площади перед мечетью шла торговля обручальными кольцами, часами, серьгами, столовым серебром, одеялами, подушками, одеждой. Предприимчивые интенданты продавали через агентов целые партии белья и обмундирования, пожертвованных иностранными благотворительными организациями для русских беженцев. А бедняки за неимением товара пускались во все тяжкие и продавали медные кольца как золотые, стекляшки - как драгоценные камни, за что, случалось, были и жестоко биты доверчивыми турками порой до смерти. Все шло на продажу с лотков: спички, карандаши, конверты, бублики, пончики, книги - "История государства Российского", учебники, томик Пушкина.

Веселая была жизнь.

На площади Таксим, где Всероссийский Земский Союз получил бесплатно участок земли, была устроена палатка-столовая для беженцев. На Таксиме каждый день толклись тысячи. Одни устраивали лотереи-крутилки на подставке-треноге и за пять пиастров предлагали прохожим выиграть мыло, папиросы, рахат-лукум, дешевое вино, консервы. Другие предлагали силомеры, знаменитые "три листика", "красное выигрывает, черное проигрывает", красочные панорамы, лотки с пончиками и прочие изобретения беженского ума. Наиболее удачливые даже процветали, слившись в компании, и открывали новые предприятия: кинотеатр в дощатом бараке, цирк-шапито, кегельбан, воздушные качели.

Особый интерес вызывал "Паноптикум", где демонстрировались женщина с хвостом и человек-зверь с далеких и несуществующих островов, который питался только своим собственным мясом. Владельцами "Паноптикума" были греки, а экспонатами - русские беженцы.

Весело было и в цирке, где зрители смотрели "небывалый в Константинополе и во всем мире номер - женскую французскую борьбу". Перед началом представления перед цирком выходила полуголая женщина и звонила в тяжелый колокол, призывая на русско-турецком немыслимом языке:

- Эффенди, гельбурда, рус ханум хорош борьба!

Эта борьба вызывала у турок большой интерес и они азартно кричали, когда "мадам Лида" укладывала на лопатки "мадам Галю".

От площади Таксим рукой подать до богатой улице Пера, на которой расположено российское посольство. Оно построено на русской земле, ее привезли по приказу Екатерины Великой на кораблях из России. Но кто сейчас вспоминает об этом? Почти напротив посольства, вниз по направлению к Галатской лестнице, возле кованых железных ворот военного лицея, украшенных круглыми щитами, в жару, холод, дождь всегда сидит слепой солдат и играет на нечищеной тусклой валторне бередящие душу вальсы "Березка" и "На сопках Маньчжурии". Что занесло его сюда? Где потерял он глаза? Кто он? Льется рыдающая музыка. Вокруг слепого солдата толпятся праздные прохожие и угрюмые русские беженцы.

Если бы эти вальсы услышали в Галлиполи, то там они вызвали бы не глухую горечь. Там военная музыка поднимала дух, а здесь - рыдала. Разница была безмерная.

В Константинополе - долгий шок, неловкие попытки приспособиться к чуждой действительности оборачивались в конце концов превращением русского беженства в эмигрантскую пыль.

Что оставалось несчастным?

Одни опускались на дно, другие возвращались в Советскую Россию на гибель, как генерал Слащев, третьи вырывались в Европу. Но мало кому могло прийти в голову перебраться в Галлиполи. Там не было рая. Там росло кладбище умерших от болезней или застрелившихся. Оттуда бежали слабые. Там была тюрьма на бывшем броненосце "Георгий", где нарушители дисциплины искупали вину.