Музей-заповедник А. С. Пушкина - Владимир Семенович Бозырев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другая запись:
«1824 сентября 16 дня в воскресенье приходил сиделец Иван и жаловался на монаха Агафона, что он в 15 дня в субботу быв в кабаке и просил вина в долг у жены сидельцевой, а как она ему в долг не давала то он вскоча в застойку бил ее, изодрав ее рубаху и руку окусав.
В которые дни монах Агафон самовольно отлучался в слободку и дрался близ кабака с мужиками а не быв в монастыре сутки двое сказывался больным и привезен быв в телеге на завтре не был в заутрене а в обедню пришел пьяной и настоятель приказал Кирилы вывести за что и был посажен после обедни за здор с настоятелем при всей братии в цепь большую».
Все это хорошо было знакомо Пушкину, когда он создавал образы пьяниц-забулдыг, монахов Мисаила и Варлаама, в «Борисе Годунове». Отец Варлаам так и сыплет прибаутками да поговорками, не забывая о вине: «...отец Мисаил, да я грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж и не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино... да вот и оно!»; «выпьем же чарочку за шинкарочку»; «ино дело пьянство, а иное чванство»; «эй, товарищ! да ты к хозяйке присуседился. Знать, не нужна тебе водка, а нужна молодка, дело, брат, дело! у всякого свой обычай; а у нас с отцом Мисаилом одна заботушка: пьем до донушка, выпьем, поворотим и в донушко поколотим».
По свидетельству А. Н. Вульфа, надзиравший за ссыльным Пушкиным игумен Иона, большой любитель выпить, часто повторял: «наш Фома пьет до дна, выпьет, поворотит да в донышко поколотит».
В «Борисе Годунове» Варлаам говорит о Григории: «Да что он за постник? Сам же к нам навязался в товарищи, неведомо кто, неведомо откуда, — да еще и спесивится; может быть, кобылу нюхал...»
Пушкин, имея в виду такой «площадной» стиль речи в трагедии, писал: «Стиль трагедии смешанный. Он площадной и низкий там, где мне приходилось выводить людей простых и грубых, — что касается грубых непристойностей... это писалось наскоро...» Так и представляешь себе, как Пушкин, вернувшись из Святогорского монастыря, «наскоро» записывал реплики, вставляя в них речения, только что услышанные от монастырской братии..
«Угадывать язык» действующих лиц «Бориса Годунова» помогало Пушкину и живое общение его с народом на монастырских ярмарках, которые устраивались трижды в год. Особенно многолюдной бывала ярмарка «в девятую пятницу после Пасхи» — «девятник», когда в монастыре собиралось несколько тысяч крестьян, продававших здесь изделия своего производства.
Гостиные ряды располагались и в монастырском дворе и за стенами монастыря. Ярмарка продолжалась несколько дней, в течение которых здесь не умолкал шум многолюдной толпы, беспрерывно входившей и выходившей через двое монастырских ворот — Анастасьевские и Святые.
В такие дни Пушкин в крестьянском наряде и наведывался в монастырь. Любил ходить на монастырское кладбище, когда там «голосили» над могилами бабы, и прислушивался к бабьему причитанию, сидя на какой-нибудь могиле.
Ему правилось разгуливать среди ярмарочной толпы и останавливаться у групп, где нищие тянули Лазаря, где парни и девушки водили хоровод, плясали или где крестьяне перебранивались и спорили.
Кучер Пушкина П. Парфенов рассказывал: «Ярмарка тут в монастыре бывает... ну, народу много собирается; и он туда хаживал, как есть, бывало, как дома: рубаха красная, не брит, не стрижен, чудно так, палка железная в руках; придет в народ, тут гулянье, а он сядет наземь, соберет к себе нищих, слепцов, они ему песни поют, стихи сказывают».
О глубоком и серьезном интересе Пушкина к жизни простого народа, об умении его найти подход к любому простолюдину рассказывала и близко знавшая поэта В. А. Нащокина: «Поэт... не пропускал ни одного встречного мужика или бабы, чтобы не потолковать с ними о хозяйстве, о семье, о нуждах, особенно же любил вмешиваться в разговоры рабочих артелей. Народный язык он знал в совершенстве и чрезвычайно скоро умел располагать к себе крестьянскую серую толпу, настолько, что мужики совершенно свободно говорили с ним обо всем».
Вот этот народ — нищие, «плакальщицы», крестьяне, артельные люди — и дал Пушкину яркие и богатые впечатления, которые отразились и в «Борисе Годунове», и во многих других его творениях, пронизанных народным духом.
Об этом рассказывает экспозиция, размещенная в северном приделе монастыря. Среди прочих материалов здесь можно видеть записи народных песен, сделанные Пушкиным, гравюры на дереве В. Фаворского — иллюстрации к «Борису Годунову», народный лубок «Убийство царевича Димитрия» (такие лубки продавались на монастырских ярмарках), рисунок В. Ульянова «Пушкин среди крестьян на ярмарке» (1936 год), литографии XIX века А. Орловского и А. Скино «Пляшущие крестьяне» и «Слепцы»; картину Б. Щербакова «Святогорский монастырь» (1936 год) и другие.
Отдельный стенд посвящен истории создания монастыря как опорного пункта на подступах к Вороничу. Представляют интерес старинный план Пскова и его пригородов, составленный по приказу Стефана Батория в 1581 году (с оригинала, хранящегося в архиве Ватикана) и рисунок-реконструкция вида Воронича в XVI веке.
На полу и в нише стены лежат каменные ядра, найденные при раскопках на Ворониче, тут же средневековые пороховницы, а также старинные монеты, часть древней иконы, обнаруженные вблизи собора во время его реставрации.
В северном приделе стоят гипсовые макеты Успенского собора и Святых ворот, выполненные архитектором В. П. Смирновым.
В южном приделе размещена постоянная выставка «Дуэль, смерть и похороны Пушкина».
Здесь экспонируются различные документы (в репродукциях), высказывания современников, литографии, рисунки, картины, в том числе художника А. Пирашкова «Умирающий Пушкин» и В. Федорова «Увоз тела Пушкина из Петербурга» и «Похороны Пушкина» (обе написаны в 1937 году), портрет Пушкина работы художника А. Линева (копия, 1836 год) и другие материалы, рассказывающие о последних годах жизни поэта, о причинах дуэли с Дантесом. Ряд документов посвящен похоронам поэта в Святогорском монастыре.
Почти в центре придела специальной оградой означено место, надпись на котором гласит: «Здесь в ночь с пятого на шестое февраля 1837 года стоял гроб с телом Пушкина».
Поэт погиб в пору расцвета своего поэтического гения: ему не было еще 38 лет. Уже вскоре после освобождения Пушкина из ссылки царь и его приближенные убедились, что поэт не изменил
