Суд королевской скамьи - Юрис Леон

— Ты ни в чем не виноват. Может быть, тебе слишком тяжело слушать. И, может быть, тебе не стоит больше ходить в суд.

— Прошу вас, перестаньте. Я чувствую себя последним подонком. Непостижимо, как я и такие, как я, у которых есть все, что только они пожелают, могут быть так поглощены своими собственными проблемами, своим собственным мирком, своим самолюбием, и совершенно не видеть и не понимать ни других людей, ни их нужд и страданий.

— Все молодые поколения эгоистичны, — сказал Адам, — но ваше вне конкуренции.

— Доктор, сможете ли вы простить меня?

— Простить тебя? Господи, ведь не по твоей же вине немцы оказались в Польше.

— Когда-нибудь я искуплю свою вину перед вами.

— Просто учись, чтобы стать хорошим врачом. Этого хочет твой отец. Вот это и все искупление, которое мне нужно.

— Сегодня после суда у меня был долгий разговор с Мэри. Мы поняли друг друга. Во время процесса я хотел бы пожить здесь с вами.

— Конечно, я буду только рад, Терренс. А Мэри?

— Не знаю. Если я притащу ее сюда, это только накалит атмосферу. К тому же мы должны посмотреть, как будем относиться, друг к другу.

Вошла Анджела.

— Спускайтесь, вам обоим надо что-нибудь поесть.

Терренс придержал дверь. Когда Адам проходил мимо, он притронулся к плечу доктора, а потом очутился в его объятиях и заплакал так, как не плакал со времен детства.

Самолет леди Сары Уайдмен приземлился в аэропорту Хитроу в два часа ночи. Сонный таможенник, зевая, оглядел ее десять мест багажа и махнул рукой на выход.

Пока Джейкоб Александер приветствовал ее поцелуем в щеку, Морган, шофер, помогал носильщику уложить багаж.

— Джейкоб, тебе не стоило являться в такую рань.

— Как прошел полет?

— Как обычно.

«Бентли» снялся с места, указывая путь такси, в котором разместилась часть багажа. Миновав туннель и развязку дорог, они двинулись к Лондону.

— Как дела?

— Ну, первый раунд, конечно, за сэром Робертом. Удачно ли ты съездила?

— Да. Что-нибудь есть о Соботнике?

— Ни малейших следов. Арони пока ничем не может нас обнадежить.

— Тогда Эйбу просто придется согласиться на то, чтобы Питер ван Дамм дал показания.

— Мы не можем побуждать Абрахама к этому. Я приехал еще вечером, чтобы успеть встретить тебя и поделиться своим беспокойством, Сара. Меня волнует Марк Тесслар. Мы поехали в Оксфорд чтобы получить от него новое заявление, и там выяснилось, что он очень больной человек. Он только недавно оправился от серьезного инфаркта. Во всяком случае, мы не сбрасываем со счетов этого типа Лотаки, который делал операции вместе с Кельно. Он живет в Люблине и работает хирургом в больнице. Теперь Лотаки стал правоверным коммунистом, который и шагу не сделает без разрешения. Мы исходим из предположения, что, если он поможет нам в Лондоне, это повысит его статус в Польше. Так что, исходя из этого, он может и согласиться дать показания. С другой стороны, он может решить свидетельствовать в пользу Кельно, что будет для него наилучшим выходом, если он боится обвинений в свой адрес. Мы учитываем такую опасность, но нам необходимо предпринять какие-то решительные действия.

Оказавшись в Лондоне, они направились к Беркли-сквер.

— Джейкоб, я не в том состоянии, чтобы завтра показываться в суде. Будь добр и сообщи Эйбу, что я позвоню ему после заседания.

— Сара.

— Да.

— Почему ты не позволяешь мне сказать ему о тех деньгах, которые дала на этот процесс?

— Нет. Видишь ли, он и так столько взял на себя. Я хотела бы, чтобы у него создалось впечатление, что по всему свету у него есть неизвестные друзья.

4

— Прежде чем я продолжу, милорд, сэр Адам желал бы обратиться к суду с заявлением.

— Я хотел бы, милорд, принести извинения за свою вчерашнюю вспышку, — смущаясь, сказал Адам.

— Такие ситуации будут время от времени возникать, — сказал судья Гилрой. — Я не сомневаюсь, что мистер Смидди и сэр Роберт объяснили вам, с какой нетерпимостью британский суд относится к таким вещам. При всем уважении к нашим друзьям в Америке мы все же не позволим, чтобы британский суд превращался в некое подобие цирка. Суд принимает ваши извинения и предупреждает, что при повторении подобного он отнесется к вам со всей серьезностью.

— Благодарю вас, милорд.

— Вы можете продолжать, сэр Роберт.

Покачавшись на носках, Хайсмит потер ладони друг о друга, словно стараясь согреть их.

— Вчера перед перерывом, сэр Адам, вы заявили, что после того, как полковник Восс сообщил вам и доктору Лотаки, что вам предстоит заниматься извлечением, пораженных органов, по вашим словам, вы переговорили со всеми остальными заключенными-медиками, исключая доктора Тесслара. Это верно?

— Да.

— Уточните, какие были высказаны мнения, вынесено решение и было ли достигнуто взаимопонимание?

— Перед нами был пример доктора Дымшица, отправленного в газовую камеру, и у нас не было оснований считать, что Восс просто запугивает, угрожая туда же отправить и нас. Было также опасение, что, оказавшись в руках неопытных санитаров-эсэсовцев, пациенты погибнут. Мы решили постараться спасти как можно больше жизней и в то же время попытаться убедить Восса отказаться от своих экспериментов.

— Ясно. Итак, время от времени вас с доктором Лотаки вызывали в пятый барак для извлечения омертвелых яичек и яичников.

— Да.

— Как часто это повторялось?

— Восемь или десять раз. Во всяком случае, не больше дюжины. Не знаю, как было у доктора Лотаки, но, скорее всего, так же.

— Вы ассистировали ему?

— Несколько раз.

— И примерно сколько операций проводилось во время тех восьми или десяти случаев, когда вы посещали пятый барак?

— О, всего лишь одна или две.

— Но не десяток?

— Нет, конечно, нет.

— И не сотни?

— Нет.

— Удалось ли вам добиться прекращения экспериментов?

— Не в полной мере, но наше отношение к ним было достаточно хорошо известно, так что Восс был вынужден ограничиться лишь тем количеством экспериментов, чтобы оправдывать перед Берлином существование центра.

— Заходил ли в пятый барак доктор Тесслар в то время, когда вы там оперировали?

— Нет, никогда.

— Никогда? Ни одного раза? Он никогда не видел, как вы оперируете?

— Марк Тесслар никогда не видел меня за операционным столом.

Хайсмит что-то пробормотал про себя, чтобы дать суду время оценить сказанное.

— Никогда, — повторил он, перебирая бумаги на столе. — Значит, получив полную поддержку своих коллег, вы в ходе более чем двадцати тысяч других операций провели лишь около двух дюжин этих совершенно необходимых оперативных вмешательств?

— Да. Мы всего лишь извлекали органы, пораженные рентгеновскими лучами. Мы опасались, что иначе они могут привести к опухолям, а потом и к раку. И в каждом отдельном случае я настаивал, чтобы ход операции фиксировался в медицинских документах.

— К сожалению, — сказал сэр Роберт, — они потеряны безвозвратно. Мы не можем заглянуть в них. Можете ли вы сообщить милорду и присяжным, каким образом проводились эти операции?

— Видите ли, жертвы были в таком состоянии, что мне приходилось прилагать титанические усилия, успокаивая их и убеждая, что мои действия пойдут им только на пользу. Я должен был спасти им жизнь. Я прилагал все свое умение нхирурга и пользовался лучшими обезболивающими препаратами.

— Кстати, об обезболивании. Вы, конечно, знаете, что часть обвинений, выдвинутых против вас ответчиком, гласит, что вы не пользовались им.

— Это ложь от начала до конца.

— Можете ли в таком случае рассказать, к какого рода анестезии вы прибегали и как она действовала.

— Да. Когда операционное поле размещалось ниже срединной линии, я предпочитал прибегать к спинномозговой инъекции, а не к введению обезболивающего препарата через дыхательные пути.

— Придерживались ли вы этой методики в Варшаве, Лондоне и Сараваке?

— Да, и очень часто. Спинномозговая инъекция гораздо лучше расслабляет и, как правило, сопровождается меньшей кровопотерей. 

— Прибегали ли вы к чьей-либо помощи при подобных инъекциях в Ядвиге?

— Я проводил их сам, потому что у нас не хватало опытных специалистов. Сначала я. делал предварительную инъекцию морфия, чтобы лишить чувствительности окружающие ткани, а потом проводил пункцию.

— Означало ли это, что пациент испытывал сильные боли?

— Нет, только легкий укол, когда за дело брался специалист.

— Где вы обезболивали пациентов?

— В операционной.

— Что вы можете сказать о послеоперационном уходе?

— Я сказал Воссу, что должен вести этих пациентов, пока они полностью не оправятся, и он согласился.

— И вы продолжали навещать их?