Том 4. Наша Маша. Литературные портреты - Л. Пантелеев

Такое с ней нередко бывает.

9.8.61. Ленинград.

Утром сегодня прибыли домой.

Радовалась она и Ленинграду, и тете Ляле, которая встретила нас, и тете Нине Колышкиной.

Сейчас она лежит у мамы в комнате. Прежде чем лечь, просила меня:

– Папочка, можно сегодня не спать?

Нет, милая, надо начинать ленинградскую жизнь по-доброму.

12.8.61.

Ездили в Пушкин. Оставили Машку на несколько дней у тети Ляли.

Оставаться она очень не хотела, – ведь это первый случай, когда ее оставляют без папы и мамы в чужом (хоть и в тети Лялином, а все-таки чужом) доме!

. . . . .

Говорил по телефону с Лялей, потом с Машуткой.

– Тебе хорошо?

– Хорошо. Спасибо.

– Что делаешь?

– Играю на балконе с тетей Ниной.

– Погода хорошая?

– Хорошая.

И мама спросила:

– Тебе хорошо?

И когда узнала, что хорошо, даже обиделась немножко.

19.8.61.

Ура! Ура! Ура! Машка в Ленинграде.

. . . . .

Еще у тети Ляли, в Пушкине, спросил:

– Скучала без нас, Машутка?

– Да.

И на ухо:

– Я один раз даже плакала ночью.

А вообще-то она не очень, конечно, скучала. Много была на воздухе, играла, завела приятелей и подруг.

20.8.61.

Были втроем в парке Ленина. Смотрели, как строится метро.

Мама ушла домой – готовить обед, мы с Машкой еще постояли, посмотрели. А поздно вечером – опять втроем – ходили на Неву, к домику Петра.

Домик, против обыкновения, был освещен, все окна ярко светились. Я начал было сочинять сказку – о том, как Петр Великий раз в году съезжает со скалы и едет в свой домик – праздновать свой день рождения… Но тут безжалостная мама прервала меня и сказала:

– Посмотри!

В домике Петра Великого две женщины мыли полы. Сказка осталась незаконченной.

. . . . .

А вот весьма конфузная история.

Машка призналась мне (об этом я, кажется, уже писал), что в Пушкине один раз плакала ночью.

Маме (а быть может, и папе) это было приятно слышать. И вчера мама снова завела разговор на эту тему:

– Ты, говорят, плакала, Манюся?

– Да.

– А почему же ты плакала?

– Я после скажу.

– Ну, скажи сейчас. Почему ты плакала? Грустно было? Да?

– Да. Грустно. Я подумала, что дома в холодильнике арбуз остался.

Сконфуженная мама в ее присутствии рассказала эту историю мне. Я говорю:

– Значит, арбуз ты больше любишь, чем нас?!

Покраснела.

– Нет… и вас тоже.

21.8.61.

Придумала новую игру:

– Заходите, пожалуйста! Заходите! Это знаете что? Это – новое. Это – домик царя Петра.

– Да? А вы – экскурсовод?

– Да.

– В таком случае покажите мне, пожалуйста, домик. Где у вас тут билеты продаются?

– Вот здесь. Нет, нет, вон там!

Билеты куплены, вручены экскурсоводу.

– Ну, показывайте.

Широкий, очень похожий, очень знакомый жест:

– Это – стена!

– Ах, какая стена!!!

– Теперь идемте в другую комнату. Это – кровать.

– А кто здесь спал?

– Здесь спал Петр. А вот здесь его дочка спала. (Показывает на картину – вид старого Таллина.) Это – замок старинный. Это – тувалет. Это жены его тувалет (возвращается к диванчику). Нет, здесь жена спала, а дочка спала с папой. Днем. Иногда и ночью…

. . . . .

Вечером играли в домино. Играть она не умеет – и правил не знает, и проигрывать не хочет.

– Нет, не я проиграла! Нет, я выиграла!..

Пришлось объяснить, что такое проигрыш и что такое выигрыш и как надо относиться к ударам судьбы.

. . . . .

Были гости. Гости пили водку.

– Это они что – лекарство пьют? – спросила Машка.

Оказалось, что в Пушкине дядя Прокофий пил с кем-то водку и Маше нашли почему-то нужным сказать, что это лекарство. Обман маленький, «невинный», а почему-то противно. Ужасно не люблю обманывать маленьких.

26.8.61.

Вчера сказала маме:

– Ты почему то папу, то меня кормишь? А когда же ты сама будешь есть?

– Мне, Машенька, некогда.

– Хочешь, я тебе ряженку оставлю?

А ряженку она очень любит.

– Спасибо, Машенька.

Оставила ровно половину банки. Потом посмотрела, примерила на глаз:

– Еще одну ложечку возьму…

27.8.61.

Сегодня прекрасный день. Голубое небо. Солнце. Но, кажется, ветер. Белая занавеска у меня на окне надувается и плещется, как парус.

Мама и Маша ушли в Зоологический сад. Там народился у жирафа жирафенок, у львов – маленькие львята.

На днях были в ЦПКиО. Мама стала разъяснять Машке, что такое Арктика и что такое Антарктика.

Спрашивает:

– Где белые медведи живут, знаешь?

– Знаю. На севере.

– Правильно. А на юге кто живет?

Задумалась только на одну секунду:

– Бабушка.

. . . . .

Там же.

– Мама, пойдем посмотрим пельмени.

– Какие пельмени? Где?

– В детском городке.

А там на щитах изображены не пельмени, а пингвины.

29.8.61.

Рассказывает матери сказку:

«Девушка упала в воду, но не утонула, а осталась жива. Кто-то ее заколдовал, что она семнадцать лет будет спать. Потом она умерла по-настоящему. (Ты, мамочка, не бойся, конец все-таки будет хороший!)

Плывет она и вдруг видит – навстречу ей плывут два короля в аквалангах…»

А что ж – все понятно. Для нее и акваланги, и корона, и золотой башмачок, и черная коробка диаскопа – одинаково и волшебство, и реальность.

2.9.61.

У Машки вчера был праздник: весь день гостила у нас живая кукла – Машкина племянница Аллочка Кальницкая, она же Кулемушка.

Конечно, это наслаждение – держать эту двадцатифунтовую куклу на руках, играть с нею, надевать на нее платьице и штанишки. Даже вытирать ей платочком губы – и это было радостью.

Но к этой радости примешивалось и нечто горькое: ревность!..

Вся нежность, все поцелуи, улыбки, восторги были обращены к маленькой. И я очень хорошо видел, чувствовал, как где-то в глубине Машкиной души шевелится неприязнь к этой улыбающейся розовощекой малышке. Ничего! Это очень полезно. Любовь победит, переборет эту неприязнь. А Машка слегка сдвинется с того места, которое называется «пуп земли».

5.9.61.

Часа два гуляли вчера с Машей. Вышли из ворот – солнечно, прохладно, дует ветер.

Зашли в сад при большом доме на Мичуринской улице. Собирали желуди и голубиные перья. В этом саду – маленький игрушечный домик, мечта всех ребятишек, особенно девочек. Домик набит девчонками лет по шесть-семь. Побежала туда и Машка.

– Можно и мне с вами играть?

– Можно. Тебя как зовут?

– Маша. А тебя? А вас?

– Меня Лена. Меня Таня. Меня Маня. Дай перышко.

– Пожалуйста.

И раздала все перышки. И все желуди.

Играли в прятки, в палочку-выручалочку. Машка до сих пор играть не умеет и не пытается даже научиться. Просто бегает и смеется.

. . . . .

– Ты что плачешь, Маша?

– Я просто так. Не то плачу, не то смеюсь.

6.9.61.

Ходили вчера за покупками – в молочный и другие магазины. Машка помогала – стояла в очередях, хотя что такое очередь – до сих пор не понимает.

– Стой, – говорю, – вот здесь, за этой тетей.

Возвращаюсь и вижу, что лишь одна часть задания дошла до нее: стоит здесь, то есть там, где была поставлена. А тетя… тетя уже далеко, а за ней еще пять теть.

В другой раз говорю:

– Иди стань в очередь у кассы.

Через две минуты ищу – нет Маши в очереди.

Вижу – стоит у другой кассы, у неработающей. Стоит сбоку, беспечно покачивает ногой, терпеливо ждет меня…

. . . . .

Ночью мы с мамой рассадили в столовой на тахте всех Машиных кукол.

Утром Машка вошла в столовую и буквально остолбенела.

По словам мамы, минуту стояла молча в дверях и наконец выговорила:

– Мама, ты знаешь!.. У Катарины сегодня день рождения. К ней все дети в гости пришли!..

А минут через пять спросила:

– Мамочка, это они сами, или это ты их так посадила?

Ах, Машка, Машка, счастливый ты человек!..

. . . . .

Читал ей на прогулке стихи Хармса.

– Это кто написал?

– Хармс.

– Как?

– Хармс. Даниил Иванович Хармс. Очень хороший поэт.

– А где он сейчас?

– Умер.

Помолчала.

– Почему это все умирают писатели?

7.9.61.

На Кировском проспекте папа зашнуровывал Машке ботинок, и вдруг она закричала:

– Ой, здравствуйте! Здравствуйте!

И еще раз:

– Здравствуйте!