Русская жизнь-цитаты 14-21.06.2023 - Русская жизнь-цитаты

этому не привык? А кто рыло воротит – так это же отщепенцы, Кричащие за доллары, шиллинги, пенсы, Что им не нравится чей-то подбитый глаз. Но они не обманут нас! Это стихотворение написано за двадцать дней до начала войны, 4 февраля 2022 года. В это время стеной пошли публикации о новой волне пыток в российских колониях, в армии, в тюремных больницах. До пыток в Украине оставалось меньше месяца. Но было ли все это новостью для А.И.Герцена? «Чтоб знать, что такое русская тюрьма, русский суд и полиция, для этого надобно быть мужиком, дворовым, мастеровым или мещанином. Политических арестантов, которые большею частию принадлежат к дворянству, содержат строго, наказывают свирепо, но их судьба не идет ни в какое сравнение с судьбою бедных бородачей. С этими полиция не церемонится. К кому мужик или мастеровой пойдет потом жаловаться, где найдет суд? Таков беспорядок, зверство, своеволие и разврат русского суда и русской полиции, что простой человек, попавшийся под суд, боится не наказания по суду, а судопроизводства. Он ждет с нетерпением, когда его пошлют в Сибирь - его мученичество оканчивается с началом наказания. Теперь вспомним, что три четверти людей, хватаемых полициею по подозрению, судом освобождаются и что они прошли через те же истязания, как и виновные.        Петр III уничтожил застенок и тайную канцелярию.        Екатерина II уничтожила пытку.        Александр I еще раз ее уничтожил,        Ответы, сделанные ""под страхом"", не считаются по закону. Чиновник, пытающий подсудимого, подвергается сам суду и строгому наказанию. И во всей России - от Берингова пролива  до  Таурогена  -людей  пытают; там, где опасно пытать розгами, пытают нестерпимым  жаром,  жаждой,  соленой пищей; в Москве полиция ставила какого-то  подсудимого  босого, градусов в десять мороза, на чугунный пол - он занемог и умер в  больнице,  бывшей под начальством князя Мещерского, рассказывавшего с негодованием об этом. Начальство знает все это, губернаторы  прикрывают,  правительствующий сенат мирволит, министры молчат; государь и синод, помещики и квартальные - все согласны с Селифаном, что ""отчего же мужика и не посечь, мужика иногда надобно посечь!"" Комиссия, назначенная для розыска зажигательств [речь идет о знаменитых пожарах 1834 года по всей России], судила, то есть секла - месяцев шесть кряду - и ничего не высекла. Государь рассердился и велел дело окончить в три дня. Дело и кончилось в три дня; виновные были найдены и приговорены к наказанию кнутом, клеймению и ссылке в каторжную работу. Из всех домов собрали дворников смотреть страшное наказание ""зажигателей"". Это было уже зимой, и я содержался тогда в Крутицких казармах. Жандармский ротмистр, бывший при наказании, добрый старик, сообщил мне подробности, которые я передаю. Первый осужденный на кнут громким голосом сказал народу, что он клянется в своей невинности, что он сам не знает, что отвечал под влиянием боли, при этом он снял с себя рубашку и, повернувшись спиной к народу, прибавил: ""Посмотрите, православные!"" Стон ужаса пробежал по толпе: его спина была синяя полосатая рана, и по этой-то ране его следовало бить кнутом. Ропот и мрачный вид собранного народа заставили полицию торопиться, палачи отпустили законное число ударов, другие заклеймили, третьи сковала ноги, и дело казалось оконченным. Однако сцена эта поразила жителей; во всех кругах Москвы говорили об ней. Генерал-губернатор донес об этом государю. Государь  велел  назначить  новый суд и особенно разобрать дело зажигателя, протестовавшего перед наказанием». А.И.Герцен. Былое и думы. Часть вторая. Тюрьма и ссылка (1834-1838). Глава VIII. М., ГИХЛ, 1958, с. 197-198. Но Герцена нынешние потомки русских людей середины 19 века давно не читают. А вот в самом сжатом виде, в стихотворении «Какой русский не любит пытать другого русского» Татьяны Вольтской из сборника «Дезертиры империи», может быть, прочитают. Пытка – как раз тот ключ к пониманию Российского государства, который поэт держит в руке и передает его своим читателям, чуть-чуть пытая и читателя постоянно всплывающим в соцсетях дисклеймером. Получилось, что стихотворение – это и комментарий к программному эпиграфу проекта «Вольное книгопечатание». Название сборника – «Дезертиры империи» – ироническая отсылка к коллективному слабоумию современных российских мыслителей, которые рассуждают об империи, ни черта не понимая ни в том, как развалился Советский Союз, ни в том, как этот самый Союз в свое время образовался на руинах Российской империи. Громкое слово «империя» осталось, но смысла за ним никакого не просматривается: мыслители ведь так и не прочитали Герцена, разбуженного декабристами. Вот почему и остались от империи две вещи, хорошо заметные тем, кто хоть немного отбежал от страны, агонически корчащей из себя империю. Мы с тобой – дезертиры империи, Вызывающей скуку и страх. Воробьями с намокшими перьями Мы сидим на чужих проводах. Где бульвары с нарядными платьями, Физкультурники, дева с веслом? Нас с тобой провожают проклятьями, А заплачем – кричат: “Поделом!” Не смогли, не сумели, не сдюжили, Провалились в кровавые сны, А теперь-то подумай, кому же мы, Неумехи и трусы, нужны. Незнакомые площади, станции, Кто-то зёрнышко словит, глядишь, А кому-то под вечер достанется Только в спину злорадное: “Кыш!” Непрекращающаяся пытка скукой и страхом дополняется еще одним парадоксальным чувством, охватывающим поэтессу в далекой бывшей «провинции у моря». И снова – словно по завету Герцена – Татьяна Вольтская передает его с точностью ответов добросовестного пациента на психоаналитическом сеансе. Душа боится нового ярма, И новых пут она не принимает – Все хочет петь и плакать задарма, Забыв, что без любви она – немая. А новая любовь – страшней чумы –  Бежать, не привыкая и не мучась, Но те, кто на нее обречены, Пока свою не понимают участь. Зажав в руке два теплых лаваша, Идешь домой и думаешь – как просто, Устав бороться, слабая душа, Вздохнув, на милость Грузии сдается. Она глядит на дворик, на белье, На гору с краем солнечного диска, И счастья, захватившего ее Врасплох, без разрешения, – стыдится. (12.12.2022) Чем стихи пронимают читателя, тем же заставляют его понимать мир, из которого ты, читатель, вырвался на волю от страха пытки к страху неразрешенного счастья, от скуки людоедской пропаганды к новой любви, которая «страшней чумы». В «Былом и думах» Герцен вспоминает, как в 1834 году офицер вел еврейских мальчиков, забритых в матросы: «Видите, набрали ораву проклятых жиденят с восьми-девятилетнего возраста. Во флот, что ли, набирают - не знаю. Сначала было их велели гнать в Пермь, да вышла перемена, гоним в Казань. Я их