В Россию с любовью - Сергей Донской

— Врешь! — возразил Громов. Голос его был негромок, но каким-то загадочным образом он без труда перекрыл стенания девушки. — Умирают от наличия наркотиков, а не от их отсутствия.

Он возвышался над ней — прямой, уверенный в себе, сильный. Валяться на полу у его ног внезапно оказалось труднее, чем поддерживать вертикальное положение. И Регина, держась за стену, опять поднялась на ноги.

— Что же теперь меня ожидает? — тихо спросила она.

— Ломка, — ответил Громов, не колеблясь ни секунды. — Допросы. Боль физическая, боль моральная. Одним словом, все то, что зовется реальностью. От нее никуда не денешься.

— Я не выдержу, — прошептала Регина.

— Вот только не надо притворяться самой несчастной на свете! Все те, кто погиб по твоей вине, с радостью поменялись бы с тобой местами.

— Может быть… Но все равно мне плохо. Мне так плохо…

Ей казалось, что эта жалоба была произнесена совершенно беззвучно, но Громов услышал. И ответил вот что:

— Когда тебе плохо и когда тебе кажется, что хуже уже некогда, повторяй про себя одно: это пройдет. Не забывай об этом.

— А когда хорошо? — Регина сделала слабую попытку улыбнуться. — О чем тогда нужно помнить?

— О том же самом. — Громов посмотрел ей прямо в глаза. — И это тоже пройдет.

— Так и жить?

— Другого способа пока не изобрели, — сказал Громов.

Возможно, он хотел еще что-то добавить, но в это мгновение звонок в дверь поставил на его незавершенной фразе точку.

ГЛАВА 18

ТЕПЛЕЕ… ЕЩЕ ТЕПЛЕЕ… ГОРЯЧО!

Грязно-белый питбуль мрачно озирал свои владения. Они простирались ровно настолько, насколько позволяли ему видеть подслеповатые глаза. Куда бы ни перемещался при этом пес, он всегда находился в самом центре принадлежащей ему территории. Поэтому он никогда не суетился, торопясь пометить эти границы струйкой пахучей мочи. Чужих границ он тоже не признавал. Если кто-то и пользовался авторитетом у свирепого белого пса с розовыми, как у альбиноса, глазами, то лишь его хозяин. За него питбуль Гранд готов был любому глотку перегрызть. Впрочем, подпрыгивать слишком высоко было не в его правилах. Он мог перемолоть кости врагу без лишних телодвижений, начав с любой конечности, до которой дотянулся клыками. Сражаться с ним было все равно, что пытаться одержать победу над гигантской мясорубкой, в которую запущена ваша рука, нога или лапа. Тот, кто издали сравнивал Гранда с озверелой свиньей на кривых ножках, был в чем-то прав. Походил он также на исполинскую белую крысу с мощной грудью и куцым хвостиком. Но по натуре это была скорее сухопутная акула, столкнуться с которой один на один было делом заведомо проигрышным. Сознание этого придавало псу непомерное высокомерие. Например, он никогда не опускался до облаивания чужаков. Зачем напрягать голосовые связки понапрасну, если ты способен вызывать страх одним своим грозным видом?

Иногда отсутствие достойных противников удручало Гранда, но чаще он все же упивался своей мощью.

Прочнейший сыромятный ремень, служивший его хозяину вместо поводка, не сдержал бы питбуля, вздумай тот проявить свой на редкость своенравный характер. Но хозяин псу на то и дан, чтобы одним лишь присутствием своим приструнивать его без всяких подручных средств. Тот, кто не способен внушать своему псу желание беспрекословно подчиняться, напрасно мнит себя хозяином четвероногого друга. На самом деле он не более чем поводырь и кормилец. Может быть, даже любимый. Но малоуважаемый.

Человек, выгуливавший Гранда ранним сереньким утром, не относился к последней жалкой категории собачников. Ему не обязательно было напоминать о своей главенствующей роли окриком или жестом. Просто Гранд постоянно был настроен на хозяйскую волну, улавливая малейшие изменения в его поведении. Пес знал, что может потребоваться от него еще до того, как команда бывала произнесена вслух. И, размышляя по вечерам о своем житье-бытье, Гранд все чаще приходил к выводу, что покоряться избранному господину не менее приятно, чем чувствовать свое превосходство над всеми остальными.

Хозяйские волосы цветом и жесткой фактурой напоминали шерсть его верного пса. В остальном во внешности его не было ничего сурового или угрожающего. Он умел производить впечатление интеллигентного, мягкого по натуре человека, чем охотно пользовался в будничной жизни. Если бы соседям Бориса Юрьевича Власова сказали, что он является шефом специального подразделения ФСБ, они вряд ли поверили бы в это. Лишь люди старшего поколения запоздало хлопнули бы себя по лбу и воскликнули: «Ну конечно же! Нужно было сразу догадаться! Вылитый Андропов в молодости! И взгляд свой колючий точно так же за стеклышками очков прячет. Интеллигент в третьем поколении, как же! Такой голову в два счета открутит и душу вынет, носа своего породистого не поморщив! Не приведи господь встретиться с ним на узенькой дорожке!»

Что было совершенно несправедливо по отношению к Власову. Полковники ФСБ по узеньким дорожкам не ходят и головы никому не отрывают, во всяком случае, собственноручно. Если и случались у них в биографии подобные эпизоды, то никто, кроме них самих, о том не ведает.

А сейчас и вовсе было начало мирного воскресного дня, и Власов, обряженный в фиолетовый спортивный костюм, чинно выгуливал собаку по двору, такой седенький дядечка предпенсионного возраста. Песик, конечно, страшноватый, зато хозяин — милейший мужик, с которым всегда приятно перекинуться приветливым словцом.

— Здрассь… — Это старушка со второго этажа, которая по утрам выходит из подъезда с молочным бидоном.

— Утро доброе. — Представитель российской буржуазии, ласкающий взор своими плавными, обтекаемыми формами. Сейчас он просеменит за угол, выкурит там папироску с анашой и вернется во двор все той же спортивной трусцой. У него это называется пробежкой.

Молчаливый кивок и торопливое цок-цок-цок. Соседка по лестничной площадке опять возвращается домой со свидания. Она еще достаточно молода, и лицо ее почти не носит следов бессонной ночи. Но юбка все же надета задом наперед. То ли влюбленность причина такой рассеянности, то ли вполне объяснимая усталость.

— Приветствую вас. — А вот это что-то новенькое! Недоуменно обернувшись на голос, Власов увидел за своей спиной майора Громова. Даже если допустить, что он намеренно постарался приблизиться как можно тише, то почему Гранд не отреагировал на чужой запах? И почему, сделав несколько шагов в направлении чужака, остановился, будто наткнулся мордой на невидимую преграду? Обычно питбуля удерживало лишь натяжение поводка, а теперь он свободно провисал до земли.

— Здравствуй, здравствуй, — сказал Власов. Он знал, что со стороны выглядит абсолютно невозмутимым, но настроение у него все равно слегка подпортилось. Не годится проявлять ротозейство в присутствии подчиненных. И дрессурой Гранда нужно заниматься почаще. А то совсем распустились — и служебный пес, и не менее служебный майор.

— Гуляете? — вежливо поинтересовался Громов.

— Надеюсь, что еще сплю и ты мне просто снишься, майор, — так же вежливо ответил Власов. — Мы ведь условились встретиться в понедельник, нет?

— Не утерпел. Решил к вам раньше наведаться.

— Одиночество заело? А ты женись.

— Я лучше собачку себе заведу, вот такую. — Громов кивнул на Гранда, пристально разглядывающего его правую ногу.

— Нравится мой питомец? — Власов нагнулся, чтобы потрепать пса по холке.

— Угу. Шерсть у него короткая.

— При чем здесь шерсть?

— Проблем с такой собакой значительно меньше, чем с женщиной, — пояснил Громов с самым серьезным видом. — Пропылесосил квартиру раз в две недели — и отдыхай.

Власов, супруга которого в свои пятьдесят с лишним лет носила косу до пояса и ежедневно расчесывала ее перед зеркалом, собирая рыжие пучки волос для изготовления старомодных шиньонов, натянуто улыбнулся:

— Ты за этим явился, майор? Чтобы высказать свое отношение к женщинам и собакам?

— Нет. Я явился за помощью.

— А с каких это хренов ты решил, что я стану тебе помогать? — Власов раздраженно поправил очки на переносице. — Кто-то собирался провести частное расследование и доложить мне о результатах в понедельник. Сегодня воскресенье. Или я ошибаюсь?

Гранд, услышав, что хозяин повысил голос, решил, что пришло время познакомиться с облюбованной ногой чужака поближе.

— Начальник всегда прав. — Продолжая смотреть на Власова, Громов небрежно отпихнул массивную морду питбуля, обнюхивающего его джинсы.

Вместо того чтобы немедленно впиться в пнувшую его конечность, Гранд плюхнулся на задницу и оторопело уставился на Громова. Хозяину первого и начальнику второго пришлось приложить немало усилий, чтобы не разинуть рот с очень похожим видом. Нахмурившись, он желчно осведомился: