Переинкарнация (СИ) - Сергеева Александра Александровна

Вейтел расслабился и уже с простым человеческим интересом любовался делом своих рук. Обернулся на Сарга – тот одобрительно кивнул. Сынуля расплылся, получив своё «отлично» у такого легендарного наставника.

Я же окончательно растерялась: не знала, как и реагировать на его подвиг. Зато и окончательно осознала: невозможно нагнать упущенное время. Лисёнок вырос без меня. Стал тем, что он есть. И это всё моё, чем бы оно там ни было. Сарг же пристально посмотрел мне в глаза и повторил:

– Он Варкар.

Затем глянул на застывшего рядом со мной Тармени и поинтересовался:

– Пора?

Муж кивнул. Два человека подошли к поверженному слизняку – Тармени невольно попятился. Я не успела удивиться его очередным странностям, как Сли запаниковал и потребовал отступить подальше. А Сарг нагнулся к «Суптарелочнику» и убрал с башки скрюченную руку. Затем достал из-за пазухи узкий пенальчик, в котором оказался… обыкновенный шприц – весьма необычная вещь для этого мира. Здесь им пользовались только… Понятно. Шарли тоже внесла свой вклад в экспедицию. И если следовать логике происходящего, то заряжен шприц той самой гадостью, что надоумил её изобрести Тармени. Потому прохвост и шугается, что его слизняк в башке бунтует при одной мысли о соседстве с этой пакостью.

А вот Саргу хоть бы хны. Он осторожно снял колпачок с длинной грубоватой иглы – иной тут не создать при всём желании. Игла ушла в ухо трупа, поршень выдавил яд. Вейтел, сидя на корточках, очень внимательно следил за вполне знакомой ему медицинской манипуляцией. Не удивлюсь, если сам и научил старшего товарища производить её, а сейчас экзаменует.

– Зачем? – продолжала я успешно тупить.

– Загадаем им загадку, разгадка которой займёт много необходимого нам времени. А может, вообще послужит поводом для длительного карантина в этой крепости, – пояснил супруг и тотчас пропал.

Сарг аккуратно упаковал шприц, сунул пенальчик на место, встал, глянул на меня.

– Ты в порядке? – помягчел голос моего опекуна.

– Ага, – кивнула я фарфоровым болванчиком.

Вейтел встревожился, не зная, как реагировать на затяжной ступор матери. Шагнул, было, ко мне, но Сарг цапнул его за плечо и приказал:

– Уходим.

– Нартии миновали опасный участок, – материализуясь, подтвердил Тармени и сообщил:  – Жду вас на стене.

Он снова смылся. Сарг уволок Вейтела, а я как-то не решалась последовать за ними. Торчала в этом проклятом чулане и для чего-то пялилась на труп. Кажется, не совсем верила, что всё оказалось так просто и буднично. Фантазировала, как Вейтел станет в муках переживать своё первое убийство. Пыжилась, пытаясь придумать, как морально поддержать его в том, к чему сердце абсолютно не лежало. Но мой сын совершенно не нуждался в моральной поддержке такого рода – он действительно был готов к этому на все сто.

Очень жестокая мысль ударила в голову: он будто и не мой сын, а только своего отца. Копия во всех мельчайших подробностях. Неужели от меня ему совсем ничего не перепало, кроме этой чудовищной мутации?

– Насколько я понимаю, Вейтел очень зависим от твоего отношения к нему, – принялся раскладывать проблему по полочкам вернувшийся супруг. – Сейчас он всё рассматривает сквозь призму этого отношения. Ты чрезвычайно значимая личность в его жизни. Говоря проще, Вейтел остро нуждается в твоей любви и одобрении. Понимаю, что это весьма сложная и неоднозначная проблема, но твой сын уже поднимается на стену.

– Ага, – вновь кивнула я.

И тогда любимый муж просто перебросил меня на стену крепости, не дожидаясь включения моих собственных мозгов. Сразу полегчало. Я благодарно улыбнулась в разноцветные глаза, висящие на разной высоте, и глянула вниз на лестницу. Лисёнок, тяжко дыша, торопливо карабкался на боевой ход. За его спиной легко взбегал по высоким ступеням опекун всякой нечисти.

Новоявленный герой категорически отказался левитировать со стены на божественном лифте. Я решила не вмешиваться, пока не приведу в порядок мысли, а то ещё напорчу что-нибудь в наших отношениях. Сарг хмыкнул, поднял брошенную им тут верёвку и взялся обвязывать Вейтела. Тот вполне себе спокойно скользнул за стену, где его поджидали ещё два опекуна. Я не выдержала и полетела рядом. Что-то там кудахтала, делая вид, что вовсе не порчу ему подвиг своей опекой, а советуюсь. Сын смотрел на меня ясными любящими гордыми глазами и степенно отвечал, пыхтя от усилий.

Пока они бежали по лесу, я немного одыбала. Окончательно успокоилась, когда воткнулась в родную встревоженную мордень Эби. Та вся изошла на нервы, ожидая, чем кончится дело. Завоёванное мною спокойствие её не убедило. Но и лезть в душу прямиком по горячим следам подруга не стала. Буркнула только:

«Потом поговорим»

И подставила крыло сияющему победителю. Взлетать среди деревьев было опасно, и меня целиком захлестнула эта проблема. Последовал очередной тяжкий для ребят перелёт. Был момент, когда Эби сбилась с дыхания и замельтешила крыльями. Но внезапно успокоилась и заработала ими с прежней размеренностью. Я прямо физически ощутила, как несколько секунд Тармени буквально удерживал её в воздухе собственными силами. Убедилась, когда почувствовала его катастрофическую потерю силы. Ничего не сказала. Но, когда мы добрались-таки до своих, резко оборвала все расспросы. Велела им двигать, куда они там наметили, а сама утащила мужа домой.

Из гроба он поднялся краше тех, кого туда кладут. Долго лакал из поилки, вздрагивая всем телом. Затем потащился на подгибающихся лапах в спальню. Я пыталась помочь, но подставить плечо волокущемуся на всех четырёх примату не так-то просто. Зато всех наших дворняг выстроила мигом.

Все барбосы слетелись на мой визг и подхватили хозяина. Потащили его не в спальню, а в нашу парилку за неимением ненужной ванны. Там мы с Тарменюлей улеглись на влажные пупырчатые маты и скрутились в наши любимые бублики. Лежали и болтали о всякой научной ерунде – на это он сил всегда наскребёт. Пар мягко проталкивался между растопыренными иглами и теребил подшёрсток. Загонял под него что-то лечебно-ободрительное, способное продраться сквозь дублёную иновселенскую шкуру.

Потом мы добрели до нашего гнёздышка, и Тармени мигом провалился в сон. А я погнала барбосов в лабораторию. Запрягла их в какой-то комбайн для реанимации, который они поволокли в спальню – приводить мужа в божеский вид. Сама села рядом и тщательно следила, чтоб всё нужное втыкалось в его дыры на теле. Ни черта не разбиралась в этом процессе, но бдила. Заодно клялась себе, что изучу его досконально на случай…

Ну, тот самый, когда край. Как могло стрястись сегодня, потому что мой муж настоящий мужчина.

Глава 22

В которой оказалось, что я просто умница, а остальные…

Просто делают дело

Без всяких там литературных красивостей да философских изворотов Зинаида Гиппиус признавала за собой лишь один грех: самоумаление. Ох, как же я её понимаю! Ибо, не умею достойно воспеть свою безбрежную терпимость и бездонное терпение. Как поговаривали мы с друзьями в годы отрочества: слов нет – одни слюни. Но и те нынче недоступны: с моей пастью не поплюёшься. Во всяком случае, в тех, на кого нацеливаешься – всё равно эта желтоватая пена остаётся на собственной морде. А ходить самооплёванной как-то глупо и антирекламно – сплошное самоумаление.

Вполне естественно, что женщина с взбаламученной душой накануне долго не могла уснуть – она вам не какой-то там вшивый безмозглый шторм. Если уж внутри постоянно грохочет да накатывает – а муж дрыхнет, утомлённый подвигом – то порождённые нервотрёпкой волны треплют её саму. Больше-то некого. Барбосов с бобиками бестолку: те не умет правильно реагировать на женский гнев. Пялятся на тебя, как бараны на шлюз, и никак не сообразят: как в эти ворота долбануть лбом? Впрочем, без ответной реакции грозы в женской душе постепенно увядают подобно цветам, что я вечно засушивала в горшках на подоконнике.