Безумная тоска - Винс Пассаро

забудь сказать приятель. Ну, вы понимаете. Так что я быстро прихожу, незаметно тут все отщелкиваю, правда, один из них пообещал мне руки оторвать и камеру забрать, если еще раз меня тут увидит, так что я сейчас занят тем, что можно назвать, э-э-э, как лучше сказать? Стратегическим отступлением. Как во Вьетнаме.

– Умно.

– Я пытался объяснить, что тестирую новую пленку для «Кодака». Это правда. Супербыстрая пленка для тусклого освещения. Чувствительность три двести. Разумеется, это реклама. На самом деле что-то между восемью сотнями и тысячей, но все-таки… Три двести на коробке. Это ж целый новый мир. И я один из тех, кому они ее дали со всеми характеристиками, плечиками[92] и прочим.

Джордж подумал, не спросить ли ему, что такое «плечики», но решил, что не стоит.

– Так вот, джентльменов со множеством гласных это не волновало. Я говорю: «Это место просто идеальное». Никакой реакции. «Кодак! – говорю я. – Рочестер!» Вот тогда-то он и пригрозил мне руки из суставов повыдергать, и это уже край, как я сказал. Это уже ни в какие ворота.

– Думаю, именно в те ворота он и метил, – сказал Джордж.

– Ага, ага, именно в те, да. Просто край. Чересчур. Знаете, что нужен свой собственный крюк, чтобы тут работать? Да, в самом деле. Это правда. Я пытался. Как-то вечером пришел, чтобы устроиться на работу и пофотографировать, если получится. Но нет, нет. Нужен свой собственный крюк. Типа реквизита. Строгое условие.

– Типа малого ледового якоря? Короткий гафф? С рукоятью?

– Именно так, как говорит ваш сладкозвучный язык.

– А нужен один или два? Я помню, парни носили блоки льда к лодкам, захватив их двумя крюками.

– Только один.

– Я и один-то не знаю где достать.

– Рыболовные снасти, мистер Лэнгленд. Рыболовные снасти. Или профессиональное судовое оборудование. Рекомендую Пойнт-Лукаут. Если хотите, могу и вам один захватить, когда поеду туда фотографировать, а это будет довольно скоро.

– Да не надо. Пока обойдусь без крюка. Может, возьмем по кофе?

– Возьмем кофе? Можно. Куда пойдем?

– Тут недалеко, в Фултоне.

– А, знаю, где это.

Они отправились в путь.

– Заметьте, что вы теперь житель Нью-Йорка, а я нет, я все еще со Среднего Запада.

– Это как?

– Вы сказали «возьмем по кофе». А я сказал, говорил и буду говорить «возьмем кофе». Или скорее «выпьем кофе». Мы идем, чтобы «выпить кофе». Необязательно по одному.

– Пытаюсь вспомнить, как было в Коннектикуте.

– Это далеко в прошлом, – сказал Артур. – И вы родом из занятной в лингвистическом плане местности. Языковая группа разделяется по реке Коннектикут, ну вы понимаете. К востоку и к западу. К востоку – Новая Англия. Запад по большей части среднеатлантический. С акцентом Франклина Рузвельта. Смягчают «е» в «нет» и растягивают «о» в слове «вода».

– Я на этой реке вырос. Можно сказать, оседлав ее.

– Звучит неудобно.

– Не слишком. Только до подросткового возраста.

– Ну да.

Они уселись в придорожном кафе. Никто из ассоциирующихся с менеджментом или персоналом не пошевелил и мускулом, чтобы подойти к ним.

– Чем занимаетесь, Артур?

В бороде Артура стало больше седины. Он раздобрел, отрастил приличный живот. Все это сочеталось с его потусторонней загадочностью. С причудливой внутренней логикой его речи.

– Фотографирую. По большей части ночью. Днем по-прежнему занимаюсь фотокопией. Но у меня скоро выставка! Я вам говорил? Нет, конечно, нет, я же с вами не виделся.

Он рассказал Джорджу о ступнях. Целый год в подземке он фотографировал на черно-белую пленку женские ступни. Один из снимков, один из первых в серии, сделанный еще до того, как он решил, что это будет серия фотографий, попал на обложку Aperture. Женские ступни в сандалиях, не совсем чистые. И вот теперь выставка. Может, в начале 86-го, а может, и попозже, в апреле. Галерея в Сохо, ничего общего с чушью на Авеню А. Сейчас он работал над фотокопиями.

– Для выставки нужно качество. Это очень трудно. Съемка – это тридцать процентов, печать – семьдесят, и с печатью куда сложнее. Уильям Юджин Смит[93], Джин Смит, знаете такого? Да ладно? Джин Смит неделю над одной копией сидел. Неделю! И они большие! Шестнадцать, восемнадцать, двадцать дюймов на двадцать четыре. Большие. А что по стоимости, как думаете? Правильно. Галерея все оплачивает. Потом, разумеется, получает всю сумму назад с продаж. Приходите в студию, я вам покажу.

Он дал Джорджу адрес и сказал, когда его можно будет там застать. Второй этаж, студия на Франклин-стрит.

– Рядом с башнями, – сказал Джордж.

– Именно. Знаете, что есть саунд-художник, записывающий их звуки? Там есть арт-пространства, можно подать заявку в Государственный совет по искусству. Да, да. Есть два гигантских здания по сотне этажей каждое, а Портовая администрация не может взять их в аренду. И этот парень подключил окна к аппаратуре и записывает скрипы, стоны, колебания. Я это слышал. Похоже на далекое пение китов, да? Как-то так.

Затем он вытащил блокнот. Джордж успел забыть, каково это – общаться с Артуром.

– Я начал собирать наречия, заканчивающиеся на – ей. В сравнительной степени. Но они относятся к глаголу. Их путают с прилагательными.

Он начал читать:

– «Жирней, кудрявей, веселей, глупей, холодней, вонючей»… так, посмотрим… «волей-неволей». Тоже наречие, хотя его считают устоявшейся фразой. Но это наречие.

– «Загадочней», – предложил Джордж.

– Ну, загадки здесь никакой, это куда практичней, но ладно.

– Ладно, – сказал Джордж. – Волей-неволей соглашусь.

– Очень хорошо, да, мистер Лэнгленд.

– Это было бы грубо…стью.

– Уже не так хорошо, вы хотели сказать, грубей, мистер Лэнгленд.

– Я имел в виду бесчестней.

Артур почти что подпрыгнул.

– Мистер Лэнгленд! Какое редкое существительное! Чосер считал его грешным, знаете ли. Надменная речь, да. Но мне сразу вспомнились «благовидней» и «благостней». Вы великолепны. А убиваете свое время на рыбном рынке, что всего ясней. Нам следует обсудить ваше будущее.

– Нет уж! Блядь, да уже почти пять утра! Чего вы вообще хотите?

– Всего, – ответил Артур. – Все хочу. А вы разве нет? Если только речь не идет о деньгах. Я отказываюсь богатеть.

Интересный вопрос, чего хотелось Джорджу. Он задумался над ответом, и первой его мыслью было то, что его нынешняя жизнь застыла в янтаре. Весной и летом по пятницам утром он уезжал с Манхэттена, чтобы позавтракать и днем, на прохладе, поиграть в софтбол кое с кем из старичков в «Очевидце», что собирались в парке у реки ради товарищеских матчей. Когда мог, Джордж захватывал первую базу или третью. Нередко он оказывался в ауте. Остальные игроки были доминиканцами, молодыми и постарше. Ребята с Доминиканы часто оказывались нешуточными