Унесенные Интернетом - Лена Филиппова

Да уж, такое впечатление, что люди из голодной губернии приехали, хотя, судя по размеру чемоданов, они были явно из Москвы. Ну надо же, как основательно к поездке подготовились. Не то что мы... Хотя мы с Ольчиком, как люди запасливые, прихватили с собой пару пачек вафель, банку растворимого кофе и кипятильник – мало ли что?!

Наконец мамаши с детишками ретировались, и подошла наша очередь. Мы попросили у девушки дать нам места подальше от «милых дам, которые стояли перед нами». В ответ девушка загадочно заулыбалась. Думаю, она поняла, на что мы намекаем. Как бы там ни было, просьбу она выполнила.

После жутких процедур просвечивания туфель в тазиках (видимо, новшество против террористов) и муторного паспортного контроля мы оказались в дьюти-фри. Наконец-то я до него дорвалась. Мы с Ольчиком приобрели себе по флакону дорогих духов и, вполне довольные, погрузились в самолет.

Уже сидя в кресле, Ольчик прошептала мне на ухо:

– Я ужасно боюсь летать. Думаешь, все будет хорошо?

– Обязательно, – сказала я, потрепав ее по плечу. – Надо было нам поездом ехать, – добавила я.

– Ага! По морю! – отозвалась Ольчик.

Поезд – это здорово. В путешествии на поезде, безусловно, есть своя романтика. В чем? Да во всем! Но прежде всего в мерном, убаюкивающем стуке колес, а еще в необыкновенно красивых пейзажах, проплывающих за окном. Летом это со всех сторон окруженные суровым, неприступным лесом зеленые поляны, на которых сплошь и рядом растет иван-чай, клевер и мать-и-мачеха. Зимой – покрытые пуховым снежным одеялом ели и сосны. Романтика есть даже в чае (непременно в стаканах с серебряными подстаканниками), который разносят улыбчивые проводницы.

В самолете романтики никакой. Разве только интересно взглянуть на любимый город с высоты птичьего полета. Да какое там – птичьего! Самолетного полета! И то увидеть что-то можно, только когда он набирает высоту... Сверху видны только здания, леса и поля. А люди, машины и вся эта городская кутерьма настолько малы, что сверху их и не разглядишь...

И как мы только живем в этом городе-монстре? – подумала я. Это свирепый город, который ломает жизни, пожирает сердца, страшный мегаполис, где все варится в одном большом котле... Это беспокойный город вечной суеты и копошения, город, который никогда не спит. Это жестокий город, который перемалывает наши судьбы в своей огромной мельнице и в котором выживает сильнейший. Это выматывающий город, в котором путешествие с одного конца на другой занимает два с половиной часа. Но я не мыслю себя без этой суеты, без этой кутерьмы и этого темпа. Я люблю этот город. Прекрасный город, который поражает воображение своей мощью и силой. Старинный город со множеством памятников старины и искусства. Мудрый город, хранящий сотни тайн и загадок. Святой город, удивляющий туристов красотой и величием православных соборов... Зеленый город садов, парков и бульваров. Манящий город-сказка, город призрачной мечты для тех, кто приезжает сюда, чтобы найти место под солнцем.

«Я люблю тебя, моя столица, моя Москва», – думала я, глядя в иллюминатор на все уменьшающиеся огни в домах, которые с такой высоты казались просто игрушечными.

Через три часа мы уже были в Хорватии. Как странно: всего несколько часов – и ты уже в другой стране. По прилете до меня дошла эсэмэска от Эдди.

Привет! Ты уже уехала? Скучаю по твоим письмам. В Москве буду 12 августа.

Прямо через два дня после того, как мы возвращаемся. Вот уже и август – скоро на работу... Господи, неужели он действительно приедет?.. А я, дуреха такая, с Сашей переспала, а еще с Эдом о падении нравов говорила. Позор какой! Как я могла?!

– Ольчик! Тебе не противно рядом с такой развратницей, как я, находиться? Как тебя Андреас вообще куда-то со мной отпустил? – спросила я, развешивая вещи в шкафу.

– Ты что! Я так рада, что мы куда-то выбрались, – проворковала Ольчик из своей кровати. – Здесь так здорово! Отель просто утопает в зелени. Я на балкон выходила – по парку белки бегают и сова ухает. Красота! И давай ты хотя бы на три дня забудешь о своем Эдике и о Саше тоже. Ни слова ни об одном, ни о другом.

– Обещаю, не буду. Будем наслаждаться морем и солнцем. И никаких мужиков!

Несмотря на данный мной обет забыть на три дня обо всех мужиках, я все-таки написала ответную эсэмэску Эду, о том, что я «просто счастлива буду наконец увидеть его и показать ему Москву», и заснула со спокойной душой.

Только вот ночью мне почему-то приснился Саша...

Утром, сразу после завтрака, мы побежали на море.

– Ух ты, красота-то какая! – восхитилась Ольчик, раскладывая полотенце. – Сосны растут прямо на берегу.

– Да, – согласилась я. – Место просто райское.

Мы пришли рано, но постепенно на пляж начал стягиваться народ, большинство, конечно, из нашего отеля.

Ольчик углубилась в философские изыскания Шопенгауэра – самое подходящее для пляжа чтиво. Я же прихватила с собой английский детективчик, но читать было неохота – мысли и так роились в голове как пчелы. Поэтому я принялась рассматривать окружающих. Сначала мое внимание привлекла парочка, лежавшая на подозрительно знакомом шерстяном одеяле. Я напряглась и поняла, что точно такое же я видела у нас в номере. Понятно, видимо, у ребят хватило денег только на путевку, а на полотенца уже не осталось. Вообще они молодцы, сообразительные – сперли одеяльце из номера, пачкают его на пляже, плюхаются на него мокрыми, а потом кто-то другой в этот же номер приедет и будет им накрываться. Это же не полотенце, в конце концов, чтобы его каждый день стирали. Н-да, только наши сограждане так могут...

Правда, немцы от наших не отставали... Одна семейка заявилась на пляж с жуткой косматой собакой. По размерам она напоминала небольшую лошадку. Сообразительные немцы привязали это чудное создание к металлической опоре раздевалки и ушли купаться. Создание начало скулить и рваться за ними к воде. Признаться честно, я боялась, что псина снесет эту раздевалку и оттащит ее в море. Я решила поделиться своими опасениями с Ольчиком:

– Посмотри, песик сейчас раздевалку опрокинет. Зачем они вообще ее сюда привели? Здесь же пляж для людей, а не для собак и даже не для людей с собаками.

Ольчик, которая гораздо терпимее относится к собакам и всем остальным братьям нашим меньшим, чем к людям, ответила:

– Ну да, конечно, не очень красиво с их стороны. Но я думаю, раздевалка выдержит. Скажи спасибо, что собака в море вместе с детьми не плавает.

– Ты за нее не волнуйся, она уже искупалась сегодня. Посмотри, вода вон ручьями течет.

– Угу, – промычала Ольчик – она уже вернулась к своему Шопенгауэру.

– Оль, я, конечно, понимаю, что ты очень любишь немцев и Шопенгауэра в том числе. Но может, все-таки поговорим о чем-нибудь?

– Только не про твоих баранов, – поставила условие Ольчик.

– Давай тогда просто посплетничаем, – предложила я. – Нас тут такие интересные личности окружают. Вот некоторые, например, шерстяной плед из номера умыкнули.

– А! Эти? – засмеялась Ольчик. – Я их тоже заметила. У них еще одни пляжные тапки на двоих.

– Упс! А как же размер? – удивилась я.

– А ты на нее посмотри, – объяснила Ольчик. – Она же как небольшой коник.

В это мгновение к товарищам с одеялом подкатилась бабка в шляпе с огромными полями. Ничего себе шляпец, подумала я. Где она такую взяла? Просто пляж уникомов каких-то! Куда мы попали?

Словно читая мои мысли, Ольчик сказала:

– Столько людей странных. Я даже удивляюсь: куда мы попали?

– Знаешь, странность вообще понятие относительное, – начала я рассуждать вслух. – Может, мы с тобой тоже кому-то кажемся странными. Вот голопопики, например, посмотрят на нас и подумают: «Во дуры, полотенца с собой привезли, когда в номере плед есть!»

С такой умной мыслью Ольчик не могла не согласиться.

Я решила: надо во что бы то ни стало терпимее относиться к людям, даже если они кажутся тебе странными. Однако моя решительность рассеялась, когда мы возвращались с пляжа в отель. По пути в номер мы увидели почти голого мужика, который прятался за колонну.

– Фу! Наглость какая – в трусах по отелю бегать! Что за воспитание! – возмутилась я.

Тут же мимо нас прошествовал другой мужик – на этот раз хотя бы завернутый в полотенце.

– Прогресс, – заметила Ольчик.

– Не говори. А тот так до сих пор за колонной и стоит. Пойдем отсюда быстрее. Не будем его смущать, – отозвалась я.