Беглый огонь (Дрон - 3) - Петр Катериничев

Видимо, стоять стражем на пороге жизни и смерти куда утомительнее, чем способствовать проводам в последний путь. По сравнению с пьющим доходягой доктором появившийся бригадир землекопов-камнетесов-гробовщиков Васятко просто излучал здоровье, жизнелюбие и оптимизм. Хотя и было в глазах нечто, но это если всматриваться... А так - здоровенный, под два метра ростом детина лет около тридцати, розовощекий, круглолицый; хэбэшная выцветшая гимнастерка едва стягивает рвущуюся на волю могучую грудь, на макушке - поношенная шапочка с легкомысленным помпончиком. - Лелька, какими судьбами! - Васятко расплылся в улыбке, открывшей все сорок четыре здоровых зуба. Но глаза притом смотрели зорко, вдумчиво; только кинув взгляд на Ольгу, Васятко сразу и однозначно сделал вывод: поводом к ее появлению послужило не столь печальное событие, как кончина родных и близких, а значит - у клиента другой интерес. - По делу мы к тебе, Вася. - В контору пойдем? - посерьезневши, спросил малый. - Нет. На свежем воздухе потолкуем. Васятко бросил на меня беглый взгляд, пытаясь оценить: хахаль, телохранила или заказчик? Уж что он там решил, неведомо, а несокрушимый покой и умиротворенка на лице были полными: с кем поведешься. Излишней суетливостью кладбищенский начальник не страдал. Они прошлись с Ольгой по дорожке и обратно, неспешно, неторопливо, вернулись. Видимо, Ольга изложила ему ситуацию без прикрас: мастер лопаты и гвоздя окинул меня совсем другим взглядом, сказал тихохонько: - Вам бы все штабеля городить, а нам - заботушка... - Потом серьезно так, орлиным взором полководца, оглядел хозяйство: ряды крестов, гранитных и не очень памятников, старинные деревья, молвил: - Найдем местечко. Понятно, не здесь, на Преображенском погосте, здесь для них много чести будет. Протянул здоровенную лапищу, куда Ольга опустила ключи от квартиры. И вдруг улыбнулся развеселой мальчишеской улыбкой: - Не боись, Лелька, упокоим как надо, рассуем, подселим к другим жильцам, по уму, никто не сыщет. - А мертвяки в обиде не будут, за подселение? - легкомысленно созорничала Ольга. Васятко глянул на нее серьезно, вот только совсем нездешним взглядом: - Не. Когда к ним со всем уважением, они без обид. Пора мне, - произнес он и пошел творить таинство превращения трупов в покойников. - Уф! - выдохнула Ольга, когда забрались в машину. - Вроде и гора с плеч, и... - Они что же, прямо на похоронном автобусе к дому поедут? Под покровом ночи темной? - Вот еще. На грузовичке. Сгрузят цемент в мешках, какую-нибудь мухобель строительную, да и сами в хэбэшке: кто сейчас различит, ремонтная бригада или похоронная... Трупы в мешки тоже упакуют, в кузов и - до свидания. А уж куда их дальше они поселят-трудоустроят - не моего ума дело. - Что, тоже данники брата Сереги? - спросил я, между прочим. - Нет. Братки с кладбищенскими не вяжутся. - Чего? Неужто суеверны зело? - Не без того: тот свет - предмет темный. Да и кладбищенские тоже не пальцем деланные. Лет десять назад какие-то борзые ребятишки решили было погосты под "крышу" взять: уж очень местечко прибыльное да бизнес прокрутный. Назначили стрелку и - пропали. Без стрельбы, поножовщины, шума, гама... На кладбище ведь сторонних людей нет - династии. Если кого и берут, то конкурс, как в МГИМО. Да и спецы среди кладбищенских самые разные попадаются: кто венки плетет, кто - петелькой так орудует, что куда там итальянской "Ностре"... Ольга прикурила, продолжила: - Васятко - одноклассник мой, вроде знаю его больше двадцати лет, а вот когда говорю с ним, все - оторопь берет. Он и когда пацаном был, а пацаны все вместе вроде и играли, а все - в сторонке от него держались, насколько возможно было. Он ведь - потомственный похоронщик; батянька у него самолично могилушки рыл, сейчас - возраст вышел, домовины ладит на дому... Бр-р-р... Как-то мы классе в шестом, что ли, к Васятке заходили, заболел он: не дом - склеп какой-то. - А я по простоте думал, похоронщики сплошь выпивохи и люмпены. А этот молоко с коньяком. - Люмпены - копальщики, но они у кладбищенских в наеме; они и вправду пьют ведрами, да глядишь - годков через три-пять уже и откидываются. А здешние - кадровые... Ладно, хватит о потустороннем, - решительно произнесла Ольга. - Дай-ка бутылку. Меня после общения с Васяткой всегда-то дрожь бьет. А я вспомнил Васяткину многомерную фигуру и понял несоответствие: доктор Катков хоть и был похож на Харона, а глаза светлые: думки у него, как человека на этом свете задержать. А у Васятки будто аршин в глазах: так с тебя мерку и снимает да прикидывает, как тебя "по уму" лучше переправить, чтобы не в обиде был. Ольга права: жутковато. А Ольга тем временем ловко открутила пробку и основательно приложилась к виски. Скривилась, закурила, чиркнув кремнем: - Надеюсь, гаишники нас не остановят. Я скривил губы в невеселой усмешке: все, как в детской присказке: "С тобой, пожалуй, заберут. А уж со мной точно не отпустят".

Глава 39

Авто резво бежало по шоссе по направлению за город. - И далеко мы теперь? - спросил я. - А у тебя что, свидание? - Если бы... Доктор Катков прописал покой. - Куда хуже, если бы покой прописал Васятко. - У тебя прорезалась склонность к черному юмору? - Самую малость. - Ольга выудила сигарету, закурила. - А едем на дачу. - Твою? - Нет. Одной подруги. - Ближней? - Почему ты спрашиваешь? - Гарантий, что бандиты не навестят тебя еще раз, никаких. Самую чуточку я лукавлю: да, Ольгу могут разыскивать алчные до денег индивиды. Но и меня могут разыскивать индивиды, алчные до больших денег. То, что начавшаяся разборка в Покровске связана с очень большими деньгами, - сомнений никаких. Хотя бы потому, что "Континенталь" маленькими никогда не интересовался. А вообще - нет в мире совершенства! То есть никакого. Три недели страдать от безделья и непонятки по причине отсутствия событий и - влететь в такую бодягу, когда они покатили снежным комом! Вот только откуда катится этот ком? Уж точно, не с Капитолийского холма. А вот из коридоров отечественного Белого дома, из его кулуаров или даже с поднебесных кремлевских вершин - вполне. - Видишь ли, Гимлер, Таджик, Пентюх - это все не левые пацаны. Когда-то с Серегой начинали, и я думала... Я думала, что они по-прежнему свои ребята. Если бы Серегу не арестовали в Германии... - Если бы у бабушки были яйца, она была бы дедушкой. - И без тебя все понимаю. Выжить рядом с деньгами можно только на троне из страха окружающих, больше никак. Пока они боялись, все было нормально. Теперь же... - "Расклад не наш, и шарик - на зеро..." - пропел я с чувством. - Пока не наш. Пока. - Меня радует твой оптимизм. Но... - Погоди, Олег. Это были свои. - Свои? - Ну, бывшие свои. Чужие не знают ни о каких суммах наличными. - Но предполагать могут? - Вполне. Вообще-то я распустилась и расслабилась. Имея такого братца. Если и опасалась кого-то, то только совершенно диких гоп-стопничков. Как теперь их называют, отморозков. Да еще, пожалуй, милиции: люди там разные и, как учит пресса, вполне способные на налет к бедной сестренке богатого братца. Тьфу, накаркала! Легки на помине... - досадливо скривилась Ольга; впереди, в недальнем уже отдалении, стоял гаишник и, заприметив нас, направлялся к центру осевой, помахивая палкой. Фигурка его быстро приближалась. - Блин, когда из города выезжаю, так стольник - как здрасьте - за выезд! Сегодня у них точно игра в "проверки на дорогах": здесь "фару" никогда не ставили. А сейчас, если запашок учует, еще и выдребываться начнет, морали читать... - Работа у него такая. Малооплачиваемая. - Ну и поменял бы! Вот чем несимпатичны людям новые русские, а также их чада и домочадцы, так это своей нарочитой наивностью: забывают, что не в Америке живем. И к остальным гражданам относятся так, будто кругом россыпи золотого песка, и людишки лишь по тупости, лености и недомыслию не пихают сей песок в карманы и подручные предметы, типа ведер, баков и багажников "Запорожцев". Ясный перец, крайние десять лет наша распропащая державка - Эльдорадо для жуликов, волков в законе и проходимцев, но не все же жулики... Некоторым не дано. Как забывают и то, что быть богатым в стране нищих нельзя. В любой момент все твое благосостояние может накрыться медным тазом и ты получишь одно из трех: пулю, срок или бессрочную иммиграцию в какую-нибудь милую и славную страну, где ты чужой. До конца дней. Это не был стационарный пост, обычный подвижной с "фарой"; дорога эта в будний день малопроезжая, а потому не случилось ни одной встречной и помигать по-дружески было некому. Ну а то, что стрелка спидометра шкалила за сотку, это без дураков. Ольга грациозно подрулила и остановилась. И тут... Опа! Как гласит народная мудрость: "они приехали". Безо всяких сантиментов и приготовлений сержант, вяло козырнув, велел выйти из машины. Гаишная же бибика, стоявшая по засадному и подлому обычаю в кустиках, была усилена двумя пареньками в пятнистом с коротенькими "Калашниковыми". Но не ОМОН, и то хлеб: у этих мы сразу бы легли мордой в грязь безо всяких сантиментов. Пареньки-срочники мирно дымили сигаретками; хотя и поставили их на этой дорожке, не имеющей ни тактического, ни стратегического значения, в веселенькое для них усиление в связи с давешней стрельбой и поножовщиной в городе, пацаны за день поняли, что особенно усердствовать не придется: гаишники, по традиции, зарабатывали на мягкий кусок хлеба с маслом и, надо полагать, радовали практикантов-срочников хорошим куревом и ветчинкой с кофеечком на перекус. - Документы, - хмуро выдохнул сержант, когда Ольга выбралась из машины. Ты - тоже вылазь! - заглянул он в салон, запнулся на мгновение, рассмотрев меня, потом проговорил в том же ритме, чуть снизив тон: - Багажник откроешь. Ну да, голос его если и изменился, то самую чуточку. Вряд ли сержанта испугал мой избитый вид: в любом случае такой фейс насторожил бы всякого мента" но... Стоит ждать худшего: раз уж исполнилась первая часть пословицы "с тобой заберут...", то и исполнение второй не за горами. То, что мой побег из домзака, усиленный прощальным "оревуаром" по морде чиновному полкашу из управы, не остался незамеченным, это точно. Подсуетились ребятки, и, поди, уже и ориентировочка во всей красе подошла по частям и соединениям доблестной краснознаменной; даже если не учитывать столичные грешки, на вышку хватит: убивец, хам и террорист, свинтивший рука об руку с известным рецидивистом Козырем, да еще и морду набивший полковнику-администратору качественно и в рекордно короткие сроки! Одного я не знаю и знать не могу: меня вязать указано или мочить на месте? Впрочем, последнее распоряжение может исходить и от гаишного сержанта: кто в этом тихом омуте с кем повязан - тайна, покрытая мраком. Что-то сержантик стал неестественно прям, строг и немногословен, будто трехлинейку проглотил. Вместе со штыком. И чары прелестной Ольги на него не действуют: пусть у нее и побито лицо, но, во-первых, заметить это с маху, непредвзятым взглядом сложно, а во-вторых, ноги-то на месте остались! И - какие ноги! Багажник я раскрыл, как и просили. Вынув ключ зажигания. А не так глупо, батенька, не так глупо с вашей стороны... Впрочем, "батенька"-сержант стоял теперь, глубокомысленно вперившись в багажник, заполненный на треть всяким водительским хламом, лежащим здесь без движений, дополнений и перетрясок, видно, с самого последнего техосмотра машины. На затылке выступила испарина, а в покрытой полевой кепочкой голове вертелся, надо полагать, лишь один вопрос, зато гамлетовский: быть или не быть? Напарник сержантский оплошал: вместо того чтобы бдить и отслеживать, водитель безмятежно откинулся на спинку и, прикрыв глазенки, внимал орущему магнитофону; в песне большой Филя, муж Аллы, экспрессивно сообщал, что он кому-то что-то даст: то ли "чику", то ли "шику", то ли вовсе уж неприличный, но для бальзаковских женщин вполне вожделенный предмет. Солдатики тоже не походили на эсэсовцев, даже киношных; они-то как раз на девушку отреагировали штатно: откровенно пялили глаза. И хотя Оленька была старше срочников годков на десять, а то и на все пятнадцать, ребятишки вожделели, да и посмотреть было на что. Нет, они бы отреагировали, если бы ситуация не вписывалась в рамки; пока же, по их разумению, все происходило в обычном режиме: богатая тетка с телохранилой, а может, и с гребарем из ее же обслуги, катится куда-то в лесок оттянуться на природе под шелест родных осин, а сержант по уму пытается скачать с хозяйки богатой тачки денюжку, да побольше; дама точно раскошелится, если прихватили с хахалем, вот морда у сержанта и закаменела, как при запоре: сколько бы спросить, чтоб не продешевить, да политес какой-никакой соблюсти притом. Сержант был явно не Рембой: наметившийся животик, бегающие глазки... Нет, крутилась у меня мыслишка: может, ряженый от соседской конторы? Но потом ушла, потонула в недрах подсознания: дряблая ряшка служивого, казалось, на веки вечные пропахла малиновым тещиным борщом, тестевой самогоночкой на пользительной траве зверобое, жениными байковыми трусами, кислой капустой, пельмешками, "жигуленком" за полцены, ученическими причиндалами сына-троечника и прочими радостями сытого и долгого существования среднего провинциального россиянина со скромным достатком в виде поборов на дорогах. Но и у сержантов проскакивают шальные честолюбивые мыслишки... Действительно: плох тот сержант, который не мечтает стать старшим сержантом! Поэтому бдить за ним я старался деликатно, но зорко. А лицо сержанта-семьянина все каменело. Он еще раз окинул меня рассеянным, даже слишком рассеянным взглядом... Служивый задумчиво мял водительские корочки Ольги Фроловой, а я пытался постичь ход его мыслей. Кусочек лакомый, нечего сказать! Сеструха известного бизнесмена-авторитета, сидящего в домзаке в Германии, рядом с бежавшим из местного узилища убийцей! Красиво, добротно, хорошо! В том, что меня он признал, сомнений уже не было: проскользнуло в глазах нечто, пусть на мгновение, словно он увидел вживе Евгения Петросяна, готов был расплыться в улыбке, да врожденная аристократическая деликатность не позволила лезть к любимцу публики с возгласами и слюнявыми поцелуями. - Возьмите. - Сержант протянул ксиву милой Ольге, даже забыв для достоверности попросить взятку. - Можете ехать. - И застыл столбом с непроницаемой мордой лица, вместо того чтобы, как следует по неписаному протоколу, вразвалочку заперемещаться к автоматчикам на обочину. Ага! Поворачиваться спиной ко мне он просто-напросто боится; а это означает, и чваниться не станет, постарается отправить восвояси, надеясь, что клиенты ничего не заподозрили. Скажем, позволит нам загрузиться в дорогущий иноземный драндулет и - велит бойцам-ореликам шмальнуть навскидочку по отъезжающим особо опасным супостатам! Нет, понятно, по колесам, но "Калашников" машинка хотя и простая, а все же требующая в обращении опыта, сноровки и пристрелки. А в том, что пятнистым паренькам удалось вдоволь натешиться с автоматами на полигоне, я что-то здорово сомневаюсь. Куда ни кинь, всюду клин. Мыслишки мои скакали бестолково, аки беспородные горбунки по дорожкам аристократического ипподрома, да и думать я более не хотел. Ребятишки с автоматами - в пяти шагах от меня. Смертоносные машинки болтаются у одного на плече, у другого на пузе, но стволом вниз. Скорее всего патронов в стволах нет. Хотя на "скорее всего" рассчитывать глупо, но надеяться можно. Сержант отошел-таки на шажок и собрался все же развернуться и, зажав страх в кулак, мирно и неспешно потопать к автоматчикам на обочине. Пора. Удар снизу в подбородок! Не дожидаясь, пока гаишник завалится на спину, как щелчком сбитый с веточки жук, прыжком рванул к солдатикам. Наличие оружия их подвело: вместо того чтобы лезть в рукопашку, один бестолково вытягивал автомат из-за спины, другой неловко дернул ремень так, что ствол уперся в белый свет, и нервически задергал затвор... Я ударил коряво, но сильно: ближайшего кулаком в переносицу, того, что чуть поодаль, ногой в бедро. Выхватил из кармана пистолет, мигом наклонился, приставил ствол к черепу, чтобы не вздумал геройствовать, и, сдернув автомат с плеча, зажал в своей пролетарской руке, эффектно щелкнув затвором. Наставил ствол пистолета на водителя в машине; тот вскинулся было, да, разглядев направленное на него оружие, послушно уложил руки на баранку: дескать, мое дело шоферское. Глянул на нечто лежащее на сиденье, лицо его малость обмякло, но особливо не обеспокоился. Понятное дело, с поправкой на то, что абсолютно спокойных людей под направленным на них оружием я не видел никогда. И сам к ним не отношусь. Я тем временем упер ствол трофейного "калаша" в спину получившего по носу солдатика: - Аккуратно, за ремень, снял оружие и положил на землю. И пять шагов назад. В темпе. Ни о каком сопротивлении он не помышлял: только поднялся на четвереньки, зажимая кровящий нос обеими руками; автомат бесполезной железкой так и остался болтаться на шее. Парень все выполнил в точности: никому неохота класть голову на срочной службе да на чужой войне! И не важно, что война мечется на просторах родной страны уже который год, - для этих пацанчиков, что в школу пошли с введением антиалкогольного указа, и эта война - чужая! Почти как страна, держащая их то ли за нелюбимых пасынков, то ли - за пушечное мясо... А другой они и не знали. Получивший первым "по бороде" сержант замычал нечто нечленораздельное, перевернулся на пузо и попытался привстать на четвереньки; я добавил ногой, и он упал ничком. - Ты сошел с ума! - взвизгнула тут Ольга, глядя на меня расширенными от ужаса зрачками. Пояснять ей весь ход моих мыслей, приведших к столь неприятным действиям, не было ни времени, ни желания. - В машину, за руль, живо! - командным голосом рявкнул я. Вприпрыжку (раненая нога пульсировала острой болью) дотрусил до служебного "жигуленка", ударом автомата вывел из строя рацию, с мясом выдернул блок зажигания. Гаркнул на водителя: - Оружие! Он кивнул на кобуру. - Вытаскивай. Деликатно, двумя пальчиками! Водитель передал мне ствол. На его лице не было страха. Только сожаление. Действительно, кто я для него? Явно раненый и оттого нервный обормот. Который хочет слинять, но вовсе не желает городить себе пьедестал из четырех милицейских трупов: ежу понятно, что даже при самом мораторном моратории на смертную казнь такому придурку светит шальная пуля при задержании, даже если он придет сдаваться с повинной в кандалах и с чудом уцелевшими в буре перестройки народными дружинниками. Бросив взгляд на сиденье, я увидел знакомую мордашку. Ну да, Дронов Олег Владимирович, собственной персоной. Фото с паспорта Десятилетней давности. Молод и отчаянно хорош собой Правоверный взгляд, плотно сжатые губы. В этом молодом волчонке узнать нынешнего небритого, избитого и отчаянного отморозка мудрено. Но сержант узнал. На свою беду. Впрочем, беда ли это?.. - В машину! - скомандовал я солдатикам. - И сержанта туда же! Кое-как они затолкали полубеспамятного гаишника в салон. Разместились сами. Один из солдат хотел что-то спросить, но сдержался. - Не боись, моряк мальчишку не обидит! - весело произнес я и начал быстро совершать действие, известное даже школьникам под названием: "Неполная разборка автомата". Отдельные детали я с видом сеятеля разбрасывал по кустам. Туда же отправил и магазины, надеясь, что улетят они далеко. Потом подобным варварским образом поступил и с пистолетами: сержантским и водительским. Ольга тем временем выскочила из машины как ошпаренная, на ее лицо легла предгрозовая тень скорой истерики. - Идиот! Козел! Придурок! Никуда не поеду, понял! Пешком пойду! Или здесь останусь! Мочи меня с ними! Ты хоть соображаешь, что делаешь?! Резко, дважды, наотмашь хлестанул ей по щекам, Ольга сразу осеклась, а я толкнул ее в сторону "бээмвухи": - В кабину! И - сидеть смирно. Потом наклонился к служивым в салоне, произнес тихонечко, с задушевностью лихого фээсбэшного опера "глубокой внедренки" в криминальные круги: - Ре-бя-та... Вы мне операцию срываете... Государственной важности... - И добавил еще тише и еще задушевнее: - Давайте жить дружно, а? И - пошел к машине, в виде сувенира прихватив полосатый жезл. Поверили они мне, нет - не знаю. Но то, что разлад и сомнение в их души я внес - это точно. А большего и не требовалось. На ходу я наспех прикрутил глушак к стволу, резко обернулся и двумя выстрелами пробил оба передних ската. Нырнул в салон, произнес вполне мирно: - Поехали, что ли? - Да? Куда поехали, ключи у тебя, забыл? - всхлипнула она. Аккуратно, как хрустальный сосуд с розовым маслом, подал ей связочку на пальчике: - Прошу, мэм. Мотор заурчал ровно и размеренно, машина тронулась с места и вскоре пост исчез за поворотом. Думаю, я все просчитал правильно. У служивых два выхода: или стопорнуть кое-как любую машину на шоссе и броситься безоружными в погоню за нашей милой "бээмвэшкой" безо всякой надежды догнать, зато проявив героизьм и распорядительность. Или - плюнуть на эти самые обязанности и взяться, благословясь, за поиски деталей и узлов оружия: искать не переискать! Ибо за утерю этих самых узлов и агрегатов начальство может вломить всем четверым вместе и порознь по самое "не балуй"! А еще и скаты менять! Одна запаска, как водится, ночует у них в багажничке, а вторую придется шакалить у проезжающих шоферюг. Так что дел у служивых немерено, а справиться нужно засветло. Сдается мне, постовые займутся синицей в руках, потому как ловить журавля в небе, особенно такого беспокойного, как я, - дело и хлопотное, и чинами неприбыльное. Ну и рубь им в помощь! Правда, им предстоит решительно договориться не закладывать друг друга. Штука для служивых архисложная, но, если поднапрячься, выполнимая. Да и "кость" для моральной отмазки перед совестью я им кинул жирную, есть над чем задуматься умным головам: "А может, он и вправду кубинас партизанос? Бурбудас мучос и тайнос агентос?" То-то.