Мысли в пути - Станислав Долецкий

Худой ребенок

— К вам пришли с письмом. (Голос Тамары по селектору.)

— Попросите войти.

— Добрый день.

Входит худенькая девочка лет шести. С ней — мама и бабушка.

— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста. Рассказывайте, что случилось.

Пока мать начинает свой рассказ, распечатываю письмо. Обычный текст, который мне изрядно надоел: «Дорогой… Знаю твою занятость… Понимаю, что это не твой профиль… Прошу тебя в порядке исключения… Заранее благодарю…»

Слушая мать, рассматриваю девицу. Очень худая, бледная. Глаза большие. Спокойный взгляд. Она перебывала у многих врачей и понимает, что в данную минуту никакие волнения ей не угрожают: в кабинете с красными шторами и красными стульями нет особых медицинских примет. Разве что негатоскоп на стене, куда вставляют рентгеновские снимки. Здесь можно разговаривать или даже заседать, но процедуры в виде уколов или неприятных осмотров рта тут просто немыслимы. Девочка оглядывается и замечает на шкафу скелет маленького ребенка. Она смотрит на меня и, воспользовавшись паузой в рассказе матери, одними губами спрашивает:

— Это чей?

— Мой, когда я был маленький, — отвечаю ей. Она понимает, что я шучу, но не совсем уверена в этом и на всякий случай улыбается.

Из четкого рассказа матери вырисовывается довольно банальная картина. Девочка плохо ест. Ничего ей не помогает. Они были у многих врачей. Точный диагноз отсутствует. Вот их советы. Вот рецепты лекарств. Что делать?

Как бывает в таких случаях, все в полном порядке. Кровь, моча, рентген. Ого… Даже заключение гематологического отделения. Справки из института педиатрии. Еще какой-то институт. Сколько же учреждений они исходили! У скольких специалистов консультировались!

— С кем постоянно девочка? С вами или с бабушкой?

— Я работаю. Практически все время Ирочка с мамой нашего папы, с Верой Григорьевной.

Бабушка выглядела настолько тихой и спокойной, что в ней запросто мог скрываться самый страшный тиран и мучитель.

— Вера Григорьевна, расскажите подробно, как и чем вы кормите Ирочку и как она себя при этом ведет. А ты, Ира, внимательно слушай и, если бабушка что-нибудь забудет, добавь.

Вера Григорьевна, разгадав мой нехитрый маневр, посмотрела на меня с неодобрением. Однако рассказ ее был настолько ясен и недвусмыслен, не вызвав со стороны Иры никаких возражений, что основное мое предположение отпало. Обычно бедного ребенка насильственно напичкивают. При этом некоторое снижение аппетита, наблюдающееся у определенной группы здоровых детей, доводится до глубокого отвращения к еде.

Внимательно рассматривая Иру, маму и бабушку, я невольно сравнивал их: ничего общего между ними не было. И не удивительно. Внешнее сходство или несходство ни о чем еще не говорит… Стоп! Вот он и возник, главный вопрос, который пришло время задать. Но прежде чем сказать, что это за вопрос, я отвлекусь.

Приглядитесь, как по-разному, в причудливых и не всегда объяснимых сочетаниях вбирают дети свойства родителей: характер, вкусы, жесты, осанку и многое другое. Ряд этих качеств передается впрямую: от матери — к дочери, от отца — к сыну. Другие переходят с постоянным перекрестом: от матери — к сыну, от него — к его дочери. Или от отца — к дочери, а от нее — к ее сыну. Нет, это не шутка, не беллетристика, а плод многолетних чисто практических наблюдений. Сейчас я сожалею, что не вел педантичный учет этих данных, ибо только статистически достоверные сведения в наше время обретают силу научно доказанных аксиом. Впрочем, нам лучше, чем кому-нибудь другому, известна эфемерность этих «достоверных» данных, которые иногда деформируются и разрушаются под влиянием новых условий, открытий и просто… времени.

Вот несколько примеров. Два сына. Оба, как две капли воды, похожи на своего отца. По характеру один из них — отец: идеалист, современный Дон-Кихот, фантазер и путаник. Другой — деловой человек, расчетливый, спокойный. Весь в маму.

Две дочери. Одна — крупная и полная. Другая — миниатюрная, худенькая. У первой на коже постоянно возникают какие-то пятна, прыщи, экземы. Точно так, как у матери. У второй — гладкая смуглая кожа, без малейшего изъяна, полностью заимствованная у отца.

Сын и дочь. У сына при малейшей погрешности в диете возникают неприятности с кишечником. Так же, как это бывает у его отца и деда. А может быть, и прадеда. И так как тот давно умер, мне этого уточнить не удалось. Но характер у этого мальчика получился «пестрый». Он самолюбив, неадекватно обидчив, в момент гнева кровь бросается ему в голову и он говорит то, чего сам потом стыдится. Однако признать свою вину не в состоянии. Такова и его мать. Таким был его дед, отец матери. Но мальчик унаследовал от отца и деда по отцу другие качества: лень, музыкальность, легкость на подъем, отличные зубы и плохой цвет кожи. Не менее любопытная цепочка прямых и перекрестных свойств отмечается у дочери.

Если оставить в стороне высокую науку, то подумайте, какие необыкновенные возможности кроются в применении этого факта в практической жизни не только психологов, педагогов. А просто в жизни любой семьи. Именно свои недостатки, проявляющиеся в любимом чаде (я уже говорил об этом), вызывают наибольшее огорчение и негодование родителей, которые нацело забывают, что в свое время они сами были или не в меру расточительны, или жадны. Жизнь потихоньку не только вытравила эти качества, но и вызвала к ним острую ненависть. И ненавидя эти качества, повторяющиеся в детях, родители склонны недоумевать, возмущаться, обвинять школу, двор, окружение или общество, не понимая, что виноваты они и только они.

Но если об этом знать или хотя бы догадываться — чего же проще? Вспомнить о том, какими способами в свое время жизнь уничтожила в них самих эти качества. Помогают ли они теперь детям от них избавиться или, наоборот, культивируют их? Ведь если разобраться поглубже, то окажется, что люди могут многое предвидеть, осмыслить, предупредить. И не тогда, когда уже поздно, а вовремя. Очевидно, важно об этом задуматься. Конечно, здесь не обойдется без науки. Ученым будет принадлежать главное место. Нужно, важно, возможно ли это? Иногда мне в голову приходит не бесспорная мысль. Когда обращаешься к литературе прошлого, вплоть до Шекспира, древних римлян и греков, возникает странное ощущение, что человечество и отдельные лица, формируя свои свойства и черты характера на протяжении 800 поколений[4], образовали группы со сходными чертами, которые занимают среди всех членов общества определенный удельный вес. Ну, например: героев — 10 процентов, отважных — 30, обычных — 55, трусов — 5. Или, по другим параметрам: энтузиастов — 10 процентов, инициативных. — 20, равнодушных — 50, инертных — 20. Понятно, что приведенные цифры более чем условны. И не в них дело. Смысл в том, что выработанные в течение многих тысячелетий в борьбе с суровой природой, жестокими врагами, в процессе становления и смены общественных формаций качества возникали, развивались настолько долго, а закреплялись настолько прочно, что социальные и технические революции оказали на биологическую и психологическую сущность человека не столь радикальное влияние, как этого можно было ожидать. И эти пропорции, с небольшими коррективами, существуют и поныне. Да что там говорить, почитайте Шекспира…

А если так, то имеются все основания задуматься над тем, какие возможности есть у нас для противопоставления инертной и закрепленной в генетическом аппарате человека стихийной силе биологической традиции. Очевидно, таких возможностей отыщется много. Но мы, советские ученые дарвинисты, мичуринцы, павловцы, — обладаем несокрушимой уверенностью в том, что человека можно изменить и после его появления на свет. И чем раньше это сделать, тем лучше. Начиная сразу, с раннего детства…

— Вера Григорьевна, — обратился я к бабушке, — скажите, пожалуйста, когда ваш сын, папа Ирочки, был мальчиком, он обладал хорошим аппетитом? Ел с жадностью? Был полным?

— Нет. Вы бы посмотрели на Мишу. Он всегда был, как Кащей Бессмертный. Кожа да кости. Сколько я с ним намучилась! Во время войны так трудно было с продуктами. Ничего не достанешь. Все продавала, лишь бы он хоть что-нибудь съел. Как он только вырос, не пойму. Длиннющий и худой. И сейчас он малоежка. Ирочка пошла в него. Да и вся наша семья такая — и я, и мой отец…

Вот и конец истории. Еще один вопрос осталось задать матери:

— Как вы кормите Ирочку?

— Чуть ли не насильно. У Веры Григорьевны своя система. Шутки. Игры. Обещания. А я в это не верю. Свою норму, свои калории Ира должна съесть. Хочется ей того или нет. Вот вечерами, по субботам и воскресеньям и докармливаю.

— Благодарю вас. Можете не продолжать. Не буду отнимать у вас время. Подробный совет, как вести себя с Ирой, вы получите у вашего районного педиатра. Это молодой, но очень хороший доктор. Скажите ей, что у Иры семейно-наследственная форма снижения аппетита. Только помните, что путь Веры Григорьевны более правильный. Насилие в делах питания, да и не только питания, приносит мало пользы.