Экспедиция в любовь - Елена Лагутина

— Ну иди, иди! Что ж ты боишься, дурашка? Бить я тебя не собираюсь. Пока.

Вид у Вадима был довольно растерзанный — волосы взлохмачены, куртка расстегнута, безумные глаза бегают по сторонам. Увидев Машу, он дернулся, как будто собирался спрятаться за Мишкину широкую спину, но тот не дал своей жертве такой возможности и втолкнул его в кухню.

— Ботиночки, так и быть, можешь не снимать, как почетный гость. Маша, тут к нам пришли, — обратился он к жене.

Она неуверенно вошла в кухню, совершенно растерянная от всего происходящего. Такого от своего тихого, спокойного Мишки она никак не ожидала. А он, прислонившись к стене, негромко сказал Вадиму, как-то нелепо, боком сидящему на табуретке:

— Ну, зайка моя, расскажи-ка Маше все то, что ты мне успел выложить. Давай, давай, не стесняйся — она тут самое заинтересованное лицо.

Вадим продолжал молчать, опустив голову и глядя в пол. Потом каким-то не своим, тонким и визгливым голосом он почти прокричал:

— Это бандитизм какой-то! Я заявление в милицию напишу!

— Ну и пиши, — равнодушно отозвался Мишка и деловито сообщил: — А я тебя просто убью.

Вадим, видимо, понял, что это никакая не угроза, а совершенно реальное предупреждение. Так предупреждают детей о том, что если они дотронутся до горячего утюга, то непременно обожгутся. Вот и этот ненормальный амбал — он ведь непременно убьет.

Маша смотрела на собственного мужа с ужасом, смешанным с восторгом. Вот этот здоровенный волевой мужик с твердым тихим голосом и безжалостными холодными глазами, способный, кажется, не моргнув сделать все, что угодно, — это и есть ее Мишка, всегда такой заботливый, спокойный, ласковый?! Да это же просто не он! Или, скорее, она такая идиотка, что до сих пор как следует не узнала человека, с которым прожила столько лет.

А Михаил тем временем своей могучей рукой похлопал Вадима по плечу и подбодрил его:

— Ну-ну, не стесняйся!

— Я… Маша, останови этот беспредел, ты же разумный человек!

Маша открыла рот, чтобы попросить Мишку отпустить Вадима, но вместо этого неожиданно произнесла:

— Тебе же велели рассказывать, так и рассказывай, не тяни.

Шувалов понял, что спасения ему ждать неоткуда. Собственно говоря, он вполне мог бы просто плюнуть на Мишкины требования, еще когда тот ворвался в его квартиру и велел рассказать все о пропавших конкурсных документах. Однако страх просто парализовал его волю. Вадим никогда не отличался большой смелостью, а в минуты опасности, как выяснилось, просто терял голову.

Он действительно страшно испугался этого непонятного человека, испугался больше, чем чего-нибудь еще в своей жизни. Лучше сейчас исполнить все его требования, а потом уже как-нибудь выкручиваться. Главное, сейчас отделаться от него, чтобы он отпустил, оставил наконец в покое. А потом… потом он что-нибудь придумает, как-нибудь выкрутится, он умный. Не важно, что сейчас он расскажет о себе достаточно нелицеприятные вещи — все равно этого никто не сможет доказать. Пусть даже запишут все на диктофон — это не доказательство.

У него мелькнула было мысль соврать, сказать, что он тут ни при чем, или хотя бы изложить всю эту дурацкую историю в более выгодном для себя свете, но амбал поднес к его носу огромный кулак и внушительно предупредил:

— Учти, гаденыш: я в курсе многих деталей. Попробуешь соврать — хуже будет.

Ну, Вадим и рассказал ему все, как было. Ведь, в конце концов, он сам не так уж и виноват. Но он никак не мог предположить, что этот полоумный заставит его одеться и потащит к Маше. А уж этого ему никак не хотелось. Не мог он смотреть Маше в глаза.

Однако теперь, когда он уже сидел здесь, и Маша, пристально глядя на него, велела рассказывать все, он сломался окончательно. Теперь он испугался по-настоящему, еще больше, чем когда Михаил ввалился к нему домой. Они же оба ненормальные, они с ним что угодно могут сделать! Нет, молчать — себе дороже.

И Вадим принялся рассказывать… Слушать его Маше было нестерпимо противно. Из его бессвязной речи она поняла все, что творилось вокруг нее еще с лета.

Оказалось, что девочка Леночка, увидев тридцатилетнего красавца Вадима, к тому же многообещающего и перспективного молодого ученого, что называется, «запала» на него мгновенно. Она не отлипала от него ни на минуту, радуясь тому, что единственная во всем лагере давняя знакомая Вадима, Маша, уехала на некоторое время домой. А потом Маша вернулась, и Леночка с негодованием поняла, что Вадим к ней очень и очень неравнодушен. Она и без того терпеть не могла Машу, а тут совсем рассвирепела и стала следить за ней и Вадимом.

— Я не давал ей ни малейшего повода! — выкрикивал Вадим, шмыгая носом. — Она просто пыталась меня захомутать, но зачем мне нужна эта соплячка!

— Давай без лирики, — перебил его Мишка, и Вадим продолжал рассказывать.

Когда он садился в поезд, ему показалось, что его сумка заметно потяжелела, но он не придал этому особого значения. Только дома, разбирая свои вещи, он обнаружил в сумке сверток с надписью: «Образец номер два из балки Мокрая». Он сразу понял, чья это проделка, однако писать Маше или Рузаеву вовсе не торопился. Поразмыслив спокойно, он решил, что такая удача выпадает нечасто. Если использовать этот образец в своей работе, можно попытаться обскакать Машу и выиграть конкурс.

Тут он остановился и попросил воды. Михаил сунул ему в руки чашку:

— На, не расплескай. Ишь, ручонки-то у тебя как прыгают. Волнуешься, наверное? Ну, давай-ка дальше.

В глазах Вадима промелькнула бессильная злоба, но ничего сказать он не посмел. Вдруг возьмет да и двинет его кулачищем по голове? Да черт с ними, он перетерпит эту дурацкую ситуацию, он расскажет сейчас все, что эти идиоты хотят от него услышать, зато потом он свое возьмет. И он принялся рассказывать дальше.

А дальше было вот что. Леночка, вернувшись из экспедиции, подкараулила Вадима у дверей того института, в котором он работал, и прилипла к нему как банный лист.

Дивным сентябрьским днем Вадим Шувалов вышел с работы и остановился, соображая, куда бы ему пойти обедать. Можно было отправиться в столовую ближайшего завода, где кормили недорого, сытно и не слишком вкусно. Более дорогим и, естественно, более вкусным вариантом было небольшое бистро в двух кварталах отсюда. Был, правда, еще и третий — купить пакет какой-нибудь быстрорастворимой овсянки, вернуться в отдел, залить его кипятком и съесть, запив чашкой растворимого кофе. Однако он Вадима не прельщал совершенно. Так он поступал лишь в тех случаях, когда у него было много работы и не хотелось надолго отрываться от дел.

А сейчас ему как раз хотелось уйти из института хоть на час, чтобы не мучить себя мыслями о том, что он не сможет составить достойную конкуренцию Маше Салминой. Даже при том, что у него в руках был великолепный образец, тайно подсунутый ему этой девчонкой-студенткой, должной теоретической базы-то все равно не было. Нет, конечно, определенные наработки у него были, и даром он времени все эти годы не терял. Однако, судя по тому, что ему говорил его шеф о работе Салминой, и по тем обрывочным сведениям, которые проронила летом она сама, все кропотливые труды Вадима ничего не стоили рядом с ее разработками.