Флаг над островом (сборник) - Томас Клейтон Вулф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я затопил плиту и поставил чайник со снегом. Снега нужно много, а воды выходит всего ничего. Плита была черная, как уголь. Я вернулся к камину, подложил дров. Он уже гудел, и в комнате стало веселее — для этого всегда нужен огонь побольше. Я втиснул ноги в ботинки. У меня было предчувствие, что увижу лошадь.
Парадная дверь была не заперта. Да и все, наверно, двери. Он легко мог войти. Я забыл об этом. Но теперь понял, что не должен он был. Я засмеялся — послушать, как звучит смех. Еще раз. Хорошо.
Дорога исчезла. Заборы, кусты, старые машины — все, что могло быть на таком дворе, ушло под снег. Всюду был только холмистый снег с длинными полосами теней, с яркими твердыми макушками, которые вот-вот обломятся, но не обламываются, да мглистое солнце вставало, раскладывая оранжевые планки, словно поваленные снежные щиты. Он уехал в эту сторону, но нигде не отметилось, что он уехал, — ни черного бугорка в ложбине, ни руки, ни ноги, торчащей из сугроба наподобие ветки, сорванной ветром, ни конской головы, оголившейся, как камень; ни там, где педерсеновские заборы еще виднелись, не лежал он, скрючась, подле лошади с подогнутыми ногами, ни даже в тенях, у меня на глазах сокращавшихся, — ничего такого, что могло показаться твердым, и не из снега, и когда-то живым.
Я увидел окно, которое разбил. Дверь хлева была приоткрыта и завалена снегом. Дом отбрасывал узкую тень прямо к краю хлева, и она доставала до высокого сугроба, где рыл туннель Ханс. Еще вырос. После я протопчу к нему тропинку. Может, углублю туннель. Весь сугроб превращу в дупло. Время есть. Увидел и дубы, обдутые догола, веточки на сучьях твердые, как перья. Тропинку, которой я шел от хлева к дому, замело, и солнце ярко горело на ней. Где я стоял возле дома, ветер крутил и намел целую стену снега. Я повернул голову, и солнце сверкнуло на стволе папиного ружья. Снег покрыл его крутым холмом, только конец ствола торчал наружу, освещенный солнцем, и сверкнул мне прямо в глаза, когда я повернул туда голову. До весны с этим нечего было делать. Еще один снеговик, он растает. Я стал пробираться к парадной двери; передо мной на снегу плясало темное пятно. Сегодня было чистое большое небо.
Приятно было, что не надо отряхивать снег с башмаков, и огонь разговаривал приятно, и чайник спокойно шумел. Горевать было не нужно. Я оказался храбрым, и теперь я был свободен. Снег меня охранит. Я мог бы похоронить папу, и Педерсенов, и Ханса, и даже маму, если бы дал себе труд. Я не хотел сюда идти, но теперь не огорчался. Мальчишка и я, мы совершили храбрые дела, достойные того, чтобы их помнить. А о том, кто таинственно явился из снега и так славно все для нас двоих повернул… при мысли о нем я вспоминал, что меня учили чувствовать в церкви. Зима в конце концов забрала их всех, и я надеялся, что мальчишке так же тепло, как сейчас мне, тепло внутри и снаружи, что его так же обжигает, изнутри и снаружи, радость.
Натанаэл Уэст
ПОДРУГА СКОРБЯЩИХ
Подруга скорбящих, помоги, помоги
Подруга скорбящих из нью-йоркской «Пост-диспетч» (У вас беда? Вам нужен совет? Пишите Подруге скорбящих, и она вам поможет) сидел за письменным столом, уставясь на полоску белого картона. На ней редактор отдела Шрайк напечатал молитву:
Дух Подруги с., восславь меня.
Тело Подруги с., напитай меня.
Кровь Подруги с., опьяни меня.
Слезы Подруги с., омойте меня.
Добрая Подруга с., прости мне мою мольбу,
И укрой меня в твоем сердце,
И защити меня от врагов моих.
Помоги мне, Подруга с., помоги, помоги.
Аминь.
Статью надо было сдать через четверть часа, а он все сидел над вступлением. Он дошел до: «Жизнь имеет смысл, потому что в ней — мечты и покой, нежность, и восторг, и вера, горящая, как белое пламя на темном мрачном алтаре». Но дальше дело не двигалось. Письма уже не смешили его. Он не мог смеяться одной и той же шутке тридцать раз в день, из месяца в месяц. А обычно писем приходило больше тридцати в день — и все одинаковые, нарубленные из теста бед сердцевидным ножом.
На столе лежали сегодняшние письма. Он стал их просматривать, ища зацепку для искреннего ответа.
«Дорогая Подруга скорбящих, у меня такая боль не знаю что делать, иногда кажется убила бы себя так болят почки. А муж считает, что нельзя быть хорошей католичкой не имея детей несмотря на боль. Я честно венчалась в церкви, но не знала что такое семейная жизнь, потому что мне никто не рассказывал про мужа и жену. Бабушка мне не рассказала, а она мне была вместо матери и сделала большую ошибку что не рассказала, потому что неопытность выходит боком и от нее одни разочарования. Я родила 7-х за 12 лет и после 6-го все время болею. Меня два раза оперировали и муж обещал, что детей больше не будет по совету врача, потому что он сказал я могу умереть, но когда я вернулась из больницы он нарушил обещание, теперь я жду ребенка и наверно не выдержу, так болят почки. Мне очень
