Спотыкаясь о счастье - Дэниел Гилберт

Наша глубокая убежденность в разнообразии и уникальности людей – основная причина, по которой мы отказываемся использовать других в качестве заменителей. Ведь замена будет полезна лишь в том случае, когда мы можем рассчитывать на то, что заменитель реагирует на какое-то событие приблизительно так, как мы отреагировали бы на него сами. А если мы считаем, что эмоциональные реакции людей куда разнообразнее, нежели в реальности, замена кажется нам куда менее полезной, чем она есть на самом деле. Замена – простой и эффективный способ предсказывать будущие эмоции, но поскольку мы не понимаем, насколько похожи все люди, мы отвергаем вполне надежный путь и доверяемся своему воображению – наделенному множеством недостатков и вечно заблуждающемуся.

Далее

Хотя слово «помои» имеет значения, связанные с водой, оно все же относится к питанию – а не мытью – свиней. Помои – нечто такое, что свиньи едят, что свиньи любят и в чем они нуждаются. Фермеры кормят их помоями, поскольку иначе свиньи становятся злыми. Слово «помои» относится также и к тому, что говорят порой друг другу люди[79]. Подобно помоям, которыми фермеры кормят свиней, «помои», которыми кормят нас наши друзья, учителя и родители, должны делать нас счастливыми, но, в отличие от свиных помоев, человеческие своей цели достигают не всегда. Как мы видели, идеи процветают, если защищают социальную систему, которая позволяет им передаваться. Поскольку люди обычно не считают защиту социальной системы своим личным долгом, эти идеи должны маскироваться под рецепты человеческого счастья. Можно было бы ожидать, что со временем наши переживания разоблачат лживые идеи, но это случается не всегда. Чтобы учиться чему-то из своих переживаний, мы должны это помнить, но по множеству причин память – друг ненадежный. Практика и инструктаж помогают нам перебраться из пеленок в брюки, но их недостаточно, чтобы помочь нам перебраться из настоящего в будущее. Парадоксальность этого затруднительного положения заключается в том, что информация, в которой мы нуждаемся для точного предсказания своих будущих эмоций, лежит у нас прямо под носом, но мы ее как будто не замечаем. Не всегда имеет смысл обращать внимание на то, что говорят нам окружающие, передавая свои убеждения относительно счастья, но стоит отмечать, насколько они счастливы в различных обстоятельствах. Увы, мы думаем о себе как об уникальных существах – разумных, в отличие от всех прочих – и потому часто отвергаем уроки, которые способны нам дать эмоциональные переживания других людей.

Послесловие

Коль так, вполне уверен я в победе.

Большинство из нас за свою жизнь принимает по меньшей мере три важных решения – где жить, что делать и с кем это делать. Мы выбираем города и соседей, работу и хобби, супругов и друзей. И поскольку принятие этих решений – абсолютно естественная часть взрослой жизни, нетрудно забыть о том, что мы – одни из первых людей, делающих это. На протяжении почти всей истории человечества люди жили там, где родились, делали то же, что их родители, и общались с теми, кто занимался тем же. Миллеры мололи муку, Смиты[81] ковали железо, и младшие Смиты, как и младшие Миллеры, заключали браки с теми, кого выбирали старшие, и в то время, которое старшие назначали. Общественные структуры (религии и классы) и географические объекты (горы и океаны) были великими диктаторами, определявшими, как, где и с кем людям проводить свою жизнь, не оставляя им возможности самостоятельных решений. Но сельскохозяйственная, индустриальная и технологическая революции изменили это положение вещей и дали человечеству свободу, которая породила столько возможностей выбора, сколько нашим предкам и не снилось. Наше счастье – впервые в наших руках.

Каким же образом нам следует делать выбор? В 1738 г. математик Даниил Бернулли нашел ответ на этот вопрос. Он утверждал, что мудрость всякого решения можно рассчитать, умножая вероятность того, что решение принесет нам желаемое, на полезность того, что мы хотим получить в результате. Под «полезностью» Бернулли подразумевал нечто похожее на «благо» или «удовольствие»[82]. Первой части его рекомендации последовать довольно легко, поскольку в большинстве случаев мы приблизительно способны оценить, каковы шансы, что выбор приведет нас в нужное место. Насколько вероятно, что, устроившись на работу в компанию IBM, вы продвинетесь до должности генерального директора? Насколько вероятно, что, переехав в Санкт-Петербург, вы будете проводить выходные на морском побережье? Насколько вероятно, что, женившись на Элоизе, вы будете вынуждены продать свой мотоцикл? Вычисление этих шансов – дело относительно простое, почему страховые компании и богатеют, занимаясь не более чем подсчетом вероятности пожара в вашем доме, кражи вашей машины или несчастного случая, который оборвет вашу жизнь. Проведя с карандашом и ластиком в руках небольшое детективное расследование, мы обычно можем высчитать – хотя бы приблизительно – вероятность того, что выбор принесет нам желаемое.

Проблема заключается в том, что мы не в состоянии с той же легкостью высчитать, какие чувства будем испытывать, когда получим желаемое. Главное в ответе Бернулли – не математический его аспект, а психологический. Ученый понимал: то, что мы реально получаем («благосостояние»), – это не то же самое, что мы реально переживаем, когда его получаем («полезность»). Благосостояние можно измерить путем подсчета долларов, но полезность придется измерять путем подсчета «блага», которое мы за эти доллары купим[83]. Благосостояние не имеет значения; полезность – имеет. Нас волнуют не деньги, не продвижение по службе, не отпуск на побережье сами по себе – нас волнуют блага или удовольствия, которые принесут (или не принесут) нам эти формы благосостояния. Мудрый выбор – это такой выбор, который доведет до максимума наше удовольствие, а не количество долларов, и если мы хотим надеяться хоть на какую-то мудрость своего выбора, то должны верно предвидеть, сколько удовольствия купят нам доллары. Бернулли знал, что гораздо легче предсказать, сколько благосостояния принесет выбор, а не сколько полезности, и придумал простую формулу, которая, как он надеялся, поможет всякому перевести оценку первого в оценку второго. Он говорил, что каждый последующий доллар доставляет несколько меньше удовольствия, чем предыдущий, и что человек поэтому может высчитать удовольствие, которое он получит от доллара, просто делая поправку на количество долларов, которое уже имеет.

Определение ценности предмета должно основываться не на цене его, но, скорее, на полезности. Цена предмета зависит только от самого предмета и одинакова для всех; полезность же зависит от особых обстоятельств человека, делающего оценку. Поэтому, вне всяких сомнений, выигрыш 1000 дукатов более важен для бедняка, чем для богатого человека, хотя оба выигрывают одинаковую сумму{337}.

Бернулли верно понял, что люди более чувствительны к относительным величинам, чем к абсолютным, и в его формуле эта основная психологическая истина была принята в расчет. Но он знал также, что перевод «благосостояния» в «полезность» не так прост, каким видится в теории, и что существуют и другие психологические истины, которые его формула не учитывает.

Хотя бедный человек обычно находит больше полезности, чем богатый, в одинаковом приобретении, тем не менее возможно такое, к примеру, что богатый узник, у которого есть 2000 дукатов, но которому нужно еще 2000, дабы выкупить свою свободу, придаст больше ценности выигрышу 2000 дукатов, чем кто-то другой, у кого денег меньше, чем у него. Примеров такого рода можно придумать бесчисленное множество, но они будут чрезвычайно редкими исключениями{338}.

Попытка была недурна. Бернулли был прав, полагая, что сотый доллар (или сотый поцелуй, пирожок, пляска на лугу) обычно не приносит нам столько счастья, сколько принес первый, но ошибался, когда посчитал, что это – единственное различие между благосостоянием и полезностью (и, следовательно, единственное, на что нужно делать поправку, предсказывая полезность благосостояния). Как оказывается, «бесчисленные исключения», которые Бернулли замел под коврик, не будут чрезвычайно редки. Помимо величины счета в банке, существует много чего другого, влияющего на то, сколько полезности человек извлечет из каждого следующего доллара. Например, после того как люди становятся владельцами вещей, они ценят эти вещи больше; доступные вещи часто ценят больше недоступных; часто расстраиваются из-за маленьких потерь больше, чем из-за крупных; часто воображают, что боль от утраты чего-то будет сильнее, чем удовольствие от его получения, и т. д. и т. п. Неисчислимые феномены, которым посвящена эта книга, – лишь часть не таких уж и редких «исключений», что превращает правило Бернулли в прекрасную бесполезную абстракцию. Да, нам следует делать выбор, умножая вероятность на полезность, но как нам это делать, если мы не можем рассчитать полезность заранее? Одинаковые обстоятельства порождают великое разнообразие субъективных переживаний, и поэтому на основе предвидения этих обстоятельств очень трудно предсказать свое субъективное переживание. Как это ни печально, но перевод благосостояния в полезность – то есть предсказание своих чувств на основе знания, что именно мы получим, – не слишком похож на перевод метров в ярды или с немецкого языка на японский. Простые узаконенные отношения, которые связывают числа с числами и слова со словами, не связывают объективные события с эмоциональными переживаниями.