Привратник - Марина Дяченко

– Хе… – снова сказал судья. Игрушечный висельник качался все медленнее.

– Вы… подослали мне девчонку? – спросил Руал с трудом.

Судья удовлетворенно откинулся на спинку кресла:

– А, маленькая бродяжка, что выдала вас правосудию? Вам было бы легче услышать, что все подстроено заранее, что эта соплячка оказалась шпионкой?

Судья, казалось, был в восторге, он качал головой и потирал руки. Потом, помучив Руала наизнанку выворачивающим взглядом, сказал мягко:

– Нет, Ильмарранен. Это не наша девчонка. Вы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО спасли ее там, на дороге. Она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО к вам привязалась. Это на помешало ей гнусно предать вас при первом удобном случае. Согласитесь, что гнусно, Ильмарранен?

Распахнулась входная дверь за Руаловой спиной, судья нахмурился было, но, очевидно, вошли те, кого он ожидал увидеть.

– Приветствую, господа обвинители! – он даже привстал вошедшим навстречу.

Совсем близко от Руала прошелестела грубая ткань плащей, и двое из воинства Священного Привидения Лаш, оба покрытые капюшонами, оба хмурые и исполненные значительности, подступили с двух сторон к судейскому столу.

– Вот Руал Ильмарранен, – сказал судья, указывая им на Руала. – Вы познакомились с документами по его делу. Хотите ли вы сказать что-либо относительно его установленных и занесенных в протокол деяний? Или Священное Привидение равнодушно к проступкам такого рода?

Тот из служителей Привидения, что был пониже и помоложе, вскинул голову так, что капюшон полностью открыл его лицо. Он был, очевидно, тяжело болен – кожа его казалась серой и дряблой, под глазами набрякли тяжелые мешки.

– Священное Привидение слышит меня, – сказал он неожиданно низким голосом. – Свидетельствую и обвиняю. Человек по имени Ильмарранен неоднократно выдавал себя за мага, либо провидца, либо знахаря, таковым на самом деле не являясь. Неправедное присвоение магического звания признается Священным Привидением проступком тяжелым и оскорбительным для Лаш. Священное Привидение требует публичного отречения вышеозначенного Ильмарранена от права называться когда-либо и до смерти включительно магом, а также провидцем, а также знахарем, отречения с последующим заключением в темницу. В случае неотречения Привидение настаивает на казни через усечение головы. Слава Священному Привидению!

Он поднял глаза к потолку, а потом уронил голову на грудь, и капюшон снова закрыл его лицо. В зале суда на несколько минут стало тихо, как на уроке строгого учителя.

– Хе, – не то усмехнулся, не то кашлянул судья. – Отрекаться будем завтра, в День Премноголикования, сразу после парада и перед народными гуляниями. Это будет внушительное и поучительное зрелище.

Прилетела откуда-то толстая муха, уселась на игрушечную виселицу. Ловким жестом прирожденного охотника судья поймал муху и казнил ее через задушение в кулаке.

– Нет, – сказал Руал устало. – Поучительного зрелища не будет. Перед вами, – он оттолкнул стражника и с трудом выпрямился, – парад вами стоит великий маг, может быть, величайший из всех живущих. Если вы не можете этого понять – ваша беда. Отрекаться? – и он засмеялся. Сначала было трудно, смех выходил жалкий, но потом будто пробку выдернули у него из горла, и он расхохотался по-настоящему, звонко, заливисто, как никто никогда не смеялся в этом пыльном и страшном зале.

Судья смотрел на него без улыбки, настороженно поводя холодными дырами-глазами. Двое из воинства Привидения стояли безучастно – капюшоны скрывали их лица.

Руал отсмеялся, и ему стало легче. Ему стало совсем легко, и даже жалко этого старика с его игрушечной виселицей.

– Я огорчил вас? Извините, – сказал он с улыбкой.

– Хе, – ответил судья. Двое в капюшонах, как по команде, повернули к нему головы.

– Зрелище будет, – сказал судья. – Исключительное зрелище… Вкусное зрелище… Ах! – Он сладко зажмурился и поцеловал от удовольствия кончики пальцев. – Сразу же после парада и перед народными гуляньями назначим вместо отречения казнь. Вельмож казнят через укушение ядовитой змеей, бродяг вешают. С тобой поступят сообразно воле Привидения: усекновение головы. Итак, у господина великого мага будет повод продемонстрировать свое могущество, не так ли?

– Хе! – ответил ему Руал.

Ночь накануне вкусного зрелища он провел в яме, в затхлом каменном мешке.

Струилась вода по липким цвелым стенам, собиралась в лужу на полу. Руал сидел, скорчившись, и потихоньку бредил.

Виделась ему высыхающая под солнцем трава, и круглые камушки в прибое, и муравей во впадинке, маленькой впадинке на девичьей шее.

– Ты… Ты… – бормотал он невнятно, и прыгало эхо, чуткое эхо тюремного колодца.

Вспоминался тугой горячий ветер в лицо, и как непривычно ощущать перья на своей человеческой коже, и земля внизу, подернутая туманом, и небо, как гигантский опрокинутый бокал… И просто треск камина зимой, и просто горячее вино у камина.

Не убивайте меня. Ну что за беда – маг ли, не маг?

Богач транжирит деньги из бездонного мешка, пичуга на ветке думает, что лето бесконечно. А потом рука наталкивается вдруг на последнюю монетку, падает снег на зеленые листья – это несправедливо и неотвратимо. Вот моя жизнь – лаковая игрушка, яркая дорогая игрушка, и вот ее сломали, я сам ее разломал, так хотелось посмотреть – что внутри? Из чего сделана любовь? Хрусь – и нет любви… И я так и не понял, как она устроена… Новая игра, снова – хрусь… Да кто он мне такой, Ларт? Кем он был мне? Кто был я сам? Кому я нужен? Небо, зачем?

Потом он, кажется, даже задремал, и в полусне увидел обоих.

Они тогда взяли его в клещи – разъяренный, скрученный ненавистью Эст и оскаленный, взбешенный Легиар:

– Ты что же, щенок? Ты о чем с Хантом поспорил?

Тогда он понял, что влип, что это серьезно, что ему не справиться сразу с двумя. Попытался шутить – улыбка сползала с его лица, не держалась, не клеилась.

– На две стороны смотришь? – со страшным прищуром спрашивал Эст. – В два гнезда червячков носишь? Двумя куклами вертишь, кукловод, и с мельником об заклад бьешься?

– Марран… – сказал тогда Легиар, и тоска в его голосе была страшнее, чем Эстова ненависть, – что ж ты так поторопился? Предавать, так сразу обоих?

– Я не предавал! – заходился Ильмарранен, но веры ему, конечно, не было, ибо лгал он и раньше, лгал обоим, и радовался своей изобретательности, и выдумке, и хитрости…

– Будь проклят, – сказал устало Легиар.

– Будь проклят! – повторил Эст.

И тогда вдвоем они парализовали его волю, лишив возможности оправдываться и сопротивляться. Хлестали искры из их простертых пальцев, опутывали его сетью, он метался в этой сети, становившейся все чаще и прочней. И скрючились его руки, и судорогой свело ноги, и он слышал сквозь вой крови в ушах, слышал, переставая быть человеком: