Самые знаменитые ученые России - Геннадий Прашкевич

На рубеже веков учение о парабиозе казалось необычным, но последующие исследования полностью подтвердили правильность высказанных Введенским представлений.

В 1909 году, по представлению академика Павлова, Введенский был избран членом-корреспондентом Петербургской академии наук.

Исследования Введенского, изложенные в работе «Возбуждение и торможение в рефлекторном аппарате при стрихнином отравлении» (1906), показали, что установленные им закономерности реагирования нервно-мышечного аппарата достаточно ясно проявляются и в рефлекторной деятельности спинного мозга.

В последние годы жизни Введенский много занимался изучением влияния электрического тока на нервы, что привело его к открытию явления периэлектрона.

Суть открытого им явления заключалась в том, что стойкое, не колеблющееся возбуждение, возникающее в отдельном участке нерва, изменяет возбудимость всего нервного ствола, создавая по его длине многочисленные очаги то пониженной, то повышенной возбудимости. Введенский считал явление периэлектрона – совершенно новой, до того неизвестной формой передачи нервных сигналов, весьма отличной от импульсного проведения возбуждения.

Человек, деятельный и живой по характеру, все свободное время Введенский отдавал работе в Обществе по охране народного здравия, в Обществе психиатров и невропатологов, в Обществе физиологов. Он был членом Ленинградского общества естествоиспытателей и многие годы редактировал его «Труды», а одновременно и – «Труды физиологической лаборатории» Петербургского университета.

«…Скромный, иногда несколько суховатый и замкнутый в личной жизни, – писал о Введенском академик Ухтомский, – Николай Евгеньевич сохранил большую душевную теплоту и отзывчивость. Об этом знали все, более близко с ним соприкасавшиеся. Николай Евгеньевич не имел своей семьи, жил одиноко, но трогательно любил семьи своего отца, брата и сестры. Скончался Николай Евгеньевич 16 сентября 1922 года в старом родительском доме, куда поехал ухаживать за одиноким паралитичным братом, будучи сам слаб и болен».

Владимир Прохорович Амалицкий

Палеонтолог.

Родился 13 июля 1860 года в селе Старики Волынской губернии.

Рано потерял отца. Воспитывал будущего ученого его родной дядя петербургский врач Полубинский.

Окончив гимназию, поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. Общение с такими крупными учеными, как В. В. Докучаев и А. А. Иностранцев поддержало интерес Амалицкого к естественным наукам. На третьем курсе Амалицкий по просьбе Докучаева даже вел со студентами практические занятия по минералогии.

В 1883 году Амалицкий окончил университет и был оставлен при нем для получения профессорского звания.

В том же году, по предложению Докучаева, он принял участие в экспедиции по исследованию почв Нижнегородской губернии.

В местах, где работала экспедиция, много выходов горных пород пермской системы – в основном континентальных. В отличие от морских, такие породы содержат крайне мало органических остатков, поэтому местные пермские отложения всегда считались малоинтересными, или, как говорят геологи, немыми. В то время отсутствие окаменелостей в подобных континентальных отложениях объяснялось тем, что все эти породы могли отлагаться в местах мало пригодных для жизни – в обширных пустынях, в мертвых соленых озерах, вообще в засушливых районах. Но огромное распространение немых пород, некая загадка, прячущаяся за этим, невольно привлекли внимание Амалицкого. Ему показалось странным, что на столь обширных пространствах не найдено никаких окаменелостей. И он сам решил заняться поисками.

Всякие окаменелости в те годы попадали к ученым из рук случайных, часто безграмотных охотников за ископаемыми. Как правило, эти охотники собирали только те кости, которые казались им интересными, и безжалостно выбрасывали все, что казалось им не интересным. Бывало, что наиболее интересные экспонаты гибли, даже не дойдя до научных лабораторий.

Вот как описывал палеонтолог Алексеев одного из таких охотников за ископаемыми – некоего Фролова, жителя Тирасполя:

«…Весною 1906 г. к нам в геологический кабинет Новороссийского университета явился очень плотный человек с узелком в руках. В узелке у него оказались кости ископаемых животных, главным образом, гиппариона и газели, а также ископаемые раковины хорошей сохранности. Эти ценные и редкие в то время объекты он отчасти собрал, а отчасти извлек из земли.

С этого времени Фролов начал посещать кабинет по несколько раз в году, и всегда у него было что-нибудь новенькое ценное: то череп хищника, то полная конечность гиппариона и пр. Эти остатки животных он добывал в свободное от работы время: Фролов занимался устройством иконостасов и писал иконы. Жил бедно и всегда жаловался, что задолжал многим лицам. Доставляя кости в Одессу и другие места и получая за них вознаграждение, он вскоре поправил свои материальные дела. Уплатил долги и даже приобрел себе небольшой домик в окрестностях Тирасполя».

Понятно, такой подход к проблеме не мог удовлетворить ученых.

С самого начала Амалицкому стало ясно преимущество собственноручных поисков. В пестроцветных глинах и мощных песчаниках Окско-Волжского бассейна он быстро обнаружил множество раковин пресноводных моллюсков антракозид, характерных для пресноводной пермской фауны. Невзрачные на вид, эти раковины были чрезвычайно интересными в научном отношении: они мало походили на те раковины, что раньше изредка находили в пермских отложениях Европы.

Проведя тщательное сравнение позднепермских антракозид Европейской части России и подобных антракозид Южной Африки, Амалицкий обнаружил удивительное сходство. К тому же он хорошо знал, что в южноафриканских местонахождениях антракозиды, как правило, встречаются в одних слоях с окаменевшими остатками крупных ископаемых позвоночных. Исходя из этого, Амалицкий пришел к мысли, что при проведении соответствующих работ в красноцветных отложениях Европейской части России вполне можно обнаружить остатки ископаемых пресмыкающихся, близких к южноафриканским.

В 1887 году по материалам, собранным в процессе полевых работ, Амалицкий защитил магистерскую диссертацию «Отложения пермской системы Окско-Волжского бассейна». Он получил место хранителя Геологического кабинета Петербургского университета, но в следующем году его пригласили занять кафедру геологии в Варшавском университете.

Предложение Амалицкий принял, но полевые работы продолжал вести в России.

Собранные материалы позволили Амалицкому сделать вывод, что в нижнепермских отложениях России ископаемые остатки животных и растений действительно были близки органическому миру Европы и Северной Америки той же эпохи, – в сущности, они представляли одну географическую провинцию. Но совсем другое наблюдалось в верхнепермских отложениях северо-востока России. Здесь, как ни странно, преобладала флора папоротникообразных кожистых растений глоссоптерисов, пресноводных моллюсков антракозид и мелких ракообразных – эстерий. Такие ископаемые организмы были больше характерны для пермских континентальных отложений широко распространенных в толщах Карроо в Южной Африке, Гондваны в Индии, а также в сходных отложениях Австралии и Южной Америки.

В 1892 году Амалицкий защитил в Петербургском университете докторскую диссертацию «Материалы к познанию фауны пермской системы России». В диссертации он прямо указал на то, что заставить заговорить «немые» горизонты может лишь тщательное сравнение ископаемых остатков пермской фауны России с подобными фаунами южных материков.

С этой целью в 1894 году Амалицкий отправился в Англию.

Он решил изучить в музеях Лондона все известные к тому времени коллекции пермских пород и окаменелостей. Вместе с Амалицким в командировку отправилась его жена, всегда сопровождавшая его в поездках, в том числе в полевых.

Как установил Амалицкий, фауна моллюсков, найденная им в русских верхнепермских отложениях, действительно оказалась сходной с подобными пресноводными моллюсками, известными из пермских отложений Южной Африки. Это привело Амалицкого к смелому предположению, что и весь остальной органический мир пермского времени России должен был быть сходен с южно-африканским. Другими словами, при более тщательных раскопках в России вполне можно было обнаружить отпечатки листьев типичных для южно-африканских пермских отложений громадных ископаемых папоротников глоссоптерисов, а может даже окаменевшие останки крупных вымерших пресмыкающихся – дицинодонтов и парейазавров, которые были к тому времени известны палеонтологам только из пермских отложений Южной Африки.

Идея Амалицкого не встретила понимания.

Слишком уж вразрез шла она с общепринятыми представлениями ученых о кардинальном различии животного и растительного мира Северного и Южного полушарий земного шара в течение пермского времени. Тождество органической жизни в пермское время России и Южной Африки казалось вызывающим. Казалось попросту невероятным, что где-то далеко на севере, в самом центре северной пермской материковой области могла отыскаться ископаемая фауна типичная для южного полушария.