Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Кларов Юрий Михайлович

Хотел ли сам Буль превратить гарнитур в такой не совсем лестный портрет заказчицы, судить не берусь. Вполне возможно, что это у него получилось совершенно случайно. Но как бы то ни было, а портрет удался на славу.

Оригинальность гарнитуру «Прекрасная маркиза» придавала и символика деревьев, учтённая Булем при изготовлении этой мебели.

Мастер широко использовал кедр, из которого по преданию, были сделаны стрелы Амура (отсюда и одно из названий гарнитура); лавр — символ света и здоровья; дерево надежды — ель; бук, который, как утверждали древние греки, дарит величественность и способствует процветанию; дерево певцов и поэтов иву, которая делает красноречивыми даже заик.

Для кровати же Буль, помимо красного и палисандрового дерева, приберёг боярышник, избранный древнегреческим богом брака сыном Диониса и Афродиты прекрасным Гименеем.

Кстати говоря, делая кровать, которая по моде XVII века была с пологом, витыми столбиками и узорчатой крышей, мастер не удержался от лукавой улыбки. В наборном дереве орнаментов, украшавших этот храм страсти и нежности, Буль использовал авраамово дерево (латинское название — «непорочный агнец»). А ведь тогда это дерево, вернее кустарник, считалось самым верным средством избежать греховного соблазна чувственности и поэтому являлось необходимой принадлежностью всех монастырей, помогая монахам и монахиням нести тяжкие тяготы целомудренной жизни и укрощать бунтующую плоть.

Впрочем, может быть, я возвёл на мастера напраслину. Готов допустить, что Буль и не думал улыбаться. Вполне возможно, что он только стремился надёжно оградить интересы своего повелителя, и «непорочный агнец» призван был помочь фаворитке без особых тягот с её стороны хранить королю верность.

Должен сказать, что будущее маркизы оказалось отнюдь не таким безоблачным, каким она себе его представляла. И как ни верти, а виновата в этом была сама маркиза. Не пригласи она для воспитания своих детей Франсуазу д’Обиньи, ставшую впоследствии маркизой Ментенон, и её судьба и судьба мебельного гарнитура сложились бы совсем иначе. Но, увы, она пригласила эту даму, и её приглашение оказалось роковой ошибкой. К сожалению, Франсуаза д’Обиньи была не только прекрасной воспитательницей. У неё оказалось такое неимоверное количество талантов, что вскоре на них стал обращать внимание сам король. Дальше — больше. Вскоре не оставалось уже никаких сомнений: король очарован талантами воспитательницы, а возможно, и ею самой…

Маркиза справедливо считала, что это уже совсем ни к чему. Но вместо того, чтобы набраться терпения и повести против пока ещё неопытной соперницы тонкую дипломатическую игру, она поддавалась эмоциям, или, как тогда выражались, страстям, и стала делать одну глупость за другой.

Глупостей было сделано много. Но самой крупной было, конечно, обращение за помощью к мадам Монвуазен. Эта мадам начинала некогда как обычная акушерка, а впоследствии в поисках более доходной профессии превратилась в колдунью. Но не в обычную, а в колдунью для избранных. Она обслуживала только дам из высшего общества.

Среди клиенток Монвуазен были герцогини, маркизы, графини и баронессы.

Она изготовляла для них то малоаппетитные любовные напитки, которые состояли из крови летучих мышей, истолчённых в пыль зубов крокодила, шпанских мушек и сушёных кротов, то мистические фигурки из воска (что сделаешь с такой фигуркой, то произойдёт и с человеком, которого она изображает). Можно было у Монвуазен приобрести и яды, которые деликатно именовались «порошком для получения наследства».

Вначале маркиза Монтеспан напоила «короля-Солнце» коктейлем из крови летучих мышей и сушёных кротов, а убедившись, что любовный напиток не оказал на Людовика никакого воздействия, заказала «чёрную мессу». Но то ли Монтеспан не соответствовала вкусам дьявола, то ли у короля Франции были с ним приятельские отношения, но только «чёрная месса» тоже не дала никаких результатов. И тогда доведённая до отчаяния беспрерывными неудачами фаворитка — теперь уже бывшая — решила отравить короля и его любовницу с помощью «порошка для получения наследства». У Монвуазен не было никаких возражений.

Для соперницы маркизы Монтеспан приготовили отравленные перчатки. Людовику же предстояло принять смерть от конверта с письмом.

Но, к счастью или к несчастью для подданных — судить не берусь, — этого не произошло.

Маркиза посидела, видимо, какое-то время в кресле работы Буля. И хотя у неё и не возникло мыслей, достойных кардинала Ришелье или Монтеня, кресло вернуло ей благоразумие.

Этим маркиза, возможно, спасла себя от смерти. Но ничего хорошего ждать ей не приходилось. Несколько дней спустя мадам Монвуазен была арестована на паперти собора Парижской богоматери. Для разбора этого нашумевшего дела Людовик XIV назначил тайный суд, названный «Пламенной камерой» или «Огненным судом». В результате судебного разбирательства колдунья для избранных вместе со своими помощниками и некоторыми клиентками была сожжена на костре. Многие другие обвиняемые оказались в тюрьме или были изгнаны из Франции.

Маркиза Монтеспан отделалась сравнительно легко. Но её карьера — и при дворе и при Людовике XIV — была, разумеется, окончена. Маркизе пришлось покинуть двор, а затем и Париж.

В 1707 году прекрасная маркиза — впрочем, вряд ли к тому времени она оставалась прекрасной, так как ей уже исполнилось 66 лет, — скончалась. И вот тогда-то её наследники с некоторым разочарованием узнали, что знаменитый мебельный гарнитур «Золотые стрелы Амура» был подарен усопшей проклятой колдунье Монвуазен.

Что же касается знаменитой кровати, в орнаментах которой, по слухам, притаилось целомудренное авраамово дерево, то её судьба в какой-то мере была связана с Россией. Во всяком случае, существует предание, что когда Пётр I посетил во времена регентства Париж, ему отвели великолепные апартаменты в Лувре. Регент позаботился о том, чтобы для русского царя сервировали роскошный стол и застелили самую лучшую в мире кровать, то есть ту самую кровать, которая была изготовлена Булем для несчастной маркизы Монтеспан.

Но грозный царь, чей кафтан немедленно вошёл в Париже в моду под названием «одежда дикаря», не был очарован ни изысканными яствами, ни великолепием предложенной ему постели. Пётр на глазах остолбеневших французов отодвинул от себя блюда, тарелки и бокалы, крякнув, опрокинул стопку водки, запил пивом, закусил круто посоленной редиской с куском хлеба, приказал в целях экономии погасить свечи («Очень уж много жжёте. Так недолго и в трубу вылететь») и ушёл ночевать в гостиницу, чем и заслужил отзыв ядовитого Вольтера: «Этот чудак рождён быть боцманом на голландском корабле».

Таким образом, не воспользовавшись предложенной ему регентом кроватью, Пётр избежал опасности, которая таилась в авраамовом дереве. Впрочем, русский царь и так был достаточно целомудрен, ибо в отличие от Людовика XIV не столько интересовался женщинами, сколько государственными делами.

Что же в дальнейшем произошло с кроватью работы Буля, неизвестно.

— И Киевская, и Московская, и Новгородская Русь возникли среди лесов, если можно так выразиться, под сенью леса, — немного торжественно сказал Василий Петрович. — Поэтому вполне понятно, что русские с древнейших времён знали дерево, чувствовали его.

И душа Древней Руси раскрывалась в дереве, в ладных рублёных избах, в ярких, как лес под солнцем, расписных боярских хоромах, в великокняжеских дворцах с многоэтажными, раскрашенными в разные цвета башнями, с причудливыми крылечками, лесенками.

Русь белела берёзами, алела рябиной, золотилась стволами сосен, зеленела елью и осиной.

На взгорках охорашивались, будто явившиеся из былин и сказок, весёлые деревянные церквушки с чешуйчатыми крышами и резными подзорами, с фронтонами в виде кокошников, окнами, отделанными фигурными наличниками, с точёными столбами крылец и галерей, балясинами решёток.

Кругом дерево.

Играют игрецы на деревянных гуслях-самогудах, заставляющих плясать леса и горы, на дудках, на деревянных трёхструнных смычковых гудках и смыках.