Лейб-гвардии майор - Дмитрий Дашко

И всем этим войском надо было управлять. Бирон с чего-то решил, что у него не хватит ни опыта, ни авторитета. Спорить с ним было бесполезно. Упрямства в Густаве хватило бы на троих.

В последнее время от навалившихся дел голова шла кругом. Бирон сделал меня фактическим заместителем, и я теперь сполна ощутил всю тяжесть нагрузки. Приходилось вникать в десятки нюансов; следить, чтобы казаки не задевали гвардейцев, калмыки не выясняли отношений с донцами; чтобы провиант распределялся справедливо; караульные не спали, а маркитанты не наглели. И многое, многое, многое ещё.

Я забыл, что такое полноценный сон, спал урывками, зачастую по-казацки, в седле. Просыпаясь, долго тёр красные глаза и с наслаждением обливался холодной водой. Если везло, пил ароматный бодрящий кофе, не смакуя вкус и запах. Готовился сорваться с места в любую секунду, и что уж там говорить, так оно обычно бывало.

Если в отряде что-то случалось, первым делом искали меня. Я устал быть затычкой во всех дырках, но скрипел зубами и терпел. В конце концов, этот поход во многом моих рук дело.

Каждый вечер я докладывал Бирону о состоянии дел в отряде, в конце доклада подполковник обычно сдержанно кивал и нагружал новыми поручениями на завтра.

— Барон, сообщите какой в настоящее время численный состав батальона и присоединившихся к нам частей, — спросил как-то раз он.

Вопрос меня врасплох не застал, практика начинала сказываться. Нет, не зря я недосыпал ночей. Нужды рыться в записях не было, цифры я уже выучил наизусть. Казачьи полковники предоставили лишь самые приблизительные отчёты, но по всему выходило, что к трёхтысячному батальону присоединилось ещё столько же казаков и, кроме того, вчера состоялось рандеву с двумя драгунскими полками, а это увеличивало наши ряды ещё на две тысячи солдат, о чём я и сообщил Бирону. Подполковник крепко задумался.

— Почти десять тысяч… Много. В Европе это назвали бы армией. Я был хорошим капитаном в Польше и вполне приличным майором в России. Возможно, я не самый плохой полковой командир. Но десять тысяч… Не стану возражать: я человек честолюбивый, но мне эта шапка будет слишком велика.

— До Азова я как-нибудь доведу, а там уж пусть принимают решение, — сказал он.

— Воля ваша, господин подполковник, — тихо произнёс я.

Позади остались сотни вёрст пройденного пути. Мы неуклонно приближались к Азову.

Когда до крепости, совсем недавно возвращённой под российскую корону, осталось всего несколько вёрст, Бирон приказал отряду остановиться и собрал офицеров возле штабного шатра.

— Я хочу, чтобы мы в город вошли как положено, при полном параде. Все должны видеть, что идёт армия, а не разношёрстный сброд, — сообщил подполковник.

Солдатам велели привести мундиры в порядок, почистить коней. Казаки и калмыки тоже принялись наводить лоск. Бирон оставил вместо себя Гампфа и вместе со мной поскакал к Азову.

Навстречу, предупреждённая выставленными дозорами и казачьими пикетами, выехала пёстрая кавалькада. В первых рядах всадников были фельдмаршал Миних, генерал-фельцейхместер принц Гессен-Гомбургский и командующий новой азовской флотилией адмирал Бредаль. На заднем плане красовались армейские и морские офицеры высокого ранга. Не обошлось и без иностранных посланников: я увидел характерные австрийские и прусские мундиры. Союзнички… Первые всё никак не соберутся выполнить договор, а вторые ищут выгоду и хотят загребать жар чужими руками.

Бирон подскакал к Миниху, коротко отчеканил, что сводный гвардейский батальон вкупе с присоединившимися полками благополучно прибыл без особых происшествий.

— Люди рвутся в бой. — Рад о том слышать! Нынче же отпишу государыне о вашем усердии, господин подполковник. Попрошу, чтобы представила вас к должной награде. Надеюсь, и в атаку поведёте столь же браво!

— Не извольте сомневаться. Гвардейцы не подведут, — заверил Бирон.

— Начнём же смотр! Я жду с нетерпением, — довольно сказал главнокомандующий.

Тем временем показался сводный отряд, вытянувшийся в огромную колонну. Кавалеристы скакали по четыре в ряд, играли барабаны и флейты. Лихая мелодия была способна поднять даже покойника. Все, от солдата до офицера приосанились, расправили плечи. Затрепетали на ветру значки фурьеров. Не чувствовалось, что войска истощены долгим и трудным маршем. Первые ряды поравнялись с генеральской кавалькадой.

— Преклонить знамёна, — крикнул премьер-майор Гампф, которому выпала чести вести батальон. С шелестом опустились до земли тяжёлые гвардейские знамёна.

Такую почесть полагалось оказывать только государю. Никогда дотоле гвардия не преклоняла своих знамён ни одному из главнокомандующих русской армией, пусть даже в фельдмаршальском чине.

Я невольно бросил взгляд на Бирона. Подполковник сидел в седле, закусив губу, но так ничего и не сказал. Возможно, Гампфа ожидает разнос, а может, и нет. Второе предположение, пожалуй, всего вернее. Похоже, Бирон и сам проникся торжественностью момента.[3]

— Троекратный виват фельдмаршалу Миниху! — снова закричал Гампф.

— Виват! Виват! Виват! — трижды пронёсся по степи многоголосый рёв. Его подхватили выстроенные в парадное каре солдаты азовского гарнизона.

— Виват!

Кричали все, от рядовых до генералов. Кричал и я, подбрасывая вверх гренадерку. Был в этом не передаваемый словами экстаз, возбуждение, которое охватывает человека в редкие мгновения его жизни. Глаза фельдмаршала увлажнились, веки дрогнули.

— Спасибо, братцы! — расчувствовавшись, произнёс он. — Спасибо!

А я глядел на невообразимую мощь, входившего в Азов войска, и думал, что победа будет за нами.

Мы сломаем хребет туркам, отвоюем хороший кусок в Европе и займём подобающее место. Будущему младенцу-императору Иоанну достанется богатое наследство, а уж я пригляжу за тем, чтобы никто и никогда не посмел лишить его этой награды.

— Ничего, Кирилл Романович, мы ещё повоюем!

Глоссарий

АБШИД — отставка, отпуск, отстранение от дел.

АВАНТАЖ, АВАНТАЖНЫЙ — успех, успешный.

АВСТЕРИЯ — здесь в контексте «питейный дом», дорогой трактир.

БИРОН Густав (1700–1746) — младший брат Эрнста Иоганна.

Получил исключительно домашнее воспитание. Будучи на польской военной службе, дослужился до чина капитана. В 1730 году по приглашению Эрнста Иоганна прибыл в Россию, где поступил в новообразованный лейб-гвардии пехотный Измайловский полк в чине майора. В 1732 году вступил в брак с княжной Александрой Меншиковой, дочерью Александра Даниловича Меншикова — друга и сподвижника Петра I. Густав Бирон очень любил свою жену и тяжело переживал её смерть после неудачных родов, во время которых погиб и новорождённый младенец.

В том же 1732 году назначен генерал-адъютантом императрицы. Отличился во время русско-турецкой войны 1735–1739 годов, командуя сводным гвардейским отрядом, проявил мужество и героизм.

После смерти императрицы Анны Иоанновны и смещения регента разделил судьбу своего брата, Эрнста Иоганна, отправившись в ссылку. Умер в Петербурге, куда его вызвали с обещанием служебного назначения.

Современники отмечают его храбрость, исполнительность и беспорочную службу. Мне попадались обвинения Густава в недалёком уме, но обоснованием этому служило то, что он… не знал французского языка.

БИРОН Эрнст Иоганн (1690–1772) — вошёл в историю, как фаворит императрицы Анны Иоанновны. Граф, обер-камергер (с 1730 года), регент при царе-младенце Иоанне VI (1740).

Выходец из мелкой курляндской дворянской семьи. Родился на мызе Каленцеем. Учился в Кёнигсбергском университете, но попал в неприятную историю, закончившуюся дракой с ночной стражей и убийством одного из часовых. По приговору суда попал в тюрьму и был выпущен спустя девять месяцев с выплатой большого штрафа.

В 1718 году поступил на службу к Анне Иоанновне, бывшей тогда герцогиней Курляндской. После воцарения Анны на престол был вызван в Петербург и пожалован сначала в камергеры, а потом в обер-камергеры. Сохранились описания его как человека среднего роста и прекрасного телосложения, очень привлекательного лицом, умного и просвещённого (Бирон оставил после себя обширную библиотеку), который обожал лошадей (благодаря этой похвальной страсти коневодство в России получило ощутимый толчок к развитию) и карточную игру.

Всю свою жизнь он посвятил служению российской императрице и пользовался её безграничным доверием. Бытующий в исторической и бульварной литературе образ Бирона-взяточника, мягко говоря, далёк от правды, ибо в документах (за исключением трудов Татищева, лица весьма заинтересованного в очернении императорского фаворита) не сохранилось свидетельств его корыстолюбия, наоборот, существует много документальных фактов отказа Бирона от весьма дорогих подарков.