Чужую ниву жала (Буймир - 1) - Константин Гордиенко

Урядник Чуб с утра гарцует на коне, мотается по всем дорогам. У деда Ивка стражник отобрал палку. Урядник Чуб, верхом на коне, догнав Захара, хотел отобрать и у него дубинку. Но тот, замахнувшись, грозно крикнул:

- Прочь, не то полетишь, как Плеве!

То ли угроза, то ли дерзость испугали урядника, он оторопел, повесил голову, пригорюнился. Было от чего. Вокруг него сбежалась вся улица, его обступили, обзывали синим пугалом, гнали прочь. Захара окружили и увели. Насмешливые выкрики неслись в сторону урядника.

На Захаре белая сорочка с красной тесьмой, борода подстрижена, лицо выбрито, как у парубка, и у Павла красной тесьмой стянута рубаха. Удивительное сборище все росло. Люди сходились со всех дорог - седые головы, цветные платки, брыли - большая толпа, грозная, как пламя. Кто-то поднял над головами красное знамя, и шествие двинулось по улице на поле ведь не святить же хлеба, колодцы? У иного за пояс заткнут топор, у другого в руках лопата - зачем? Знамя словно окрыляет людей, поющих запрещенные песни, слышатся выкрики против кровопийц-помещиков, призывы к объединению народа - все это урядник слышит отчетливо. Но затрещали тыны, люди выламывали колья, и урядник своевременно остановился.

Проворный, быстрый дед Ивко ведет людей и неизвестно зачем песет ярмо. У урядника голова пошла кругом - что это они затевают? Изможденный Ивко словно ожил, расходился, начал это ярмо бить об дорогу. Но ярмо крепкое, ударяясь о сухую землю, оно подпрыгивает, и Ивко никак не может его расколотить. Зато уж как взял ярмо в свои руки Павло да стукнул его яростно о землю раз, другой, оно затрещало, скрепы его лопнули... А как стукнул еще Максим - отлетел подгрудок, отвалилась и верхняя часть, лежащая на шее. Однако люди не успокоились, пока не разбили ярмо в щепки. Каждый горел желанием ударить хоть разок и при этом приговаривал кое-что не очень приятное для панского слуха.

Сожаление охватывает сердце Ивка. И бедность ничего бы, да вот старость! Еще одну весну зазеленела земля, напоила отрадой сердца. Костлявые пальцы перетирали волглую душистую праматерь-землю, взгляд тонул в затуманенных просторах - печальный, прощальный. Хотя бы дождаться, увидеть - вырвут ли землю люди у панов? Одна утеха, одна надежда на старости лет. Жили себе, ничего не знали не ведали, жаловались на притеснения, беды, напасти, покорялись злу, молились богу. Но вот прозвучало правдивое слово, открыло глаза деревне. Старик вспомнил про мастера Нарожного. Прояснил головы. Люди стали посматривать на свои руки, примерять свои силы, разговаривать о том, что пора сбросить с себя, сломать ярмо.

Из толпы выскочил Грицко Хрин. Где-то в коноплянике он раздобыл пугало, нацепил на него синюю рваную штанину, напялил брыль с узкими полями, прицепил бородку из пеньки, навел фуксином глаза, нос, размалевал, разукрасил - и все узнали Харитоненку, он, кому же больше быть? Со свистом, с визгом стали бить палками это чучело, так что клочья летели, а оно кланялось миру. Грицко Хрин вопил, взвизгивал, жалобным голосом причитал будто бы за пана, чтобы люди смилостивились: "За что?!" Общий хохот, крик и гам оглушали.

С возгласами и выкриками прошли село, все живое вышло из хат, чтобы присоединиться к шествию.

Неоглядное поле разостлалось за селом, по нему ходили буйные волны панское поле. Харитоненко, как паук, оплел село, обпахал, обкопал, куда ни ступишь, где ни станешь, куда ни глянешь, что ни скажешь - отрабатывай штраф. Экономия обдирает людей, набирает даровую силу - об этом напоминает Захар толпе. А своя скотина ревет, дрожит, ребра повылезли, всю кору на деревьях за зиму погрызла, обглодала ветки с голода.

Орина с полольщицами не одно лето ходила к пану, знала, как экономия притесняет людей, тянет из них жилы, - мужики теперь на войне, везде женщины выполняют их работу. Она подговаривала девчат, чтобы ни одна полольщица не срезала ни одного сорнячка на панском поле, - пусть зарастает бурьяном панское поле, раз Харитоненко не хочет выполнять приговора схода. Орина держала красное знамя и вела речь с девчатами о свободе.

Многоцветная толпа остановилась на меже. Длинным ровиком обкопал Харитоненко свои земли, отмежевался от села. И тут на глаза людям попалось панское чучело. Толпа с криком кинулась и стала топтать его тут же на меже. Весь мир ринулся на это страшилище. Его сбросили пинками в ровик и продолжали топтать сапогами, босыми ногами - это напоминание о ненавистном панском надругательстве над людьми и притеснениях. Казалось, люди с проклятиями стремились втоптать его в самую землю, чтобы и следа не осталось.

Не одно сердце поразила неожиданная новость: мастер Нарожный, который боролся за свободу и хотел людям добра, закован жандармами в цепи. Об этом сказал людям Павло. Сам он только недавно узнал, ни с кем не делился и весь день ходил подавленный. Орина опечалилась - могла ли она забыть разговоры с мастером в хате у Захара? Глаза у Захара затуманились, мало кто знал, что творилось у него на душе. Он крепко сжал топор.

Учитель Смоляк говорит слова, хватающие за сердце, - о свете, о свободе... Как изменились люди, с какой жадностью воспринимали они призывы, которые раньше нагоняли на них страх!

Павло бросает клич: да здравствует народная республика!

А Захар бросает свой клич, простой и понятный: рубите лес!

Никто не перечит Захару, потому что каждый слышит, чувствует свои собственные мысли в этих словах.

И в речах Грицка Хрина то же: земля народу!

Павло выкрикивает, что война ведется в интересах помещиков, и возгласы его наполняют людей ненавистью к правителям.

На заседании сельского комитета Захар беспокоился, заботился, где взять оружие...

Мамай перечил: на черта нам это оружие, морока с ним, нам лишь бы припугнуть пана, чтобы по дешевке сдал аренду. Что мы, восстание собираемся поднимать?

Захара задело за живое: Мамай думает только о своих выгодах... А если набегут стражники да начнут разгонять шествие? Берите, люди, косы, вилы, будем садить под ребра...

Оружия так и не добыли, однако Захар заткнул топор за пояс. И так поступили многие.

На меже стояла панская липа, нагонявшая страх на село. Уже и пастухи поджигали ее - выгорело дупло, а липа все стояла. Сколько человеческих сил вытянула эта липа! Жеребенок, бегущий за возом, забежит за липу - штраф, колесо, когда разминаются возы, проведет колею за липой - отрабатывай штраф.

Захар заносит топор, и люди притаили дух. Липа загудела, острый топор вонзился в сухое, вязкое дерево. Захар - умелый дровосек, и без всякого страха с выкриком "долой царя!" он делает свое дело, хоть кое у кого, может быть, стынет кровь. Дуплистое дерево рухнуло. Люди облегченно вздохнули. Сотни рук взялись за лопаты, стали дружно закидывать панскую межу, посылая проклятья панским хоромам в зеленом парке. Грозная песня нарастала, буйно разносилась над полями и ветром летела в сторону степных экономий.

...Поле бунтовало.

...Дерево в лесу треснуло и, обламывая ветви, с оглушительным шумом грохнулось наземь, разорвав тишину. Лесорубы едва уследи отскочить. По лесу пронесся трескучий грохот, над головами раскрылось темно-синее небо, засияли звезды, повеяло душистой прохладой.

Еще с вечера крестьяне устроили набег на панский лес - рубили, валили деревья. Немало работы будет и днем.

Захар сел на пенек, закурил трубку, прислушался к отголоскам леса. Душистый запах древесной сердцевины волновал душу, распирал легкие, крепкий дух бакуна перебивал аромат свежего дуба, сердце билось сильнее.

В эту ночь паны, вероятно, позапирались, притаились, дрожат. Кто осмелится выйти? Кто выступит против вооруженного топорами крестьянского мира? Скоро придет расплата панам за все притеснения, издевательства, чует сердце, правду говорил Нарожный. Зловеще ухали совы. Дозорные - Павло сколотил охрану - стерегут на опушке и с копьями, самопалами охраняют лесорубов. Лес! Сколько тут перегнило листа, прошумело ветров, передумано дум! Сколько послано проклятий, выплакано слез!..

Нельзя сказать, чтобы на душе у Захара было особенно легко, беспечно. Беспокойные мысли волновали его, насели новые заботы: бедная вдова не справится с дубовым кряжем, зимой ей снова замерзать с малыми детьми...

Мамай сам здоровяк, волы у них сильные, здоров сын, силен и батрак Тимофей Заброда. Они уже повалили третий дуб.

Горячая пора, благодатная ночь, пот заливает глаза. Остап Герасимович умеет обрабатывать дубовый кряж, лучше его никто не сделает, не распорядится древесиной. Он вырежет балки, столбы чисто, без лишних обрезов. Хоронясь за спины людей, он уже выгадывает. Лишь бы только не дознался отец Онуфрий. Люди рубят лес, наживаются, а что же Мамай - будет сидеть сложа руки? Есть ли время среди работы морочить голову? Разве ему даром досталось хозяйство? Теперь такая заваруха пошла по селам - за каждым не уследишь. Такая пора пришла, что можно порезать у панов угодья, землю. Надо ставить новую хату, женить сына, а без дерева в хозяйстве нельзя дышать. Остап Герасимович подкладывает брусья, вместе с сыном, батраком и дочкой приподнимают с помощью жердей бревно и потихонечку да помаленечку накатывают дуб на воз. Батрак Тимофей Заброда везет его домой, хозяин велит ему скорей возвращаться, а сам с сыном берется за пилу. Душная ночь, благостная ночь...