Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон

По пути к дому священника я не видел ни единого живого существа и не слышал ни звука. Тишина была поистине зловещей. Впрочем, на эти воспоминания, наверно, повлияло то, что случилось потом.

Два часа спустя лакей из Борроу-Клоуз разбудил меня, чтобы сказать, что Эвелин мертва. «Убита, сэр!» – выдохнул он и, не сказав больше ни слова, со всех ног побежал к дому доктора.

Перед этим я едва успел задремать. Под кровом Борроу не было спокойствия: я узнал это, едва появившись в здешних краях: прихожане, как обычно, оказались отлично осведомлены о том позоре, который покрыл семью Доннингтонов. И сколь бы мало симпатии тут ни вызывал сам сэр Борроу Доннингтон, дочерям его все сочувствовали.

Для меня Эвелин была уже как сестра. Я должен был жениться на Гарриет в сентябре, хотя теперь лишь Бог знает, что будет с нашими планами.

Люди часто смеются над предчувствием, хотя сплошь и рядом оно – всего лишь логика разума, ведущая войну против нашего оптимизма. Дело Саутби Доннингтона, казалось бы, завершилось одновременно с приговором суда, отправившего молодого человека за решетку, но я с самого начала опасался, что это далеко еще не конец; и именно Саутби Доннингтона, единственного сына сэра Борроу, я видел во сне, когда лакей разбудил меня вестью об убийстве.

Какая ирония природы! Единственный сын и его богатый отец: более разных людей было не найти! Особенность первого – безудержная, почти безграничная расточительность; второго же отличали почти такая же скупость и саркастический эгоизм.

Саутби Доннингтон был отправлен в Итон и Тринити-колледж (Кембридж), чтобы пройти там первоначальное обучение, необходимое для офицерской карьеры, но позорный эпизод в лондонском игорном притоне, после которого юноше пришлось предстать перед полицейским расследованием, завершил его университетский путь в первом же семестре. Он не мог даже сдать тот обычный экзамен, который требуется сейчас для поступления в Сандхерст[49]. Однако Саутби не видел для себя никакого иного призвания, кроме военного. Отчаявшись, он пустился во все тяжкие и, фигурально выражаясь, исчез в бурных волнах теневого мира Лондона. Напрасно его сестры умоляли сэра Борроу: баронет, подтверждая свое давешнее прозвище «сэр Железное Решение», отрекся от сына и принес клятву, что Саутби никогда более не переступит порог его дома.

Вскоре последовала катастрофа.

Из Лондона пришла весть об аресте юноши по обвинению в подлоге. Вскоре сын баронета был предан суду и, несмотря на все старания адвоката (труды которого оплачивали сестры молодого человека, отец не дал ни гроша), получил обвинительный приговор: три года каторги. Мы узнали, что он был доставлен в тюрьму Уормвуд-Скрабз, а через девять месяцев переведен в другое место заключения, Паркхерст, что на острове Уайт.

Не буду расписывать в подробностях ужасные для репутации семьи последствия этого прискорбного события.

Борроу-Клоуз – старинный особняк, расположенный между Эшдаун-Форест и Кроуборо. Эта округа всегда была мало населена и заслуженно считалась «местом, где никогда ничего не происходит». И то правда: на всем юге Англии еще следовало поискать поместье, столь прекрасное в своем уединении.

Особую славу ему принес раскинувшийся вокруг лес. Приусадебный парк в действительности тоже представлял собой первозданную чащу, заросшую подлеском так густо, что кое-где, возможно, ни разу не ступала нога человека. Повсюду в дебрях были разбросаны небольшие болотца, а солнечный свет пробивался сквозь переплетение древесных крон разве что в полдень – и то едва-едва.

Что касается самого особняка, то туда мало кого приглашали даже в ту пору, когда леди Доннингтон была там хозяйкой. После ее смерти усадьба оказалась столь изолирована от окружающего мира, словно погрузилась в средневековье.

Старый баронет не желал иметь ничего общего со своими соседями, а дочери боялись его до такой степени, что не только по дому передвигались на цыпочках, но и словно бы распространили этот принцип на всю остальную жизнь. Им всегда казалось, что если заговорить громче, чем шепотом, мир за оградой усадьбы немедленно посмотрит на них с любопытством – и это будет не к добру.

Впрочем, Саутби, несмотря на неудовольствие баронета, рискнул пренебречь святостью этого уединения. Во время первых и единственных каникул, выпавших на долю юноши, его друзья, веселые студенты, отметили свое пребывание в Борроу-Клоуз буйной пирушкой. Безусловно, они заметили красоту Эвелин и Гарриет, но столь же безусловно, что приговор суда не мог остаться незамеченным в Кембридже. После такого скандала мало кто из молодых людей осмелится упорствовать в прежних привязанностях – и, думаю, даже сам Саутби был удивлен, когда капитан Уильям Кеннингтон внезапно появился на сцене как искатель руки Эвелин, нимало не смущенный тем угрюмым приемом, который ему оказал сэр Борроу.

Он познакомился с Эвелин в доме своей тетки в Кенсингтоне примерно за три месяца до скандала с подлогом. Ее обаяние было способно увлечь любого мужчину, и я не удивляюсь, что молодой офицер был сражен в самое сердце.

Тогда, до роковой перемены, Эвелин была совсем не такова: девушка-ребенок, очень непосредственная в словах и поступках, она еще не боялась окружающего мира, зато была щедро одарена воображением, развившимся за годы отшельничества в отцовской усадьбе. Очень умная и развитая для своих лет, она, казалось, на всю жизнь сохранит те идеалы юности, за которые женщинам порой приходится так дорого платить. Эвелин все же не решилась немедленно принять предложение, до того, как узнает волю отца. Она вернулась в Борроу, а вскоре за