Бальзаковские женщины. Возраст любви - Сергей Нечаев

На это Зюльма Карро ответила ему:

«Вы непрестанно жалуетесь на отсутствие женской привязанности, Вы, чьи самые плодотворные годы были освещены присутствием самой благородной, самой бескорыстной женщины. Посмотрите вокруг, найдите хотя бы трех мужчин, которым так бы благоволила судьба».

Говоря так, она явно имела в виду мадам де Берни.

Зюльма Карро. Мы уже несколько раз упоминали это имя, а значит, настало время объяснить, кто это такая. Она была на три года старше Бальзака. Это была некрасивая, хромая женщина, мужественная и стоическая, не любившая своего супруга, отставного майора, военная карьера которого не удалась. Но она питала уважение к его благородному характеру и глубоко сочувствовала ему как человеку, сломленному неудачами. Познакомился с ней Бальзак в доме сестры, и они быстро стали близкими друзьями.

Они оба отдавали себе отчет, что у нее нет женской привлекательности, способной навсегда привязать молодого человека. Да, собственно, такой цели никто и не ставил: Зюльма Карро (урожденная Туранжен) просто по определению не могла обмануть своего мужа. А банальное кокетство ей не было свойственно вовсе.

Зюльма Карро

Лишь однажды Бальзак посмел сказать ей:

— Вы сладострастны, но противитесь этому.

Обиженная этим замечанием, она оттолкнула его; лишь одна мысль о том, что она может быть желанна, ее возмутила. Позже она ему все объяснила:

«Наши теплые отношения никак не были связаны с моим полом, а Вы нуждались в ином. Я же была слишком горда, чтобы стать избранной в силу именно этого обстоятельства. Вы рассчитывали подействовать на меня обещанием какого-то неизвестного счастья… Но Вы не поняли, что я слишком горда для этого! Вам незнакомы наслаждения добровольного воздержания».

Как ни странно, между ними завязалась дружба, «святая и добрая дружба», которой, как утверждают, не может быть между мужчиной и женщиной. Они перешли на «ты» и сразу договорились говорить друг другу только правду: Зюльма, угадав в Бальзаке великого человека, изнемогавшего под грузом мелочных забот, всегда откровенно высказывалась о произведениях Бальзака, а он был благодарен ей за критику и гордился знакомством с нею.

Бальзак понял и оценил душевное величие этой женщины. Как-то раз он признался ей:

«Четверть часа, которые я вечером могу провести у тебя, означают для меня больше, чем все блаженство ночи, проведенной в объятиях юной красавицы».

Итак, маркиза так и не желала ему принадлежать. Правда, надо отдать ей должное, она выражала ему все, какие только мыслимы, знаки дружеского внимания. Снисходительно улыбаясь, она терпеливо слушала его восторженные излияния. В часы долгих вечерних разговоров она варила ему кофе по его любимому рецепту.

По определению П. Сиприо, их роман «развивался вяло».

Во время одной романтической прогулки дело все же дошло до сорванного украдкой, а может быть, и вполне дозволенного поцелуя. Но всегда, как только Бальзак начинал требовать последнего доказательства любви, так в последнее мгновение женщина, которую он жаждал, вновь и вновь превращалась в неприступную маркизу.

Лето уже было на исходе, и Бальзак находился в нерешительности: он прекрасно видел, в какое недостойное положение он попал благодаря своим вечным и напрасным домогательствам и ухаживаниям.

Однажды он взял и написал ей яростное письмо, полное суровых осуждений и упреков. Письмо это не понравилось мадам де Кастри, и она ответила:

«Какое ужасное письмо Вы мне прислали! С женщиной, заслужившей его, больше не встречаются! Как не встречаются больше и с мужчиной, написавшим такое письмо! Вы причинили мне боль, и я еще должна просить прощения?»

В конце концов Бальзак сказал себе, что жизнь такого человека, как он, не должна быть привязана к женской юбке, а раз так, то нужно продолжать следовать своим путем и видеть чуть дальше, «чем до выреза женского корсажа».

После этого их «история» закончилась очень быстро. Маркиза де Кастри нашла себе другого писателя в исповедники и собеседники — Шарл-Огюстена Сент-Бёва. У Бальзака же за маркизой де Кастри последовала графиня Гидобони-Висконти.

Они познакомились в 1835 году на одном из великосветских вечеров.

А. Моруа описывает ее как молодую женщину лет тридцати с «нежным румянцем, пепельно-белокурыми волосами, стройным гибким станом и очами, достойными принцессы Востока». Странно, но С. Цвейг утверждает, что «она была высокой полной блондинкой исключительной красоты, непринужденной и чувственной». От «стройного гибкого стана» до «полной блондинки» — дистанция огромного размера. Это лишний раз подтверждает то, что истина — та еще кокетка, и ее лучи всегда преломляются призмою воображения. Примиряет эти два мнения мнение Л. Арригона, который оставил нам такой портрет графини:

«Она была, пожалуй, чуть полновата, но эту легкую полноту скрадывала гибкая грация».

А. Труайя пишет о ней следующее:

«Ей тридцать лет, у нее молочно-белая кожа, светло-пепельные волосы, изящная походка, дерзкий, обещающий взгляд. Все в ней говорило о готовности к приключениям, о том, что ей известна „наука страсти нежной“. Поговаривали, будто у нее множество любовников и муж давно привык к ее похождениям».

С. Цвейг констатирует:

«Но не только красота этой женщины очаровывает Бальзака. В своих влечениях он тоже остается вечным плебеем. Его всегда занимает социальное положение. Аристократическая фамилия женщины значит для него гораздо больше, чем ее личность. И достаточно ему услышать, что эта новая чужестранка не кто-нибудь, а графиня Гидобони-Висконти, чтобы воспылать!»

Еще бы, ведь Висконти были герцогами Миланскими, семейство Гидобони — одним из знатнейших аристократических семейств Пьемонта!

Впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что эта прекрасная чужестранка вовсе не урожденная графиня и не итальянка. В девичестве ее звали Фрэнсис-Сара Лоуэлл (домашние звали ее Фанни), и она появилась на свет в замке Коул-Парк под Лондоном в 1804 году. Происходила она из чрезвычайно странного, терзаемого сплином британского семейства, в котором, как говорили, самоубийства приняли чуть ли не эпидемический характер. Ее мать, Шарлотта Уиллис, тоже прославленная красавица, ощутив приближение старости, решила наложить на себя руки и утопилась. Так же завершили свой жизненный путь и оба ее брата: один перерезал себе горло, второй повесился. Младшая сестра Юлия страдала истерией и погрязла в пьянстве.