Скандал на Белгрейв-сквер - Энн Перри

— Вы правильно подметили, — быстро согласился с ней Драммонд. — Когда чувство меры у человека обострено, он начинает понимать абсурдное. Если абсурдное не уродливо, оно неизбежно становится смешным, но в том и в другом случае мы не можем его не заметить. Смешное не пугает, поэтому в какой-то степени помогает быть смелым.

— Смелым? — Элинор от удивления высоко подняла брови. — Я не задумывалась над этим. Кстати о смелости, мистер Драммонд. Я благодарна вам за доброту, проявленную к нам, и безмерное терпение. А теперь не буду его испытывать, отнимая и далее ваше время. Уже стемнело, я должна торопиться домой, прежде чем мое отсутствие переполошит тех, кто не знает, где я. Это было бы плохой благодарностью за ваше гостеприимство.

— Прошу вас, не тревожьтесь, — взволнованно произнес Драммонд. — Я сделаю все, что в моих силах.

— Я верю вам.

— А… а Питт отличный человек, и порой он действует как блестящий профессионал.

Элинор улыбнулась так щедро и искренне, словно на мгновение он снял с нее тяжесть всех ее забот, хотя Драммонд знал, что это отнюдь не так.

— Благодарю вас. Я знаю, что дело находится в хороших руках.

Она поднялась, Драммонд тоже вскочил и, взяв шаль со спинки дивана, накинул ее на плечи Элинор. Она с благодарностью приняла его помощь и, поколебавшись секунду, направилась к двери. Драммонд поспешил вперед, чтобы открыть перед ней дверь. Элинор протянула ему руку, но тут же высвободила ее. Попрощавшись, она ушла. Драммонд остался один в дверях, ведущих в холл. Гудол смотрел на него с той степенью удивления, которую может позволить себе хорошо вышколенный слуга.

— Весьма уважаемая леди, — зачем-то пояснил Драммонд.

— Да, сэр, — бесстрастно согласился Гудол.

— Я буду ужинать поздно, — резко сказал он, почему-то сердитый на Гудола и на себя.

— Хорошо, сэр.

Утром Драммонд отправился на Боу-стрит, испытывая странный душевный подъем, но не стал искать ему причину. Это было бы глупо, этим он мог лишь погубить все. Драммонд шел по тротуару, размахивая тростью, чуть сдвинув шляпу на затылок. Он не слышал ни криков мальчишек, рекламирующих свои газеты, оповещающие об очередном скандале, ни ругани двух извозчиков, наконец благополучно разъехавшихся — один завернул за угол, другой въехал во двор, чтобы разгрузиться. Его не раздражал даже дребезжащий звук старой шарманки.

Поймав кэб на Пикадилли, он вскоре прибыл на Боу-стрит. Его доброе расположение духа наткнулось, как на препятствие, на выражение лица дежурного сержанта.

Драммонд знал, что пришел на работу несколько позднее, чем обычно, но по чину ему это не запрещалось и, разумеется, не должно было стать предметом комментариев подчиненных, тем более не должно было вызвать тревогу. Первой мыслью было, что появились новые неприятные факты в деле об убийстве Уимса.

— Что случилось? — резко спросил он.

— Вас хочет видеть мистер Урбан, сэр, — ответил сержант. — Я не знаю почему, — добавил он.

— Мистер Питт у себя?

— Нет, сэр. Если он вам нужен, мы пошлем за ним. Я думаю, он в Кларкенуэлле. Насколько я знаю, все эти дни он работал там.

— Нет, нет, не надо. Мне он не нужен. Я просто так спросил. Лучше скажите мистеру Урбану, чтобы поднялся ко мне.

— Хорошо, сэр.

Едва Драммонд успел сесть за свой стол, как в дверь уже постучались и, не дожидаясь ответа, вошел Урбан. Он был бледен и раздражен. Драммонд никогда еще не видел его в таком взвинченном состоянии с того времени, как он перешел к ним из Ротерхайта.

— Что произошло?

Урбан стоял перед ним навытяжку, лицо его было напряженным, волосы встрепаны, словно он провел по ним всей пятерней.

— Мне только что сказали, сэр, что прокурор отправил главному комиссару полиции запрос относительно констеблей Кромби и Алардайса, которые якобы лжесвидетельствовали, когда давали показания против мистера Горацио Осмара, обвиненного в недостойном поведении в общественном месте.

— Что? — Драммонд был потрясен. Он ожидал неприятностей с делом Уимса, появления в нем новых важных фигур и, что еще хуже, причастности к этому кого-то из полиции. Но то, что он услышал, было полной неожиданностью, более того, сущей нелепостью.

— Это абсурд! — непроизвольно вскричал он.

— Да, сэр. Я это знаю. — Выражение лица Урбана не изменилось. — Никаких объяснений причин, просто официальное письмо. Прокурор, судя по всему, относится к этому со всей серьезностью. Нам, сэр, предстоит ответить должным образом и тоже официальным письмом, а затем, я полагаю, начнется новое расследование и, возможно, будут выдвинуты обвинения.

Драммонд закрыл лицо руками.

— Если бы этого не случилось с нами, я бы не поверил, что такое возможно. Что он, черт возьми, возомнил о себе, этот Осмар? — Он посмотрел на Урбана. — Я полагаю, вы уверены в том, что делаете? Не может ли случиться так, что Кромби и Алардайс ошиблись, увидели что-то, показавшееся им странным, и без достаточных оснований поспешили с выводами?

— Нет, сэр, — не колеблясь, возразил Урбан. — Я хорошо расспросил их. Они оба утверждают, что Осмар расстегнул брюки, а девица — блузку. Они вели себя так, что ситуацию нельзя было истолковать иначе как явное нарушение приличий, и это мог видеть каждый прохожий в парке. Неважно, что они делали, а важно то, что мог подумать о них каждый, кто оказался поблизости.

— Какая досада, что никто не расспросил единственного свидетеля, вернувшего в участок портфель Осмара… Он мог бы подтвердить все.

— Или, наоборот, опровергнуть, — подчеркнул Урбан.

— Если бы он опроверг все, мы тут же сняли все обвинения и дела не было бы, — сердито отрезал Драммонд. — Ладно, я сам этим займусь. Вы были втянуты в эту историю с самого начала, теперь вам лучше отойти в сторону. Я попрошу, чтобы прислали кого-нибудь из других участков.

— Хорошо, сэр. — Урбан был все еще разгневан, но смирился с неизбежным.

— Черт! — в сердцах тихо выругался Драммонд, когда Урбан вышел. Зачем тратить время хороших профессионалов на это идиотское дело Осмара, когда кругом совершается столько тяжких преступлений, растет волна насилий… Слава богу, в этом году нет ничего похожего на волнения на Трафальгар-сквер два года назад, нет очередного ужасного «кровавого воскресенья». Но подспудно где-то зрели ростки недовольства, ходили слухи об анархистах, подстрекателях к бунтам и государственных изменниках.

Драммонд попытался вспомнить, что ему известно об Осмаре. Довольно мало: ничем не примечательная карьера государственного чиновника. Его имя редко упоминалось при принятии каких-либо значительных законодательств, а если и упоминалось, то только среди общего списка участников, поддерживающих или оппонирующих какому-либо решению. За все время пребывания в правительстве Осмар не проявил себя как инициатор новых предложений. Он был всего лишь обыкновенным самодовольным прожигателем жизни.

Что заставило его думать, что ему все сойдет с рук? Как ему удалось добиться запроса в парламенте и почему министр внутренних дел теперь требует от прокурора разобраться с этим? Вдвоем с комиссаром полиции они намерены раздуть скандал со лжесвидетельством. Почему все так пляшут вокруг этого Осмара? Бывает, что обвиненные опротестовывают решения суда, и это в порядке вещей. Но не всем удается зайти так далеко. Почему такое внимание к Осмару?

Что бы сказала Элинор Байэм, узнав, что вместо того, чтобы искать убийцу Уильяма Уимса, как обещал ей Драммонд, он пытается выяснить, лжесвидетельствовали ли в суде двое его подчиненных, молодые констебли, когда выступали свидетелями по делу бывшего помощника министра, обвиненного в неприличном поведении в городском парке? Возможно ли, что они все преувеличили и приняли невинную попытку экс-помощника министра помочь даме найти у нее под блузкой медальон за непристойные действия?

Байэм просил Драммонда помочь ему в том случае, если его обвинят в убийстве. Осмар же дошел до главного прокурора, стремясь доказать, что не совершал неприличных действий в общественном месте. Неужели и то и другое делалось с ведома братства и согласно его тайным законам? От этой мысли Драммонда пробрал мороз, и он почувствовал легкую тошноту, подступившую к горлу. Вот ради чего его и других используют в подобных случаях! Он считает Осмара виновным и в такой же степени считает невиновным Байэма. По его понятиям, попытка Осмара использовать влияние высших чинов является показателем коррумпированности чиновничества. Он же, Драммонд, лишь помогает брату, попавшему в беду.

Чем еще занимается «Узкий круг»? Это два совершенно разных происшествия. А как было в других случаях? Кто судит о том, что является коррупцией, а что — делом чести? Кто же заправляет в «Круге»?

Незадолго до трех часов пополудни в дверь кабинета Драммонда снова постучались. Не успел он пригласить войти, как дверь отворилась и на пороге появился довольно молодой мужчина. На вид ему не было и сорока, он был пригож собой, но Драммонду сразу же бросилось в глаза что-то тревожащее в нем. В спокойном состоянии его худощавое лицо было вполне заурядным; хрящеватый нос слишком выдавался вперед, широко расставленные глаза были, пожалуй, красивы, как и густые волнистые волосы над высоким лбом. Видимо, внимание Драммонда привлек его рот с мягкими чувственными губами и улыбка, делавшая лицо вошедшего чрезвычайно привлекательным. Такая внешность интуитивно всегда настораживала Драммонда, но он готов был согласиться с тем, что мужчина скорее понравился ему. Красивой лепки лицо должно было свидетельствовать о волевом характере человека, но было в нем нечто словно бы сдвинутое, словно было нарушено некое равновесие, что вызывало двойственные чувства у Драммонда.