Меня зовут Дамело. Книга 1 - Инесса Ципоркина

Вернее, тот, кого он видел в прошлом своем сне. Перед тем, как проснуться СЮДА.

— И когда мы уже дойдем? — ворчит Ариадна. — Проснулся бы сразу внизу, что тебе стоило?

Дамело молчит, стараясь молчать равнодушно и с достоинством, но получается молчать лишь виновато. Действительно, почему он не проснулся сразу здесь, в двух шагах от встречи с владыкой нижнего мира или с кем им до́лжно встретиться? Почему-почему…

Потому что наездка.[118] Индеец приучает Сталкера к себе, отбирая поводок у Тласольтеотль, по сантиметру, по звену вытаскивая цепь из рук богини. Ему придется вернуть себе любовь подруги детства, превратить ее бешеную ревность и безнадежную тягу в доверие, придется. Если Дамело хочет выжить в этом странном калейдоскопе снов, навеянных скучающими богами. Сны, словно развилки рек, уносят индейца все дальше и дальше от реальности, в которой он был рожден и в которую намеревается вернуться. Ему ли, последнему Инке, не знать, зачем существуют развилки? Да еще в мирах, придуманных богами специально для божественных компьютерных игр.

Онлайн-шутер с командой странноватых, погруженных в себя героев обречен на скорое и кровавое завершение. Не в пользу героев. Значит, индеец пойдет другим путем. Он сам станет богом и сам будет управлять гончаками. Вот только выучит их повиноваться руке, голосу, охотничьему рогу.

А значит, выучка, муштра, долгий обходной путь вместо бескомпромиссной прямой между пунктами А и Б. Прямая дорога в этой игре несет смерть даже любимцам богов. Нормальные герои всегда идут в обход, невесело улыбается Сапа Инка. Придется научиться быть героем, разговаривать как белые, околицами да обиняками, не тянуть руки к тому, чего хочется, не брать по праву сильного, по праву Единственного. И вообще позабыть о том, какой ты весь из себя Единственный Инка — а взамен затвердить: ты легко заменяемая фигура, пусть не пешка, но и не король, которого все должны защищать до последней капли крови, потому что с королем и игре конец. Но кто мешает Дамело попробовать стать королем? Ради этого он введет в игру новые, непредсказуемые фигуры. И начнет с того, что превратит своих преследовательниц в стражей. У него отняли Амару, зато Сталкер уже наполовину его.

Расщепленная надвое, будто разбитое молнией дерево, его подруга отгородилась сама от себя: упоенная собственным эгоизмом Ариадна презирала силу Минотавры, спокойную в своей жертвенности; Минотавра верила в милость Ариадны чуть больше, чем в возможность принять себя такой, как есть. По-своему прекрасные, но обреченные на одиночество рядом друг с другом.

Дамело не думал оказаться при Сталкере в роли псаря. Он даже надеялся избавиться от обеих ее ипостасей, войдя в следующую дверь — так же, как раньше, когда он покинул старый кинотеатр, ступил в свой очередной сон, вышел на арену и столкнулся с Минотаврой. Кечуа знает: впереди еще много кошмаров — но это всего лишь сонные видения, они продлятся от силы ночь или две. Никто не собирается запирать его в лабиринте снов надолго, на годы и годы, как Ариадну. Это не кара, это проверка перед тем, как пустить героя в дело. Из своего лабиринта Дамело выйдет, когда богам будет угодно. Угодно использовать его по назначению. И все-таки почему аватары Сталкера не исчезли, когда Дамело ступил под сень Диктейской пещеры?[119]

Тогда он только об одном и думал: неприятное место для роженицы. Морщинистые серые колонны сталагнатов,[120] неопрятные сосульки сталактитов, темная вода в озере, натекшем с потолка пещеры — все напоминало отнюдь не чудо природы, а заброшенный дом с протекающей крышей и отсыревшими полами. И едва Дамело понял, на что похожа легендарная пещера Зевса, как Зевсовой пещеры не стало. Снова они со Сталкером блуждали по руинам, проваливающимся в себя, уходящим в невскую топь, из которой когда-то вышел этот город.

С одной лишь разницей: не было и быть не могло в Питере таких глубоких шахт, как та, возле которой они стояли — все вместе. Словно команда. Команда, в которой каждому из двух других нужен только один. Вот он, Дамело, остался бы с Минотаврой, он в нее верит, несмотря на ужас, от которого ее лицо — то есть морда — будто плавится. Зато энтузиазм Ариадны, когда она первой лезет в колодец и скрипит там ржавыми скобами ступеней, стараясь еще больше испугать сестру, ему отчего-то неприятен. Индеец предчувствует: у него еще будут проблемы с этой… матерью голубей. И он не ошибается.

Внизу их ждут вовсе не адские врата и не перевозчик через реку забвения, как в приличном царстве мертвых положено. О нет, унылый образ античного ада не для того, кто пришел к Дамело во сне. Не для Мецтли, искусителя богов.

Его видно издали — и это можно считать спасением. Кечуа старается не отводить глаз, держаться силуэта Мецтли, словно путеводной звезды, не оглядываться по сторонам и даже под ноги не смотреть. Сейчас уже не он тащит за собой спутниц, как собак на сворке, а они с Ариадной жмутся к бокам Минотавры совершенно по-собачьи. Дамело уверен: чудовищная аватара Сталкера наверняка видела в своей жизни нечто подобное. Или в снах. Были на острове Крите ритуальные оргии или не было? Как будто нет, блядь, дела важнее, чем отвечать на вопросы по древней истории, пробираясь через обдолбанный гей-клуб.

Через преисподнюю, созданную воображением его лучшего друга Диммило.

Дамело, конечно, ожидал Содома и Гоморры, но не в таких масштабах. Вокруг все гудит, ухает, поднимается и опускается в едином ритме, временами прорываясь воплем и корчами, круги от которых расходятся по телам, как по воде. Сосредоточившись на маячащем впереди Мецтли, индеец пытается представить, что идут они через, скажем, долину гейзеров. Что вокруг простирается огромная сальза,[121] заполненная шелковистой грязью, освещенная факелами метана, хлюпающая, чавкающая, обжигающая, отвратительная и влекущая. От нехватки воздуха горит в груди, от запаха потеющей толпы слезятся глаза и расплывается далекое видение — Диммило в компании Таты и Саввы за столиком на возвышении, пьют, болтают, смеются, не замечая, что их вот-вот накроет серным дождем.

Потому что небеса не будут терпеть вечно. Дамело не ханжа (и это еще мягко сказано), многое повидал, но и ему тошно в аду, сотворенном Мецтли. Куда ни глянь, вместо пола, стен и даже потолка — людская масса, слившаяся воедино, спаянная слюной, потом, спермой и кровью в бурый колыхающийся студень. Индеец, Минотавра и Ариадна идут прямо по телам, стараясь не глядеть, куда ставят ноги, иначе им не сделать и шага. Даже Ариадна рванулась прочь, когда они спустились с лестницы и увидели, через что им предстоит пройти. И только Минотавра с животным равнодушием двинулась вперед, топча широкими копытами живые тела.