История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7 - Джованни Казанова

Но вот она на кровати, неподвижная, готовая пасть. Вот момент, когда мне нужно действовать, более, а может быть менее счастливому, чем она, в том, что мне не нужно преодолевать стыдливость. Жертвоприношение было совершенным, и у меня не осталось сомнений в чистоте моей жертвы. Иные симптомы, гораздо более щедрые для влюбленной души, уверили меня, что Мариучча до этого момента никогда не любила. Но она сделала больше. Наслаждение сделало сладкой боль. Она заверила меня, что ничего не почувствовала, и при втором приступе я увидел ее полностью предавшейся Венере.

Колокол церкви Троицы на Горках прозвучал в наших ушах повелительным напоминанием о десяти часах. Мы быстро оделись. Решившись отправиться завтра в Неаполь, я заверяю Мариуччу, что единственно надежда снова заключить ее в свои объятия до ее свадьбы заставляет меня поторопиться с возвращением в Рим. Я обещаю ей принести в этот же день еще сто экю ее исповеднику, и она, таким образом, сможет использовать те сто, что выиграла в лотерею, чтобы одеться. Я сказал ей, что проведу вечер у аббата Момоло и буду счастлив ее там увидеть, но что мы должны держать себя так, чтобы устранить всякие подозрения относительно сговора между нами, которые могут теперь возникнуть.

Она заверила меня, покидая, что отдалась гораздо больше из-за любви, чем ради выгоды. Выходя последним, я известил хозяйку комнаты, что десять-двенадцать дней я у нее не покажусь, и направился в монастырь францисканцев, чтобы передать доброму исповеднику моего ангела сотню экю, которые я ей обещал. Когда я сказал этому старому монаху, что даю их ей, чтобы Мариучча могла использовать свои сто экю, выигранные в лотерею, чтобы одеться и накупить себе рубашек, он заверил меня, что пойдет сразу после обеда к ней, чтобы убедить ее мать согласиться на это, и чтобы переговорить отдельно с дочерью, чтобы узнать у нее, где живет юноша, который хочет на ней жениться. Я узнал, по моем возвращении из Неаполя, что он обо всем позаботился.

В два часа пополудни камерарий господа нашего велел объявить о себе шевалье Менгсу. Мы все были за столом. Он спросил, присутствую ли здесь я, и Менгс меня представил. Он вручил мне, прежде всего, от имени своего святейшего господина крест ордена золотой шпоры и диплом, а кроме того патент, скрепленный печатью, который объявлял меня как доктора гражданского и канонического права апостолическим протонотарием extra urbem. Узнав об этой выдающейся чести, я заверил эту персону, что явлюсь завтра поблагодарить моего нового владыку и испросить его благословения; Менгс как собрат по ордену подошел меня обнять; однако я имел привилегию ничего не платить. Шевалье Менгс должен был заплатить двадцать пять экю за доставку диплома. В Риме говорят: sine effusione sanguinis non fit remissio [39]. Все стоит денег, и с деньгами все доступно в святом городе.

Я украсил себя крестом на перевязи, с широкой пунцовой лентой Это цвет золотого ордена солдат Св. Иоанна Латеранского, дворцовых стражей, или по латыни — comités palatini , что теперь переводится как палатинские графы . Бедный Каюзак, автор оперы «Зороастр» сошел с ума в Париже, когда апостолический нунций сделал его палатинским графом подобным образом. Что касается меня, я не сошел с ума, но настолько был очарован этим украшением, что сразу спросил у Винкельмана, могу ли украсить мой крест бриллиантами и рубинами; он сказал, что я волен поступить с ним как хочу, и что он знает, где я смогу закупить все, для этого необходимое, за тысячу экю, хотя это стоит и больше. Я купил все это назавтра, как только увидел, чтобы покрасоваться в Неаполе. Я никогда не осмеливался носить его в Риме. Когда я предстал перед Святым отцом, чтобы поблагодарить его, я поместил крест на бутоньерке, с максимальной скромностью. Я перестал носить этот крест пять лет спустя в Варшаве, когда палатинский князь России, Чарторыжский, спросил у меня, что я делаю с этим крестом.

– Это ерунда , — сказал мне он, — которую теперь носят только шарлатаны.

Но это подарок, который папы делают послам, хотя и знают, что те передают его своим лакеям; очень легко заставить пренебрежительно отнестись к некоторым вещам, и так и останется всегда.

Момоло вечером, желая отметить мое назначение, устроил мне ужин, но я его вознаградил, устроив банк в фараон. Мне удалось проиграть сорок экю, разделив их между всей семьей, не выделив никак Мариуччу. Она улучила момент сказать мне, что отец исповедник приходил к ней, что она ему все рассказала относительно молодого парикмахера, и он смог убедить мать потратить сотню экю, чтобы ее одеть.

Заметив, что второй дочери Момоло нравится Коста, я сказал ему, что уезжаю завтра в Неаполь, но оставляю его здесь и надеюсь к своему возвращению видеть признаки надвигающегося брака между ними, что я буду этому содействовать, охотно взяв на себя расходы на свадьбу. Факт тот, однако, что Коста не женился на этой девушке из опасения, что я воспользуюсь с ней узуфруктом [40]. Это был редкостный дурень. Он женился в следующем году, обокрав меня. Мы поговорим об этом в своем месте.

На следующий день, хорошо позавтракав и нежно обнявшись с братом, я уехал в своей прекрасной коляске, с аббатом Альфани, с восседающим впереди на лошади Ледюком. Я прибыл в Неаполь в момент, когда весь город был охвачен тревогой, потому что роковой вулкан грозил извержением. На последней станции хозяин почты дал мне прочесть завещание своего отца, который умер после извержения 1754 года: он говорил, что извержение, при котором Господь предрек полное разрушение несчастного города Неаполя, случится зимой 1761 года, он советовал мне, соответственно, возвратиться в Рим. Альфани счел это очевидным: мы должны слушать глас божий. Событие было предсказано, значит, оно должно произойти. Так рассуждают многие люди.

Глава X

Мое короткое, но счастливое пребывание в Неаполе. Герцог Маталоне, моя дочь, донна Лукреция. Мой отъезд.

Нельзя ни описать, ни представить себе меру радости, что ощутила моя душа, когда я увидел себя снова в Неаполе, где восемнадцать лет назад я выбрал свою судьбу, возвратившись из Мартурано. Я приехал туда только для того, чтобы нанести визит герцогу де Маталоне, как я пообещал ему, когда он был в Париже; но прежде, чем представиться этому сеньору, я захотел осведомиться обо всех моих старых знакомых.

Я вышел рано и пешком, чтобы первым делом познакомиться с банкиром, корреспондентом Беллони. Акцептовав мое кредитное письмо, он дал мне столько банковских билетов, сколько я хотел, заверив, как я хотел, что никто не будет знать о наших делах.