Обворожить графа - Николь Берд

– Это правда. Ты, знаешь ли, обычно был суров со мной, разве не помнишь? – Но в голосе Картера уже не было горечи. – Я-то помню.

– Ты часто этого заслуживал, – сказал Маркус, не желая слишком уступать ему. – Я старался исполнять свой долг старшего брата, поскольку наш отец умер и больше никого не было, кто мог бы руководить тобой. Может, я был слишком суров к тебе, Картер, но я делал это для твоего блага, потому что любил тебя.

Они помолчали. Наконец Картер пожал плечами:

– Может быть. Полагаю, в том возрасте я был неприятным малым.

Маркус старался не показывать, что поведение Картера забавляет его, чтобы не поколебать убеждение брата, что теперь-то он настоящий мужчина.

– Но опиум… Ты пробовал его еще? – осторожно спросил Маркус.

– Разве я похож на сумасшедшего?

Маркус пристально посмотрел на него. Картер говорил искренне. Он бросил короткий взгляд на старшего брата и затем снова занялся десертом. Возможно, это была правда, он очень повзрослел с тех пор, когда был наивным мальчишкой, попавшим в опиумный притон. Но тем не менее…

Не могли его брат, вольно или невольно, быть замешанным в контрабанде опиума? Что, если кто-то шантажировал его, зная грехи его юности, и угрожал рассказать Саттону что-то, о чем Картер никогда бы не поведал брату?

Помрачнев, Маркус задумался о такой возможности и отложил в сторону нож и вилку. У него пропал аппетит.

После обеда и портвейна они перешли в гостиную, где сыграли несколько партий в кости. Картер находил ставки оскорбительно низкими, когда Маркус объяснил ему, что не хотел пользоваться своим превосходством, в умении играть и в то же время не мог позволить младшему брату обобрать его. Картер смирился.

А поскольку он заявил, что низкие ставки просто оскорбительны, Маркус воспользовался поводом поскорее закончить игру и отправиться спать, чего ему давно хотелось. Даже если Лорен не склонна к любовным утехам, ее общество привлекало его больше, чем общество сводного брата.

Он не поделился этими соображениями с Картером. Однако Картер и сам догадался.

– Полагаю, тебе просто хочется пойти наверх и развлечься с твоей теперешней дамой на вечер, – проворчал он.

– Осторожней, Картер, – оборвал его Маркус. – Соблюдай приличия, когда говоришь о миссис Смит. Она – леди.

– С каких это пор ты развлекаешься с леди? – удивился Картер.

– Это долгая история, – ответил Маркус.

– А я не тороплюсь; все, что меня ожидает, это складная кровать в кабинете, – напомнил ему брат.

– Это еще не значит, что я собираюсь что-то рассказывать тебе, – заметил Маркус. – Иди, возьми книгу и почитай, развивай свои умственные способности. Твое пребывание в университете мало чему тебя научило. Все, что я помню об этом времени, это как ты занимался охотой за доступными служанками в каждом трактире возле университета, пока тебя не выбрасывали за дверь.

Картер сердито прищелкнул языком, но Маркус не обратил на это внимания и стал подниматься по лестнице, перешагивая через две ступени.

Наверху он направился в свою спальню. Он осторожно открыл дверь и, полагая, что она, может быть, спит, тихо, как только мог, вошел в комнату. Около кровати горели свечи. Но, откинувшись на пуховые подушки, Лорен спала, на ее груди лежала выпавшая из рук книга. Глаза Лорен были закрыты, а дыхание было ровным и спокойным.

Она все еще была бледна, и на фоне этой бледности выделялись вены на ее висках. Она выглядела такой беззащитной, что у него сжалось сердце.

Опиум, случайно попавший в ее организм, все еще не утратил своего действия. Вероятно, ему следовало бы позвать доктора; однако он был плохого мнения о большинстве докторов. Он не доверял им; они просто рекомендовали пускать пациенту кровь, как это было с его отцом, и были готовы производить эту процедуру, пока вы не умрете. Вас убьют или болезни, или доктора.

Стараясь не разбудить ее, он придвинул стул и сел рядом с кроватью. Вероятно, отдых, сон и покой были сами по себе лучшим лекарством, убеждал он себя. Она была молодая и сильная, совсем не такая, каким был его отец во время его последней болезни.

Но было, по крайней мере, две причины, по которым ему было так больно видеть ее в таком состоянии. Во-первых, он не должен был позволять ей приближаться к этому опасному месту. Он не должен был брать ее с собой на склад; ему следовало бы догадаться, что в грузе могла скрываться опасность. О чем он только думал или, хуже того, не думал?

Самое страшное заключалось в том, что он не мог допустить и мысли, что потеряет ее.

Как он пришел к этой мысли… постепенно, внезапно, спустя дни, часы или минуты, – он точно не знал. Он только знал, что в ту минуту, когда она вошла в его кабинет со своим фантастическим, милым и совершенно бескорыстным предложением, он был обречен на такой конец – смотреть на ее лицо и чувствовать потребность защищать ее, обладать ею, лелеять ее и знать, что она останется с ним на всю его оставшуюся жизнь.

Но как всегда, у него возник вопрос,… мог ли он рассчитывать, что она останется с ним? У него не было никаких доказательств, что она действительно любит его, кроме условий их хрупкого и ненадежного соглашения, срок которого истекал. О, она, как ему казалось, с удовольствием занималась с ним любовью, радостно отзывалась на его ласки, отдавалась ему легко, самозабвенно. Но любила ли она его? Сможет ли она оставаться с ним годы, десятилетия? Бог знает, проживут ли они так долго?

Он не знал. И не знал, как ему убедиться в этом.

Он не знал, как теперь доверять людям, и, уж конечно, не доверял судьбе, этой капризной и непостоянной любительнице пошутить.

О Боже милосердный, думал Маркус, чувствуя, как пот стекает с его лба, несмотря на то, что в комнате угас камин, и было прохладно. Он хотел ее всей душой и всем телом. Он был несчастным жалким типом, без гордости, без совести. Может быть, ему просто отдать себя ей на милость…

Нет, нельзя, она будет презирать его. Он не может удержать ее жалостью к нему. Какой он после этого мужчина, если попытается привязать ее к себе жалостью?

Он вытер лоб, некоторое время походил взад и вперед перед камином и снова сел у кровати.

«Возьми себя в руки, – сурово приказывал он себе. – Ты должен подождать. И ты увидишь, любит ли она тебя или нет».

У него сжималось сердце при мысли, что она может не любить его, может отвернуться, может оставить его…

Ему придется подождать, чтобы узнать это.

Если она покинет его, думал он, то он может умереть…

Нет, он будет жить, сквозь стиснутые зубы убеждал он себя. Он будет, по крайней мере, внешне, таким, как и всегда. И возможно, никто не догадается, что он будет лишь пустой оболочкой мужчины.