Запрещённый приём (ЛП) - Гамильтон Лорел Кей

Он извинился и сказал, что ему надо в уборную. Мы с Олафом собирались подвинуться, но Кейтлин встала с места первой, так что они с Ливингстоном освободили проход для Ньюмана. Я глядела ему вслед до тех пор, пока он не исчез за поворотом.

Не знаю, о чем бы мы говорили, но в этот момент нам принесли сок и еду. Бекон был хрустящим — таким, будто готов от одного взгляда рассыпаться на кусочки, и Кейтлин оказалась права насчет панкейков. Они были отличные. Мы принялись за еду так, словно Ньюман не распахнул перед нами душу минуту назад. Во-первых, мы все хотели есть, а еда здесь была отличной. Во-вторых, что бы это изменило, если бы мы начали обсуждать эту тему?

Когда Ньюман вернулся за столик, лицо его было влажным, но чистым. Он уселся на свое место и принялся за еду так, будто ничего не случилось. Это был намек, чтобы мы все поступили так же. Мы обсудили еду и мило поболтали, пока ели свой завтрак. Потом пришла Хейзел и поинтересовалась, не желаем ли мы еще чего-нибудь. О, да, желаем. Поговорить об убийстве.

32

Хейзел не хотела к нам садиться.

— Меня ждут за другими столиками.

— Ты ведь знаешь, чем мы с Кейтлин занимаемся, Хейзел? — Спросил Ливингстон.

— Да. — Ответила она, и в этом мрачном слове мелькнула тень юной бунтарки, которой она, вероятно, когда-то была.

— Ты знакома с маршалом Ньюманом? — Ливингстон кивнул на Ньюмана. Поскольку они сидели рядом, это был почти незаметный жест.

— Я его знаю. — И вновь в ее поведении проскользнула нотка угрюмости и попытки защититься. Это не значило, что она владеет нужной нам информацией. Многие люди просто подозрительно относятся к полиции. Поди знай.

— Это маршал Анита Блейк и маршал Отто Джеффрис. — Представил нас Ливингстон, указав в нашу сторону.

— Привет, Хейзел. — Сказала я, пытаясь играть хорошего копа, потому что у Олафа это точно не получится.

— Привет. — Буркнула она прежде, чем смогла себя остановить. Многие люди выдают подобные штуки на автомате, если дать им шанс, ведь это заученные нормы поведения в обществе. Она помрачнела, и морщины вокруг ее рта стали четче. Наверняка она по жизни хмурилась чаще, чем улыбалась.

— Мы хотим задать тебе пару вопросов, Хейзел. — Сказал Ливингстон.

— Я ничего не знаю. — Ответила она. Хейзел даже не знала, о чем мы собирались ее спросить, но сразу сказала, что ничего не знает. Либо она на самом деле что-то знает, либо уже имела дело с полицией.

— Бьюсь об заклад, ты много чего знаешь. — Улыбнулась я.

Хейзел нахмурилась сильнее, глядя на меня.

— Я ничего не знаю.

Это было очень твердое «ничего», и вновь та же подростковая мрачность в ее голосе, как будто часть ее личности застряла между пятнадцатью и шестнадцатью годами. Если в определенном возрасте с вами случается какое-то дерьмо, вы действительно можете застрять в нем на всю жизнь. Мне стало интересно, каким было ее детство. Если это не поможет нам найти убийцу — ладно, но если нам нужны рычаги, чтобы разговорить Хейзел, я была уверена, что ее детство тут точно поможет. Как минимум стоит попробовать.

— Могу поспорить, ты чаевые в уме считаешь.

Ее лицо так сильно помрачнело, что морщины теперь выглядели почти болезненными — скорее как шрамы, словно все ее страдания проступили наружу.

— А еще я уверена, что ты знаешь это меню вдоль и поперек.

Она чуть улыбнулась, и это смягчило выражение боли на ее лице.

— Я здесь больше трех лет работаю, так что — да.

— Сядь, пожалуйста, Хейзел. Мы просто хотим поговорить. — Произнес Ливингстон.

Улыбка исчезла, Хейзел снова стала мрачной и настороженной.

— Мне надо столики обслуживать, Дэйв. Извини. — Она попыталась уйти.

— Хейзел, мы можем поговорить здесь, а можем — в отделении. Решать тебе. — Сказал Ливингстон.

Она обернулась и уставилась на нас. Ее лицо просто сочилось презрением. Интересно, как она выглядит, когда по-настоящему на кого-то злится? Возможно, мы скоро это узнаем.

— Если это не арест, то я не обязана идти с вами или отвечать на ваши вопросы.

— Ты знаешь Бобби Маршана? — Спросил Ньюман.

Презрение Хейзел сосредоточилось на нем. Я бы не хотела встречаться с человеком, который так себя ведет.

— Ну разумеется знаю.

— Мы пытаемся спасти ему жизнь.

— Вы же, вроде, маршал из сверхъестественного отдела.

— Так и есть.

— Тогда разве вы не должны убить его?

— У меня есть ордер на его ликвидацию.

— Тогда о чем вы хотите со мной говорить? Все же очевидно. Бобби убил своего дядю, и теперь вам нужно казнить его, чтобы он больше ни на кого не напал.

— А что если он не виноват?

— Весь город знает, что он это сделал. — Закатила глаза Хейзел, как будто Ньюман нес полнейшую чушь. Она по-прежнему вела себя, как девчонка-подросток — только они так сочатся презрением.

— Если я казню его, а потом вскроется, что он не виноват, тогда тот, кому была известна личность настоящего убийцы и кто промолчал об этом, не дав нам спасти Бобби, будет обвинен в предумышленном убийстве или даже убийстве третьей степени.

Я не знала, насколько это было правдой, но, видя колебание в глазах Хейзел, я просто сидела на своем месте и делала вид, что все действительно так, как сказал Ньюман. Возможно, он нашел способ пробиться сквозь щит ее презрения.

— Это неправда. — Сказала она, но по глазам было видно, что она сомневается.

— Давай ты сядешь и поговоришь с нами, Хейзел. Тогда нам не придется узнавать, правда ли это. — Предложил Ливингстон.

Она, наконец, присела на краешек дивана рядом с Кейтлин. Окинув всех нас взглядом, Хейзел, наконец, сказала:

— Вы хотели поговорить? Говорите. — Большинство людей попадают в неприятности из-за того, что слишком много болтают, но Хейзел, очевидно, хотела, чтобы болтали здесь только мы. Бьюсь об заклад, что она не в первый раз имеет дело с полицией.

— Кармайкл сказал, что был у тебя в ночь убийства. — Начал Ньюман.

— Да, был. А теперь мне надо вернуться к посетителям, которые ждут свои заказы. — Она переместилась на край диванчика, собираясь вставать.

— Разве они с Шеве не контактируют друг с другом, чтобы убедиться, что в доме остался хоть кто-нибудь?

— Да. Но в тот раз они этого не сделали, и вот чем все закончилось. — Хейзел встала.

— Почему Кармайкл не связался с Шеве? — Спросил Ньюман.

— А мне откуда знать?

— Я думал, у вас все серьезно.

— Было серьезно, и есть серьезно. — Быстро добавила она, словно надеялась, что мы не заметим, как она поменяла прошлое время на настоящее.

— Вы расстались? — Поинтересовался Ливингстон.

— Нет. — Отрезала Хейзел. Она покосилась назад, где другие посетители махали ей, подзывая к своим столикам.

— Ты сказала, что у вас «было» серьезно. — Заметила я.

— Я сказала, что у нас все серьезно. А теперь мне надо вернуться к гостям, чтобы раздать им еду и счета. Мои чаевые тают с каждой минутой.

— Ладно, Хейзел. Спасибо, что уделила нам время. — Сказал Ньюман.

Хейзел поспешила к другим столикам. Когда она уже была вне зоны слышимости, Кейтлин произнесла:

— Мне казалось, она умеет врать получше.

— Обычно умеет. — Согласился Ливингстон.

— Она часто врет? — Уточнила я.

Они оба кивнули.

— Она хорошо играет на работе. Может притвориться сладкой булочкой, чтобы получить жирные чаевые. — Заметила Кейтлин.

— Она хорошая официантка. — Сказал Ливингстон. — Но Памеле она врала о причинах своих опозданий на работу. Так хорошо врала, что ей поверили несколько раз, и только спустя недели, если не месяцы, вскрылась правда.

— Она что-то скрывает. — Произнес Ньюман.

— И паршивенько так скрывает. — Добавила я.

— Вы назвали ее опытной лгуньей, так? — Уточнил Олаф.

— Она может улыбаться в лицо клиенту, чтобы ее вновь выбрали для обслуживания столика, а за спиной будет поливать посетителей дерьмом. Такое уже бывало. Хорошей лгуньей ее не назовешь, но она умело скрывает то, что чувствует.