Последний воин - Олег Верещагин

В Средиземье не было такого понятия, как «религиозная организация». Гарав, потрясенный этой мыслью, тоже ещё в Зимре стал набрасывать — то по-русски, то рунами на адунайке, как приходилось и ложилось на руку в конкретный момент — труд не труд, а так — отдельные заметки, которые назвал довольно-таки претенциозно, как и полагается охваченному какой-то высокой мыслью подростку: «Слово Света». Это было что-то вроде философского трактата в смеси с инструкцией к миссионерству. Обоснование труда было простым: если не противовопоставить Тьме силу слова, силу Музыки Эру, которую понесут в разные народы специально подготовленные люди — то мечи, храбрость и верность защитников Запада неизбежно уступят: волны и волны оглушённых вражескими речами народов будут катиться с Востока, и какая-то неизбежно окажется достаточно большой и опьянённой ложью, чтобы захлестнуть Средиземье до самых Серебристых Гаваней. Так и написал! И вот теперь дал прочесть Эйнору, сам сидел рядом и растолковывал написанное по-русски.

Эйнор читал и слушал очень внимательно. Невероятно внимательно. Ни разу ничего не переспросил и не уточнил, но внимание было даже в его дыхании, даже во взгляде…

— Это понравилось бы Саруману, — сказал он задумчиво, когда Гарав закончил и извинился, что это так — пока наброски, да и то малая часть. — Честное слово, тебе стоит с ним об этом поговорить. Я устрою вам встречу при первой возможности.

— С Саруманом? — Гарав насторожился и притих. В свете его знаний о Сарумане такая похвала казалась скользкой, а перспектива не радовала. Впрочем, сейчас-то Саруман, кажется, всё-таки «нормальный»… — А ты-то сам что скажешь, Эйнор?

Эйнор ответил не сразу, и стало слышно, как песок — поднялся ночной восточный ветер — шуршит и скребётся о полог палатки.

— Помнишь изображение Эру у лоссотов? — вдруг спросил он, и Гарав удивлённо кивнул. — Я боюсь вот чего… Точнее — я не понимаю. Ещё точнее — я не знаю. — В голосе Эйнора неожиданно прорвалась мука, Гарав даже придвинулся ближе, заглянул в лицо. — Если можно докатиться — не худшему из народов людей! — до изображения Единого в виде обмазанного тухлой кровью идола… не станется ли так, что из храмов Тьмы они повыкидывают статуи Неназываемого, чтобы… чтобы поставить туда новые статуи — и тем кончится дело? Гарав, понимаешь, даже Люди Сумерек не слышат Музыки внятно. Что уж говорить о Людях Тьмы! А ведь её все должны были слышать, так было задумано — но — не слышат! Самое страшное… — Он мучительно потёр виски кулаками, даже надавил. — Ох, Волчонок… Мне рассказывал однажды Фередир про вождя по имени Вотэйн, который объявил себя богом, он эту историю любит… Люди не хотят слышать. Им проще, когда бог живёт в соседнем доме, только побольше, и с утра швыряется молниями в тех, кто ночью злодейски обмочил соседский забор… Даже для тех, кто близок к нам по крови. Ты пишешь — придут умные и добрые и научат их… Но тут же ты пишешь, что этих умных и добрых могут поднять на копья, и, чтобы такого не случилось, придут храбрые и сильные, чтобы охранять умных и добрых… Как там у тебя?

— Орден Тулкаса, — немного смущённо сказал Гарав.

Но Эйнор и не думал насмехаться:

— Пусть Орден Тулкаса. Хорошее название. И через какое-то время пойдут разговоры — и у них будут очевидцы, и в целом эти разговоры будут правдой, — что новую благую веру распространяют огнём и мечом. И будут рассказывать о том, какой страшной и геройской смертью гибли те, кто не хотел отказаться от старой веры…

— Ну и пусть! — упрямо крикнул Гарав и вскочил. — Зато потом… Ну я же знаю — как! — он почти проговорился: знаю, как было у нас, знаю, как избежать ошибок!

Но Эйнор только покачал головой:

— А сколько будет крови и трупов на пути к этому великому и доброму «потом»? — Эйнор аккуратно сложил листы. — Слишком много, Волчонок. Бывает цена, которая становится выше самой цели. Самой высокой цели. И ты, победитель, стоишь с мечом в руке посреди кровавого поля — и хохочешь в небо: о Валар, зачем мне всё это теперь?! Читал «Нолдолантэ»?[43] Её сложил твой знакомец Мэглор… Счастье всем, всем, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным!.. Нет, ну не всем, конечно, но нолдор — точно… а из нолдор лучше всего счастье для феанорингов… нет, не так — для Феанорингов… во имя Тьмы, Сильмариллы наши… мои!!!

Лицо Эйнора на миг жутко исказилось. Потом он откинулся к пологу палатки, грустно улыбнулся и вздохнул. Гарав поёжился. Уж очень это было зримо… Он хмуро поглядел на свои листки:

— Так что… сжечь их, что ли?

— Ни в коем случае! — Эйнор искренне испугался, стремительно сел прямо. — Пиши! Пиши, слышишь?! Пиши, ошибайся, ругайся, советуйся, болей, понимаешь?! И что-нибудь получится. Вдруг да и получится — именно у тебя — и получится?! Хуже всего, Волчонок, это когда человек всем доволен. Когда ему ни до чего нет дела и ничего не хочется менять. Пусть даже при этом он и твердит: «Как бы хуже не было!» — и называет себя «охранителем порядка». Ведь и мне… — Он сбился.

— Что тебе? — насторожился Гарав.

— Я сказал на корабле правду, мне тоже не хочется менять судьбу Кардолана на Арнор, — признался Эйнор. Усмехнулся: — Нет, на самом деле. Всё понятно и ясно, а если что и рухнет — так не при мне; уж я-то постараюсь, чтобы при мне — не рухнуло, ещё бы — за своё-то! А тут — вдруг новое рухнет у нас в руках? И будут нас потомки поминать всякими недобрыми словами: мол, родное на распыл отдали, чужого не обрели…

Гарав задумался. Получалась загадка. Да нет — какое-то противоречие. Он не мог его разрешить…

…Этот разговор состоялся у них, когда уже был разбит лагерь — а точнее, просто поставлены палатка и коновязь. Почему Эйнор не хочет селиться в самом городе, Гарав так и не понял. На его взгляд, даже с точки секретности такое было нелепо — кардоланский рыцарь, разбивший стоянку на окраине города, в котором минимум двадцать постоялых дворов, скорей скорого привлечёт к себе внимание. Или Эйнору того и надо? Он же вроде бы собирался встречаться с принцем или даже королём?

Фередир в Умбаре уже бывал и руководил постановкой палатки, а место, где поставили коней, окружил волосяным арканом. Гарава он предупредил, что в здешних местах полно змей, ядовитых пауков и прочей мелкой нечисти, так что лучше быть осторожным и внимательным. Кстати, сам он сейчас благополучно спал на одном из трёх установленных лож. Ни малейшего дела до высоких материй ему не было. Как, впрочем, и обычно.

Гарав растянулся на своём ложе и спросил:

— Отпустишь завтра посмотреть город? Или мы нужны будем?