Фантомная боль - Арнон Грюнберг

— Где ты был?

— Я дрочил.

— Что-что?

— Я дрочил, чтобы вызвать эрекцию.

— Идиот.

Она хотела меня ударить, но я уклонился. Я всегда это заранее предчувствую, будь это затрещина или пуля счастья, — я чувствую их приближение и быстро отклоняюсь в сторону.

— Давай вернемся в гостиницу.

— Что случилось? — спросила она. — Ты плохо себя чувствуешь? Ты заболел?

— Да, я заболел.

— А опера?

— Да плевать на оперу, дрянная постановка.

— Не волнуйся ты так из-за одной неудачной эрекции, мы ведь часто занимаемся любовью.

Но я сам был как неудачная эрекция в этот момент, вся моя жизнь была одной большой кровавой эрекцией, наконец я стал тем, кем мне суждено было быть с самого начала. После выхода моей первой книги я получил письмо, в котором говорилось: «Кто живет как хрен, через хрен и погибнет».

Назад в гостиницу мы тоже шли пешком, только прибавили шагу. До чего же дивный выдался вечер, просто слезы на глаза наворачивались!

Когда мы уже были в номере, Ребекка сказала:

— Все-таки жалко, что мы не послушали оперу.

Мы вышли с ней на балкон.

— Смотри, — я показал рукой перед собой, — там порт.

— Да, — отозвалась Ребекка.

— А вон там, — я снова показал, — вон там — город.

— Да, — эхом откликнулась Ребекка.

Тут я вдруг вспомнил, что так и не распаковал статуэтку, сделанную страдающей псориазом скульпторшей, так и не распакованная, она перекочевала в чулан. Вспомнив об этом, я вдруг неудержимо расхохотался.

— Над чем ты смеешься? — спросила Ребекка.

— Надо всем, — ответил я, — надо всем.

Я показал ей кровь на своей правой ладони и обнял ее, и мы вместе с ней начали смеяться над этой кровью и моей борьбой за эрекцию в опере; мы смеялись, но на самом деле нас уже не было.

— Ты все еще хочешь быть похожей на Мата Хари? — спросил я.

Ребекка отрицательно покачала головой.

— Отныне я твоя, — сказала она.

— Глупости, — сказал я.

На следующий день с моей эрекцией опять все было в полном порядке. По свидетельству Ребекки, я скакал по кровати так, словно вдруг стал мировым чемпионом.

Несколько дней назад ты спрашивала, рад ли я, что весь мир лежит у моих ног. Я уже давно не замечал, чтобы мир лежал у моих ног. И это несмотря на полученный орден, несмотря на деньги, которые приносит «Кулинарное искусство после Аушвица», и встречи с высокопоставленными чиновниками.

Ты, похоже, считаешь, что мир действительно лежит у моих ног, и это прекрасно, эйфория настолько ценная вещь, что для нее даже слов не подберешь. Вернее, никаких слов для нее и не надо. Эйфория хороша и без слов.

Не так давно ты спрашивала, не оттого ли я беру тебя с собой, что чувствую себя виноватым. Я ответил тебе, что никакой вины за собой не чувствую. И это правда. Во всяком случае, что касается нас с тобой. А почему ты сама продолжаешь везде со мной ездить? Или тебе не нужно искать для всего причину, достаточно просто привычки?

Ребекка, еще ты сказала, что я стал скуп на поцелуи. Стоит ли, вопреки всему, продолжать, стоит ли пытаться?

Я не тот человек, за которого ты выйдешь замуж, я не буду отцом твоих детей, я уже не лежу у твоих ног, я стал скуп на поцелуи; правда, у меня к тебе слабость, большая слабость, и когда я писал тебе, что считаю своим долгом посмотреть на тех мужчин, с которыми ты будешь флиртовать в будущем, когда меня уже не будет рядом с тобой, я кокетничал, но тем не менее я не твой.

Даже если люди в жизни расходятся, расставание их тоже связывает.

Милая Ребекка, я не стану говорить, что любил тебя: возможно, на самом деле единственная вещь, которая нас связывала, — это то, что мы не умели любить никого, кроме самих себя. Мы думали, что любим друг друга, и некоторое время тешились этой иллюзией, сидя на краю бассейна, но на самом деле каждый из нас ощущал себя королем вселенной и почти не замечал другого.

Желание встретить на своем пути очаровательного принца, который тебя страстно полюбит, — скорей всего, именно это скрывается за любым горем, волнением, заиканием, это то, что стоит за всякой мечтой об осмысленной и интересной жизни. Неистребимое и вечное желание встретить принца на белом коне.

Я не твой принц на белом коне, я крыса на игрушечной лошадке. Театр ложной надежды закрывается.

Я буду по тебе скучать, и из-за того, что я буду по тебе скучать, я буду тебя ненавидеть, но время все излечит.

Возможно, тебе встретится новая большая любовь, возможно, такая встреча уже произошла, и, возможно, это вызовет в тебе эмоции, похожие на счастье. Это счастье будет прекрасней, лучше и больше, чем наше с тобой.

Но ты не должна упрекать меня за то, что я не хочу быть свидетелем твоего нового счастья.

Целую,

— Что ты там пишешь? — спросила она.

— Письмо, — ответил я.

Мы сидели в ресторане в Палермо. Его посоветовал нам швейцар, тот самый, который просил меня подписать книгу.

Между горячим блюдом и десертом я читал Ребекке вслух, не скажу точно, из какой книги. Это был перевод не то с норвежского, не то со шведского, но, помню, некоторые места были очень удачные, и я еще подумал, что надо взять это за правило: читать людям вслух между горячим и десертом.

После десерта я отдал ей письмо. Оно лежало у меня в заднем кармане брюк, поэтому слегка нагрелось и помялось.

— Прочитай сам, — сказала она.

— Нет, — сказал я, — ты сама прочти.

Она читала, а я играл кусочками сахара, построил домик и попросил еще два кофе.

Она прочла письмо. Последовала сцена, но ничего драматического не произошло. Вскрики, стакан воды, опрокинутый на колени, несколько обвинений — одним словом, бессильный ритуал горя. Богу тоски в очередной раз принесли человеческие жертвы.

Я боролся с соблазном незаметно положить ей руку на колено под столом, сказать несколько слов, которые временно все исправят, а остальное довершат гормоны. Но мое решение было твердым. Как писатель, который, словно упрямый, гневливый бог, вершит судьбу своего произведения, так я вершил судьбу нашего романа. Непреклонный ни перед какими аргументами, мольбами, напоминаниями о совместных радостях, которых мы теперь лишаемся. Послушный лишь голосу, искусительному и заглушающему все аргументы голосу, нашептывающему мне: «Уйди, исчезни, пока не поздно, исчезни, пока не поздно, исчезни, пока еще никто не разбередил твоих ран». Нет такого призыва, который сравнился бы по силе с призывом к побегу.

— Ты все хорошее отправляешь на свалку, — сказала Ребекка.

— Чего только я уже не отправил на свалку! — парировал я.

Так я исчез из жизни Ребекки. Затем я вернулся обратно в Нью-Йорк. Среди многочисленных писем поклонников и начинающих авторов поваренных книг я нашел письмо от Эвелин. Эвелин вернулась в Пуэрто-Рико и поступила на работу служанкой с проживанием в семью к обеспеченным и доброжелательным людям. С ней и ее детьми все было в порядке. Она решила мне написать, потому что увидела мою фотографию в газете.

Я положил ее письмо в тот же ящик, в котором когда-то хранил рисунок с таксой. Однажды я взял и порвал этот рисунок, не желая, чтобы таксы вторгались в мою жизнь.

Ненависть — это море, в котором сливаются все реки тоски.

В Нью-Йорке мне снились сны о таксах, поваренных книгах и обществе «Карп в желе». Ребекка методически оставляла на моем автоответчике сообщения, но я ей не звонил.

Она говорила: «Я трахаюсь каждый день с новым мужчиной, Роберт, и ни у одного из них нет проблем с эрекцией».

Ревность, которую во мне вызывали ее слова, не была острой; кроме того, игра Ребекки не казалась убедительной — я не верил, что в ее жизни может появиться нечто такое, чего бы я не знал.

Я написал тридцать четыре письма: издателям, в газеты, в журналы, организаторам кулинарных показов и на ярмарки-продажи товаров для дома, все одного и того же содержания:

«С прискорбием извещаем, что три дня назад Роберт Г. Мельман скончался во сне».

Это меня развеселило.

Последовал гневный звонок редактора:

— Таких шуток люди не понимают!

Фредерик ван дер Камп оставил сообщение:

— Роберт, когда будет готово продолжение твоей поваренной книги, ты к нам вернешься?

Я заказал лимузин с шофером, чтобы поехать в Канаду, — пришлось потратить два часа на звонки, ибо многие фирмы по аренде лимузинов отказывались везти из Нью-Йорка в Канаду. Я написал Сказочной Принцессе следующее письмо:

Теперь, когда у меня есть вилла на Багамах, небольшая квартира на Мальте, пакет ценных бумаг, стоимость которых во много раз превышает все наши с тобой мечты, вместе взятые, теперь, когда не имеет смысла отрицать факт, что ко мне пришел международный успех, пусть с помощью поваренной книги — какая разница? — теперь, мне кажется, настало время от тебя уйти.