Жернова истории 3 (СИ) - Андрей Колганов

– Слушаюсь! – молодцевато выпаливаю в ответ. Что тут еще скажешь?

В номере заваливаюсь отдохнуть минут на сорок. Да, мой рабочий день еще не закончен. Сегодня, в 20.30, в бывшем доме купцов Елисеевых, на набережной Мойки, 59, предстоит выступать с лекцией о подготовке пятилетнего плана социалистической реконструкции народного хозяйства СССР. В этом здании устраивают свои заседания Агитационно-пропагандистский отдел Ленинградской Коммуны, Центральный дискуссионный клуб Ленинградского комитета ВКП(б) и Деловой клуб ленинградских хозяйственников.

Закончив отдых, начинаю собираться. Проверяю, на месте ли в портфеле краткий конспект лекции. Несколько секунд размышляю, цеплять ли на себя кобуру с «Зауэром», потом, глубоко и шумно вздохнув, все-таки вытаскиваю снаряжение из портфеля и вожусь с застежками. Кто его знает, а вдруг Лида и в самом деле чует – нацепил ли я на себя кобуру или нет. А потом устроит мне по этому поводу головомойку. Нет уж, лучше я буду до конца честным перед своей женой.

Хотя время уже довольно позднее, вокруг достаточно светло – близится время белых ночей. Сворачиваю с Невского и иду вдоль Мойки. Здание, принадлежавшее братьям Елисеевым, и внутри и снаружи выглядит более обшарпанным, чем я его помню по своему визиту в Ленинград еще в том времени. Видел-то я его только что отреставрированным, а сейчас на нем заметны следы пронесшихся бурь войн и революций. Однако все признаки купеческого шика налицо – и лепнина, и позолота, и ажурные чугунные перила лестницы, и бронзовые светильники, и роспись потолочных плафонов, и сохранившаяся мебель в стиле «модерн».

В вестибюле заметен ручеек народа. В начале июня вечерами в Ленинграде совсем не жарко, и многие сдают на вешалку куртки и плащи. Поднимаюсь за сопровождающим наверх, тяну на себя за бронзовую граненую ручку тяжелую дубовую дверь и оглядываю помещение. В бывшем Бальном зале, где и пройдет лекция, еще на месте обнаженные нимфы на потолке. Недолго им осталось – как мне объяснил сопровождающий, художнику, расписывавшему плафон, уже дан заказ заменить роспись на другую, более идеологически выдержанную. По углам свисают большие люстры-гирлянды, до боли похожие на те, что украшают интерьер продовольственного магазина братьев Елисеевых.

Но надо начинать. Народу собралось много – партактив, хозяйственные руководители и специалисты, преподаватели и слушатели Коммунистического университета. Устраиваюсь, как положено в президиуме и достаю свой конспект. Трибуны тут нет, так что буду выступать прямо из президиума… Нет, неудобно. Покидаю свое место и устраиваюсь сбоку от стола. Шум в зале немного стихает, и это позволяет уловить неразборчивые голоса за дверью. Она открывается, впуская троицу опоздавших – мужчину лед тридцати с небольшим в сопровождении молодых людей едва ли за двадцать. У самой двери они о чем-то перешептываются, и, не пытаясь занять свободные места, начинают возиться со своими портфелями. Ладно, бог с ними, приступаю к лекции.

В этот момент краем глаза отмечаю странный жест старшего из этой компании – оставаясь в зале, он зачем-то распахивает дверь за своей спиной. И сразу же взгляд цепляется за предмет в руке одного из молодых – граната Рдултовского, будь я проклят! Трудно не узнать предмет, с которым я возился на военных сборах в 1925-м.

Правая рука совершенно автоматически летит за борт пиджака, цепляет рукоять «Зауэра», выдергивая его из кобуры, а большой палец скидывает флажок предохранителя… Но бутылкообразная граната, еле слышно шипя, уже катится по проходу, и слышится чей-то заполошный выкрик:

– Бомба!

– Ложись! – ору во всю мощь лёгких, вторя первому крику, поднявшему тревогу, а левая рука уже подхватила правую снизу, ствол пистолета нащупал цель – того, кто только тянет гранату из портфеля, –палец потянул спусковой крючок, и «Зауэр» загрохотал, опустошая магазин.

Сколько всего может произойти за считанные секунды! Пока пули летят в сторону дверного проема, у меня в голове вихрем проносятся мысли: «Теракт в ленинградском партклубе… Растяпа, как же ты не вспомнил!.. Даже когда Лида сказала про общежитие на Малой Лубянке… Ведь читал же об этом, и не раз… Войков! Сегодня в Варшаве Коверда застрелит Войкова!.. Скорее, уже застрелил…».

Тем временем первая граната все никак не желала взрываться. Вторую бросить не даю, – молодой человек, которого, похоже, достала одна из моих пуль, а может, и не одна, роняет гранату на пол, а затем сам падает лицом вниз, прямо на нее. Первый, тот, что бросил невзорвавшуюся гранату, рвет из-за пазухи пистолет, так, что разлетаются пуговицы на рубашке, и я переключаю огонь на него. Третий, что постарше, успевает выскочить в коридор. Взрыв! Сраженный моими пулями все-таки успел перед этим сорвать кольцо и снять гранату с предохранителя, и теперь смертоносный гостинец рвет его тело осколками. Со звоном осыпается одно из стекол. Того, что с пистолетом, цепляет пуля, отбрасывая к дверному косяку, но он все же неуверенным движением вываливается из зала в темноту коридора.

Снова взрыв! На этот раз он звучит из коридора. Сразу вслед за этим хлопает пистолетный выстрел и у меня над ухом с противным звуком прошуршала пуля. Ухожу вниз и в сторону, перекатываясь по паркету, но выстрелов больше нет. В наступившей тишине слышен стон раненых, бессвязные выкрики.

– Звоните в скорую помощь! – кричу на бегу, пытаясь догнать террористов. – Сообщите в ГПУ!

Подскакиваю к двери и вдруг соображаю, что вылетев коридор, могу оказаться на прицеле. Секундная заминка позволят заметить, что «Зауэр» встал на задержку. Лихорадочно меняю магазин и рывком миную дверной проем, сразу прижавшись к противоположной стене. Но выстрелов нет, лишь топот на лестнице. Кидаюсь следом и торопливо сбегаю вниз. На лестничной площадке, привалившись боком к стене, сидит один из террористов, – вроде бы, молодой, – а его пистолет валяется рядом. Пробегая, отшвыриваю оружие подальше.

Внизу, уже у самых дверей – последний, что постарше. Он на ходу засовывает в карман кепку (успевает мелькнуть мысль – «зачем?»), и начинает оборачиваться на топот моих ног по лестнице. Рубашка расстегнулась на животе, открывая рукоять «Маузера», засунутого за пояс. В правой руке у него гранта, и поэтому ствол «Зауэра» немедля подскакивает вверх, и по вестибюлю разносится грохот выстрелов.

Все-таки, на бегу, да еще по лестнице, стрельба у меня не очень… Террорист (опять мелькает мысль – «а выправка-то офицерская…») успевает размахнуться и швырнуть гранату чуть ли не мне под ноги. Грохот взрыва бьет по ушам. К счастью, ступеньки спасают меня от осколков, но мой противник уже на улице. Выскакиваю за ним, ловлю взглядом и стволом пистолета удаляющуюся спину. Выстрел, другой, третий… Убегающего повело в сторону, он хватается за плечо, но продолжает быстро перебирать ногами.

У меня в магазине еще один или два патрона, но я больше не стреляю – на одной линии с террористом показались люди… Кажется, на них милицейская форма.

– Держите его! – кричу, надсаживая глотку, и срываюсь с места, сразу переходя на бег. – Он швырнул гранату в Партклуб!

Одного из милиционеров террорист сбивает с ног, выхватывает оружие, но второй успевает вцепиться в руку с «Маузером». Подбегаю и луплю рукоятью пистолета по тому месту, где на пиджаке расплывается кровавое пятно. Этого хватает, чтобы раненный на мгновение обмяк и потерял равновесие, и милиционер смог, наконец, выкрутить оружие из его руки…

К счастью, пострадавших было немного. В зале четыре человека получили легкие ранения в ноги, было несколько ушибов при неудачной попытке броситься на пол среди стульев, вторым взрывом серьезно ранена была буфетчица, находившаяся в коридоре. Обеих выживших террористов забрало местное ГПУ, и мне пришлось проехать с ними на Гороховую, ныне именуемую Комиссаровской (в связи с тем, что Феликс Эдмундович еще жив, в Улицу Дзержинского пока не переименовали…), чтобы оформить показания. Там прошу соединить меня с Лубянкой. На реплику: – «Мы сами сообщим» – отвечаю:

– Да вы не поняли! Мне с женой поговорить надо, – и диктую им номер кабинета Мессинга. Видимо, знакомые тут у него остались, и телефон этот кое-кому был известен, потому что на меня посмотрели с пониманием и пообещали дать связь как можно быстрее.

Когда телефонная станция сообщила, что можно говорить с Москвой, хватаюсь за трубку:

– Станислав Адамович? Здравствуйте. У телефона Осецкий. Лида у вас?

– Здравствуйте, Виктор Валентинович. Здесь ваша жена, – ну, кто бы сомневался. Опять на работе торчит чуть не за полночь!

– Позовите ее, пожалуйста, если это не трудно.

– Виктор? Что стряслось? – в голосе жены нешуточное беспокойство.

– Как ты можешь убедиться – ничего особенного. Жив, здоров, и звоню тебе, – стараюсь говорить как можно более убедительно.