Стратегии гениальных мужчин - Валентин Бадрак

Во-вторых, с девяти лет он остался без матери и испытал все «прелести» общения даже не с одной, а с двумя мачехами. Последняя, в зрелые годы названная Ломоносовым «злой и завистливой», сыграла заметную роль в формировании темперамента будущего ученого. И конечно, стимулировала дальнейшее развитие его самостоятельности. Гонимый и подавляемый ею мальчик должен был найти где-то недоступный кусочек пространства, в котором можно было бы существовать. Не удивительно, что он становится замкнутым, глубоко ушедшим в себя, а порой даже озлобляется – лишь таким образом находится опора в условиях, когда всегда занятый предприимчивый предок, к тому же подверженный влиянию молодой супруги, сознательно сторонится близких контактов с сыном. Скорее всего, именно глубокое душевное одиночество, с одной стороны, и природная жажда жизни, воспитанная бушующей средой мужественных людей Севера, – с другой, заставили юношу искать решительно новые способы достижения внутренней гармонии и согласия с самим собой. Интуитивно двигаясь в беспредельном лабиринте, усеянном тупиками людского невежества (хотя в основном и беззлобного), Ломоносов все же пришел к своей заветной двери: терпение привело его в сказочный мир книг. На лету обучившись читать и писать у соприкоснувшегося с образованием соседа и дьячка приходской школы в возрасте десяти-одиннадцати лет, мальчик развил в себе просто уникальную память. Тут тоже вряд ли есть чему удивляться: набор литературы в далекой от цивилизации деревне был настолько мал, что юному Ломоносову для коррекции жестоко ущемленного самосознания и просто духовной подпитки хотелось перечитывать знакомое множество раз. Так что вскоре Михаил выучил любимые книги наизусть. Кроме того, он быстро понял, что таким образом есть возможность выгодно выделиться среди окружения и заслужить любовь многих, в том числе и отца, поощрявшего тягу к знаниям. Однако же главным устремлением было бегство из реального мира, да еще пытливость и восторг познающего, с каждым днем возрастающая в молодом человеке. Выпросив у детей другого соседа «Грамматику» и «Арифметику» и скрупулезно проштудировав книги от корки до корки, Михаил Ломоносов осознал, что внезапно стал на голову выше окружающих его. Причем не только сверстников, но и взрослых людей. С другой стороны, книги стимулировали появление такого безбрежного количества важных вопросов, что поиск ответов на них со временем стал для любознательного искателя просто навязчивой идеей.

Когда же через некоторое время Михаил Ломоносов осознал, что никогда не найдет ответов в той глуши, где родился, он всерьез начал задумываться о возможности изменить свою жизнь. В довершение к этому пребывание в родительском доме с каждым днем становилась все более невыносимым – даже для чтения ему приходилось обрекать себя на «стужу и голод», так как мачеха не давала пасынку покоя и настраивала против него отца, выставляя неисправимым бездельником. Принятию радикального решения способствовали и обескураживающие колоритом рассказы о Петре Великом (не единожды бывавшем в краю поморов), которых Ломоносов наслушался от взрослых и от которых тлеющий огонек в его глазах вспыхивал ярко искрящимся пламенем.

Так или иначе, узнав о существовании Славяно-греко-латинской академии в Москве, Ломоносов начал прорабатывать различные варианты бегства из родных мест и искать возможность выжить в огромном городе. Уже в этот ранний период жизни решение было не эмоциональным порывом, а результатом длительных размышлений, моделирования ситуаций применительно к своему образу и положению, которые, надо полагать, в течение определенного периода времени поддерживали в юноше яростную жажду жизни и непреодолимое желание протаранить жесткие рамки своего социального круга. Нет сомнения, что юношу больше волновало, как добраться до Москвы и получить место в вожделенном учебном заведении, нежели проблема разрыва с семьей, которая тормозила его движение к знаниям и к новой пленительной жизни, волнующий запах которой молодой искатель уже успел почуять в прочитанных книгах. По мере того как в Михаиле, которому уже исполнилось девятнадцать, росла жажда нового, в нем одновременно улетучивались последние сомнения. Наконец, когда представился удобный случай, он, даже не попрощавшись с родными, двинулся вслед за караваном с мерзлой рыбой.

Ломоносов и в этой нестандартной судьбоносной ситуации, и всегда в дальнейшем неизменно использовал все возможные средства, способные приблизить его к решению своей тактической задачи – несомненное качество победителей. Так, догнав караван, он умолил приказчика взять его с собою, чтобы «только увидеть» Москву, и лишь много позже, уже в самом городе, юноша раскрыл истинные замыслы и убедил зачислить себя в ряды учеников Славяно-греко-латинской академии, назвавшись при этом дворянским сыном. Несколько позже, уже в стенах учебного заведения, он еще раз пошел на беззастенчивый обман для получения допуска к большим знаниям и перспективам – чтобы попасть в состав географической экспедиции в должности священника, Ломоносов, ни секунды не колеблясь, объявил себя под присягой сыном священника. Правда, в последнем случае обман раскрылся, и он наверняка поплатился бы будущим, не прояви до этого случая исключительного трудолюбия и просто потрясающей выдержки при приобретении знаний. Все же интересно, что взращенный в достаточно религиозной среде России Ломоносов не побоялся под присягой сказать неправду ради своего будущего – кажется, уже тогда он очень близко подошел к рождению идеи.

Условия для продвижения в царстве наук в те времена в России были действительно предельно сложными: живя в полуголодном состоянии, подрабатывая рубкой дров и чтением псалмов над покойниками, чтобы самому не умереть с голоду и не сойти с ума от напряжения, Михаил Ломоносов все же неотступно вгрызался в старинные письмена Аристотеля, Цицерона, Цезаря, Сенеки, Плутарха, Гомера, Горация, Макиавелли и многих других авторов, которых его более молодые одноклассники игнорировали или бросали недочитанными. На фоне отказа от достатка в отцовском доме и перспективы получения солидного наследства его учение не просто выглядело призрачной иллюзией, а было для окружающих сродни сумасшествию.

Нужна была гигантская выдержка, чтобы победить сознание, требующее успокоительных плодов тотчас, а не через годы непосильного труда. Но скоро искатель не только почувствовал превосходство своих знаний, но и начал нащупывать рациональное зерно самовыражения. Хотя его неумолимо тянуло в гуманитарную сферу, разум ученика говорил другое: он должен освоить принципиально важное для государства, непременно прикладное дело, которое могло бы обеспечить имя ученого и исследователя. А потом уже следовать велению сердца. Выбирать не приходилось – Ломоносов был согласен освоить любое дело, которое будет предложено.