Вас невозможно научить иностранному языку - Николай Замяткин

Среди всего этого паноптикума, этой языковой «кунст-камеры», переполненной несправедливыми и обидными смысловыми несовпадениями, имеются также весьма редкие и счастливые исключения, когда значение какого-либо слова одного языка едва ли не полностью совпадает со значением этого слова, помещенного в другой язык. Фамилия Слиска, вброшенная в английский язык, например, имеет там практически то же самое, кроме разве что самых тончайших нюансов, интересное звучание, что и в нашем родном языке…

«Кака быстро проходит по краю поля, обыгрывает двух игроков, демонстрируя великолепную технику владения мячом, и отдает точный пас в штрафную площадку. Удар — гол!!! А всё благодаря прекрасной игре Каки… эээ… Кака… в общем бразильского футболиста!». Да, мой любезный собеседник, да! Именно такой запоминающийся репортаж мне удалось услышать с последнего футбольного чемпионата мира, проходившего в стране всеми нами любимого штандартенфюрера Штирлица.

А это уже репортаж с чемпионата мира по футболу среди юношей в Канаде. Играют сборные Польши и Аргентины: «Стопроцентная голевая ситуация. Удар! И в очередной раз этот молодой футболист промахивается по воротам. Сколько можно? В своей стране он играет в команде с названием… эээ… „Гомик“… может быть, поэтому команда не занимает высокой строчки в турнирной таблице…»

Ползущий с одной колдобины к другой автобус, везущий в райцентр крестьян одной из близлежащих деревень. Около окна сидит мальчик лет семи-восьми, но смотрит он не на проплывающие за окном и изумительные в своей красоте березовые рощи и луга, от которых так сладко заднит сердце и к горлу подкатывает какой-то непонятный комок… Мальчик увлеченно смотрит на колоду разноцветных карточек в своей руке.

На карточках изображены различные симпатичные персонажи американо- голливудского производства: железно-суровые, но симпатичные роботы-убийцы, улыбчиво-симпатичные мутанты-убийцы и кровососы-вурдалаки-убийцы — тоже симпатичные; «крутые» девки-ведьмачки с симпатичными садистскими ухмылками, острыми когтями и одеждой, предназначенной не для того, чтобы скрывать их гипертрофированные детородные органы, но более для того, чтобы выставить эти органы на всеобщее обозрение; не менее привлекательные люди-крысы и люди пауки, призванные элегантно бороться со злом, непринужденно убивая направо и налево при помощи самого разнообразного симпатичного оружия, не забывая отпускать при этом всяческие симпатичные шуточки-прибауточки, и прочая кровожадная мерзость, нежить и нечисть…

Рядом с мальчиком уже почти час стоит бабушка в телогрейке и платочке и тоже пристально смотрит в колоду, шевеля губами, очевидно, пытаясь разобрать надписи на непонятном языке. «Сэ… пэ… и… дэ… сэ… пэ…» — бормочет она. «С…пидарман!!!» — вдруг говорит она громко — на весь автобус. Все головы в немом изумлении поворачиваются к ней. «Вот чему они учат наших детей!!!»

Бабушка, быть может, не очень хорошо разбирается в тонкостях произношения в английском языке, но ее приговор, ее глубинное понимание сути вопроса не становится от этого менее верным — они упорно учат наших детей — и всех нас! — именно этому. И, надо сказать, учат очень успешно…

Среди курсантов Института иностранных языков Министерства обороны США, изучающих русский язык, существует старинная традиция просить преподавателей — особенно женщин — громко говорить фразы «пекарь с кротом» и «смелый русский хор». Ни о чём не подозревающего преподавателя какой-нибудь тонкий и звонкий курсантик с невинно-голубыми глазками — шельма этакая! — как бы невзначай просит перевести эти фразы с английского на русский. И, конечно, перед такой же «невинной» затаившей дыхание аудиторией. Когда просьба исполняется, то к удивлению ничего не понимающего преподавателя, ответом бывает громогласный хохот американской солдатни, наслаждающейся похабщиной (да-да, по-английски эти фразы являются самой настоящей похабщиной!), изрекаемой попавшимся на языковую удочку преподавателем.

Ваш же покорный слуга был заблаговременно предупрежден выпускниками этого института о возможных провокациях подобного рода и был к ним готов. Так что нельзя недооценивать важность агентурных сведений для поддержания боевой готовности! Предвкушающих веселые минуты «шутников» в военной форме ждал достойный ответ. О да! Возможно, в первый раз за всю историю существования этого института они получили по заслугам! Долгие годы, проведенные мною в шаолиньском монастыре в строгом посте и изучении методов третирования остроумцев в униформе, не прошли понапрасну! Но об этом, мой любезный собеседник, я расскажу как-нибудь в другой раз и не исключено, что в другой книге…

Один мой друг-«зеленый берет», зная мою слабость к коллекционированию всяких языковых казусов, рассказал мне со смехом, как группа офицеров, в которую входил и он, в ходе выполнения задания в Таиланде была представлена одному весьма высокопоставленному официальному лицу. Обстановка была достаточно формальной и даже несколько торжественной, и переводчик из «зеленых беретов», называя фамилии своих коллег, использовал перед ними слово «кун», что является чрезвычайно уважительной формой обращения — наподобие бывшего нашего «достопочтимый господин» или японского сверхвежливого «сама». В группе находился один политически откорректированный «африканце-американец», и когда переводчик представил его, используя, конечно, вежливое слово «кун» (переводчик употреблял это слово перед всеми фамилиями), то он немедленно впал в неуправляемую истерику, вызвав всеобщее замешательство. Церемония была скоропостижно прервана. «Зеленые береты» бесславно отступили с «поля боя» и ретировались к себе в гостиницу, чтобы перегруппировать там свои силы. Ситуация была весьма и весьма напряженной.

Напряженная «тактическая ситуация» (как выразился мой украшенный зеленым беретом друг), в которую попала его группа, осложнялась еще и тем, что никто ничего не понимал, включая переводчика, а истеричный «африканец» категорически отказывался давать «показания», до утра запершись у себя в номере, откуда лишь периодически доносился звон разбиваемой посуды, угрожающие вопли и удары чего-то тупого — очевидно, его головы — о стены. К утру в номере наступила мертвая тишина, а затем дверь отворилась и на пороге появился он сам — горделиво-спокойный, хотя и бледный (насколько это было возможно при цвете его кожи), и в полной парадной форме. В его руках были несколько листков бумаги, которые оказались официальными рапортами. Один рапорт он тут же вручил командиру группы, а копии предназначались всем — начиная от командира корпуса и вплоть до министра обороны и президента.

Из рапорта стало понятным, что в тех местах, откуда «проистек» — не то Алабама, не то Луизиана — наш вояка, для представителей его расы слово «кун» является очень оскорбительным и, возможно, даже более оскорбительным, чем всем нам знакомое и привычное «ниггер». Обиженному попытались объяснить, всю невинность слова «кун» в тайском языке, растолковать неуместность прямой экстраполяции значения сходно звучащих слов в одном языке на совершенно другой язык, но всё понапрасну — политически корректные рычаги в голове «афро-американца» заклинило окончательно и бесповоротно.

Дело об «употреблении оскорбительных расовых эпитетов» продолжалось месяцы, если не годы, на всех уровнях американской военной бюрократии. Были исписаны тонны бумаги и потрачены миллионы долларов. «Истец» покинул вооруженные силы — он не хотел служить в таких «невыносимых» условиях. Где он сейчас? Что он думает об этом «инциденте»? Видит ли до сих пор «козни белых расистов» во всём и вся? Кто знает, кто знает…

Политическая корректность… Как много в этом звуке! Да, в моём сердце, мой любезный собеседник, многое отзывается при этих словах! Например, анонимный пасквиль на вашего покорного слугу с гневным обвинением меня в том, что я по утрам говорил моим коллегам-женщинам, как они хорошо сегодня выглядят — уверяю вас, что я делал это совершенно невинно и без задней мысли, исключительно желая сделать им приятное! Или достопамятный обед вдвоем, во время которого я обращался к своей мило улыбающейся — о, эта милая, многообещающая улыбка, которой мне не забыть никогда! — бывшей курсантке со страстной речью о преимуществах чтения с минимальным использованием словаря в изучении иностранных языков, находя в ней, казалось, полное взаимопонимание в тонкостях построения контекстуального поля, обед, после которого она отправила официальный рапорт по команде, обвинив меня в недостойных домогательствах и едва ли не в том, что я против ее воли грубо взял ее в заложники на целых пятьдесят минут.

О да, мой любезный собеседник, о да! Я многое мог бы рассказать о политической корректности, правящей свой разнузданный бал в Америке, и о всемогущих «политкорректорах», сорвавшихся с цепи. Я мог бы говорить и говорить и когда-нибудь это сделаю, но в этой книге, посвященной совсем другому, ограничусь лишь… Пушкиным. Да-да, тем самым Пушкиным, который памятник себе воздвиг нерукотворный! Оказывается, что народная тропа не заросла к нему не только у нас на Руси, но и в стране «макдональдсов», Голливуда и «политкорректности». Но обо всём по порядку.