Вас невозможно научить иностранному языку - Николай Замяткин

Уже известный вам, мой любезный собеседник, «матрешечный» Джон пригласил меня на очередной фестиваль, где он намеревался коробейничать со своими балалайками и расписными ложками. Я приехал, занял место у столика с товаром и стал разглядывать толпу и наших соседей-торговцев. Слева от нас был афганец в бурнусе, справа — усатый индиец в тюрбане. Чуть поодаль я заметил столик, на котором были разложены разнообразные африканские товары: маски, статуэтки из черного дерева, бусы, пестрая одежда, книги. Книги-то и привлекли мое внимание. Я подошел и стал их рассматривать. Они оказались пропагандистской литературой, направленной против белой расы: геноцид африканцев белыми, рабовладение и работорговля, требование репараций в пользу угнетенного нами чернокожего населения и такое прочее. Хозяин товара заметил мой интерес и явно хотел бы со мной поговорить, но был занят разговором с одним из своих покупателей. Выглядел торговец-«идеолог» соответственно — национальные африканские одежды, включая цветастую шапочку, напоминающую по форме турецкую феску, тонкие, интеллигентные черты лица, профессорские очки, четки в руках.

Я посмотрел товар и вернулся к «русскому» столику. Джон попросил меня подежурить около своих матрешек и отлучился «на полчасика» по каким-то делам. Я вытащил из кармана книгу и стал было читать, как вдруг передо мной кто-то откашлялся. Я поднял глаза — это был хозяин африканского столика.

— Я вижу, что вы русский?

— Да, я русский.

— У меня к вам такое дело… Вы слышали о Пушкине?

— Да, конечно. У нас все… эээ… слышали о Пушкине.

— А вы знаете, что он был негром?

— Да, знаю. У нас все…

— Я бы хотел иметь его книги в моём магазине — у меня есть свой магазин — это было бы очень хорошо для роста нашего африканского самосознания в Америке.

— По-английски было бы затруднительно найти что-либо…

— Не важно — можно и по-русски. Они были бы не для чтения, а в чисто символических целях. Для роста самосознания.

— Хорошо, я могу посмотреть…

— Кстати, вы знаете, что Пушкина убили?

— Да, у нас все это знают.

— А почему убили? Это знаете?

— Была дуэль. Это было связано с его женой — сын французского посла Дант…

— Нет-нет, всё не так. Правда в том, что гениальный негритянский поэт Пушкин был убит белыми русскими расистами.

— ???

— Да-да, молодой человек, это был заговор белых расистов! Но разрешите откланяться

— Я должен идти. Спешу, знаете ли. Вот моя карточка.

Я чисто механически взял у него из рук карточку. У меня в голове звенело. Для меня наконец-то открылась страшная правда, которую так долго прятали от нас засушенно-назидательные — «Тема лишнего человека в сочинении недостаточно раскрыта! А ошибок поналепил сколько! Ставим тройку с натяжкой!» — «училки» с указками на уроках литературы. У меня перед глазами одно за другим проносились видения: Александр Сергеевич с кольцом в носу и в набедренной повязке, исполняющий вокруг костра свои национальные танцы под звуки тамтамов; крест, пылающий на лужайке перед домом великого негритянского поэта в Михайловском; мстительно глядящая из кустов Арина Родионовна в чепчике; Дантес в белом ку-клукс-клановском колпаке с прорезями для глаз, ведущий за собой толпу пьяных гусар с факелами, которая вопит: «Вздернуть ниггера! За „Повести Белкина“! Чтоб неповадно было, в натуре, русский язык поганить! За недостаточно раскрытую тему царя Салтана! За кота ученого с цепью, мать его так-растак! За Евгения, млин, Онегина с Наташей Ростовой! За горячий жир котлет! На березу его — чтоб помнил чудное мгновенье!»…

Когда туман перед моими глазами рассеялся, очкастого «идеолога» в феске уже нигде не было видно. Но травма, нанесенная им моей легкоранимой психике, не зажила и по сей день… М-да…

А что же трагедия семейства Фокачуков, с которого я начал мое повествование, можете поинтересоваться вы, мой любопытный и памятливый собеседник, что же стало, в конце концов, с ним? История эта имела самый что ни на есть безоблачно-счастливый конец — измученные злыми американскими детишками Фокачуки безжалостно устранили эту досадную горошину под пуховой периной своей новой американской жизни, просто поменяв свою неудачную фамилию на более удобоваримую (кажется, на фон Качьюкофф или что-то в этом роде), и успешно продолжают свое плавание по нескончаемой кака-кольной реке с гамбургерными берегами с гордым названием Америка. Давайте же и мы с вами порадуемся за них…

Неплохой компот, или Несколько слов о профессионализме

Я готовил данный трактат к первой публикации и в силу этого должен был много раз посещать издательство, которое занималось корректурой, версткой и другими малоприятными, но необходимыми для автора вещами. Издательство находилось не в моём городе, и я был вынужден приезжать туда на поезде и проводить там целый день. Очевидно, решив хоть как-то облегчить мое пребывание в чужом и совершенно незнакомом для меня городе, работники редакции любезно сказали мне, что на первом этаже здания находится весьма приличная столовая, куда я могу ходить обедать. Я решил прислушаться к этому совету и в первый же день пошел в эту столовую.

Столовая оказалась вполне традиционно-советской как по облику, как и по наполнявшим ее запахам. Меня это не смутило, так как я знал, что весьма часто за неказистым внешним видом скрывается очень даже достойное содержание. Я взял видавший виды поднос и выбрал для себя первое, второе и компот. Покончив со всем этим, я решил, что мой выбор сегодня был не очень удачным, и что на следующий раз мне повезет больше. Компот, впрочем, был неплохим. Во второй раз компот снова оказался вполне съедобным, чего нельзя сказать об остальных… эээ… блюдах. Интересно, как можно придать даже картофельному пюре такой, с позволения сказать, вкус? Какой технологический процесс для этого применяют? Во мне проснулся и беспокойно заворочался исследователь-естествоиспытатель. Этакий любопытный Миклухо-Маклайчик с увеличительным шерлокохолмсовским стеклом в руках.

Мое третье посещение этой «едальни» было уже чисто научным — я старался выбирать местные блюда, которые я до сих пор не пробовал. Я внимательно смотрел на поваров в их традиционной профессиональной одежде и других аборигенов столовой. Все они выглядели вполне достойно и профессионально. Многие из них явно работали здесь лет по двадцать, а то и больше. Они говорили нормальными голосами. Они явно не испытывали никакого стыда. Их глаза не бегали по сторонам. В них не было и тени сомнений. Они совершенно без ненависти смотрели на меня и на других посетителей. Одна из них даже дружелюбно улыбнулась мне — как любопытно: какой интересный экземпляр для моей коллекции! Я осторожно — чтобы ненароком не спугнуть ее — улыбнулся в ответ и продолжил свои выверенные многолетней практикой движения по алгоритму эксперимента. Я поставил поднос на стол, как обычно тщательно протер носовым платком подозрительного вида ложку и вилку, собрал в кулак свою волю и провел заключительный и решающий этап эксперимента: приемлемыми для потребления оказались опять-таки компот и в какой-то степени хлеб. Я вытащил из кармана свой блокнот и тщательнейшим образом записал результаты моих научных исследований — они ни в коем случае не должны были пропасть для потомства…

Вы раздражены, мой любезный собеседник? Вы хотите спросить меня, какое отношение мои неудачные посещения «изб-едален», в том числе и конкретно этой, имеют к изучению иностранного языка? А разве это не очевидно? Для начала, правда, я поправлю вас относительно «неудачности» моих похождений в издательскую столовую. Соглашусь, что мой желудок несколько пострадал, принимая на себя удар столовских биточков, непонятно во имя чего замученных кур в соку и без оного и всего остального меню (кроме компота!), но эти жертвы были отнюдь не напрасными. Эти жертвы позволили создать мне еще одну иллюстрацию для нашего с вами трактата, на которую вам, мой нетерпеливый собеседник, будет небезынтересно посмотреть.

Да, да, да! Получилась весьма поучительная иллюстрация, которая яснее ясного показывает нам, что тот простой факт, что человек занимается чем-то двадцать или даже более лет, еще не делает его профессионалом в этой сфере! Я не могу назвать профессионалом повара, картофельное пюре которого вызывает рвотный рефлекс! Пюре! Даже я могу вполне сносно приготовить картофельное пюре. С закрытыми глазами и, возможно, со связанными за спиной руками! И ногами! Люди, изо дня в день потчущие вас «блюдами», которые согласится есть далеко не каждое уважающее себя домашнее животное (даже хрюкающее!), для меня не профессионалы. Кто же они? Заключенные, отбывающие свой срок? Рабы, волей случая прикованные к ненавистному веслу, на которое они должны день за днем и год за годом налегать? Достойные лишь жалости, но никак не уважения? Нет, не хочу затруднять себя поисками подходящего эпитета. Кто угодно, но только не истинные профессионалы, знающие и любящие свою работу! «Срок давности» не смягчает в данном случае вину, но лишь усугубляет ее. Приговор окончательный и обжалованью не подлежит!