У старых окопов - Борис Васильевич Бедный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А может, зря она так навалилась на практикантку и девчонка перед ней ни в чем не виновата? Нюра готова была тут же, не сходя с места, великодушно признать свою неправоту, лишь бы практикантка отстала от Михаила. Мало ей ученых ребят в институте? И еще теплилась надежда, что даже и Михаил может показаться ей с профессорских высот недостаточно культурным. Он ведь хоть и техник, а парнишка простой…
Нюра так упорно рассматривала практикантку, что та обернулась на ее взгляд. На миг глаза их встретились, и Нюра поспешно схватила стакан и залпом допила свой компот. Она тут же разозлилась на себя за то, что допустила слабинку и первая отвела глаза, как бы отдала без боя этой залетной фифочке Михаила, и самолюбиво вскинула голову, готовая постоять за себя. Но практикантка уже вышагивала в проходе между столиками, и спина у нее была такая торжествующая, что даже сладкий компот из сухофруктов показался Нюре горьким. За всю свою жизнь она еще ни у кого не видела такой нахальной спины.
Недовольная собой, Нюра нарочно высидела еще пяток минут и лишь потом вышла из столовой, чтобы практикантка много о себе не воображала и не вбила в голову, что она следит за ней и только о ней одной и думает с утра до вечера. На берегу Нюра уселась на бревнах, которые весной, по высокой воде, выкатали на нужды строительства. Она достала блокнот и попробовала загодя прикинуть, сколько их бригада сплотит до конца месяца, если будет работать так же удачно, как нынче до обеда. Цифры получились солидные, и Нюра повеселела.
— Вот ты где, а я тебя ищу, — сказала Даша Савушкина, усаживаясь рядом с ней. — Разговор есть… — На правах старинной подруги и комсорга Даша бесцеремонно заглянула в Нюрин блокнот и присвистнула: — Все-таки коряво ты пишешь, Анюта!
— Так я же не напоказ, а для себя, — попыталась оправдаться Нюра.
— Все равно коряво. Ты не обижайся, но у тебя сам почерк какой-то… малограмотный, что ли. Сразу видно: всего учения у тебя кот наплакал.
И тогда Нюра поддела Дашу, чтобы та особенно не возносилась перед ней:
— А я на курсы не ездила. И вообще шибко образованную из себя не корчу, как… некоторые!
— Не лезь в бутылку, — посоветовала Даша. — Когда ты говоришь, вовсе незаметно, что у тебя недобор грамотёшки, а на писанину твою глянешь — сразу в глаза кидается. Мой тебе совет: не пиши ничего своему Мишке. Невыгодно это тебе, поняла? Пусть будет у вас… устная любовь!
— Ты хочешь сказать, что он из-за почерка… — не на шутку испугалась Нюра. — Да ведь не за почерк любят!
— Так-то оно так, а все ж не годится жене техника или невесте такие каракули выводить. Самокритики тебе, кума, не хватает, — привычно обобщила Даша и заключила строго: — Осенью в вечернюю пойдешь.
Нюра и сама с радостью села бы за парту — вот если б только при этом не страдало ее самолюбие. Прошлой осенью она поддалась Дашиному натиску и начала-таки ходить на занятия в вечернюю школу. Но с учебой у нее не заладилось. За время своего бригадирства Нюра и сама не заметила, как привыкла к почету: ее именем частенько козырял начальник запани, на торжественных собраниях в честь Октябрьской годовщины и Первомая она всегда сидела в президиуме на клубной сцене. А в школе все вдруг перевернулось вверх тормашками, и Нюра впервые в жизни очутилась в положении то ли лодыря, то ли той самой неумелой нескладехи, с какими она же сама воевала на работе, — выбирай, кто тебе больше нравится!
И главное, все произошло так буднично, мимоходом, будто иначе просто и быть-то не могло. Учительница вызвала Нюру к доске, и та опозорилась перед всем классом, а были тут сплавщики и из полозовской и из ее бригады. На передних партах совестливые ребята стыдливо отводили от Нюры глаза, а на задней кто-то ехидно хихикнул, радуясь позору прославленной бригадирши. Нюра походила в школу еще с неделю, чтобы сразу не догадались, почему она бросает учебу, потом ушла в отпуск, съездила в родную деревню, а после отпуска в школу ни ногой, как ни уговаривала ее Даша…
И теперь Нюра дипломатично сказала:
— Насчет школы там видно будет…
— Я тебе дам — видно! — взвилась Даша. — Пойдешь как миленькая! А не пойдешь… я Мишке твоему пожалуюсь, все про твой почерк расскажу. Поимей в виду: теперь ты у меня в руках. Сознательности не хватает, так любовь заставит тебя учиться. Вот когда я к тебе ключик подобрала!
— Ну и радуйся… ключница! — бессильно злясь на Дашу, выпалила Нюра. — Не знала, что ты такая ехидина. Да разве я виноватая, что мало классов кончила?
Она вдруг живо припомнила, как бегала девчонкой в школу. В их деревне только начальная была, а семилетка — за одиннадцать километров. Да это считалось только одиннадцать, а там, если как следует померить, так и все пятнадцать наберется, зимой не набегаешься… А когда в последний военный год пришла похоронка на отца, мать с горя слегла, а младшенькие — братишка с сестренкой — без Нюриного досмотра совсем захирели. Тут и кончилась вся ее учеба.
И позже, когда мать поднялась, Нюра набавила себе пару годков, благо рослая уродилась, да и пошла на сплав, на эту же самую запань. Тогда не больно-то в метриках копались, каждая пара рабочих рук до зарезу нужна была. Вот на этой же столовке, возле которой сидели они сейчас с Дашей, висел тогда плакат-призыв: «Лес нужен стране, как хлеб и металл!»
— Корявый почерк… — проворчала Нюра. — Другие учились, а я вкалывала, вот и некогда было мне корявость свою ликвидировать. Сама знаешь, не до почерка тогда было! Года три я и карандаша в руки не брала, скажи спасибо, что все буквы-цифры из головы не выскочили, а ты — почерк… Вон мой почерк! — Нюра широко повела рукой, обнимая всю запань с молехранилищем, сортировочной сеткой, сплоточными станками и лентами готовых
