Русский самородок. Повесть о Сытине - Константин Коничев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты понимаешь, Авдотья, как он поет, как он поет! – И сам попробовал подражать:
Люди гибнут за металл,Са-а-атана там правит бал!..
– Потише, Ваня, ты этак всю семью разбудишь, а Шаляпиным все равно не станешь.
– Как он, черт, здорово поет! И где еще такие есть? – И сам себе Иван Дмитриевич отвечал: – Нигде! Только на Волге такие бывают, да и то не чаще как однажды в триста лет! А может, и еще реже. Шаляпин с Волги, Горький с Волги. Тот и другой – чудное явление!..
Утром спозаранку Иван Дмитриевич на ногах. В семь часов – холодный душ. За чаем торопливо просматривал все московские газеты. Его не интересовали статьи и происшествия. Бегло читал телеграммы из-за границы. И если в «Русском слове» не оказывалось тех телеграмм, которые уже появились в других газетах, он подходил к телефону и кричал в трубку главному редактору Благову:
– Федор! Где вы вчера с Дорошевичем кутили?
– Нигде, Иван Дмитриевич.
– Ну, значит, в художественном кружке опять языки чесали.
– Никак нет, Иван Дмитриевич, не чесали.
– Не ври! Не обманывай! Почему тогда в нашей газете нет важнейших сообщений из Рима и Берлина, а в других есть? Если вы со своей газетной компанией так будете работать, вы меня но миру пустите. Гулять гуляйте, а дело знайте… Не могу же я за всеми вами уследить. Я и так все время на ногах и на колесах: день в Питере, ночь в вагоне, день в Москве, ночь опять в вагоне между двумя столицами. Давай, Федя, чтоб впредь таких досадных пропусков не было. «Русское слово» со своей информацией не должно плестись в хвосте…
Положив трубку, Иван Дмитриевич вспомнил опять о вчерашнем вечере, затянул:
– Люди гибнут за металл! Сатана там правит бал! бал, бал!
– И что тебе, Ваня, дались эти слова? – спросила Евдокия Ивановна.
– А то, что очень верно! В угоду сатане люди гибнут и губят друг друга из-за этого презренного металла. А я не погибну! Меня это не касается; для меня презренный металл не средство стяжательства, а средство для достижения цели. Я, Сытин, обязан насытить ненасытную малограмотную и неграмотную Русь литературой, и в этом я преуспел немало. Золото, добываемое нашим товариществом, растекается миллионами ручейков в народ!.. – И снова нараспев:
– Нет, я не гибну за металл! Да!
Ненароком выглянул из окна: вид открывался во двор редакции и типографии «Русского слова».
Во дворе стояли парами матерые битюги с возами тюков и рулонов бумаги. Бойко работали на разгрузке бумаги чернорабочие и грузчики. Но Иван Дмитриевич заметил неладное, торопливо оделся и бегом по широкой лестнице во двор. Там он посмотрел один тюк, другой, третий: некоторые из них оказались продырявлены железными крюками.
Сытин рассвирепел:
– Вы что, бесшабашные! Не видите, что делаете? Вы думаете, хозяину нервы портите? Вы портите бумагу, на которой печатаются газеты, книги.
Грузчики виновато молчали. Замолчал и Сытин.
В это время во двор зашел молодой, красивый, с белокурыми кудрями, вылезшими из-под картуза, деревенский парень.
Выбрав подходящую минуту, он подошел к Сытину.
– Иван Дмитриевич, я рязанский, грамотность имею. Хотел бы работать у вас…
– А что можешь? – взглянув сурово на парня, спросил Сытин.
– Могу в корректорской…
– Ишь ты, ученый! Мне, кажись, корректоры не нужны…
– Нужны, Иван Дмитриевич.
– Откуда ты знаешь?
– А вот из этих книжек…
Парень вытащил из-за голенища сапога несколько тощих книжек с красочными обложками и, перелистывая их, начал показывать Сытину, какие в них есть несуразные ошибки. Но Иван Дмитриевич отмахнулся:
– У меня нет времени разбираться. А ты, парень, дока, по глазам вижу. Как звать-то тебя?
– Сергеем, а по фамилии Есенин. Мой отец в Москве в приказчиках состоит…
– Вот что, Сергей, ступай на Пятницкую в нашу книжную контору, там обратись к Николаю Ивановичу Сытину. Он разберется. Сумеешь понравиться – определит тебя на дело. Ступай… Да скажи Николаю, что я тебя направил.
– Спасибо, Иван Дмитриевич.
Есенин пошел на Пятницкую, а Сытин позвонил сыну в контору:
– Никола, к тебе придет парень, похожий на монастырского послушника, звать – Сергей. Поговори с ним чередом. Парень, кажись, дельный, и если так, бери на работу по усмотрению…
Николай Иванович Сытин, старший сын Ивана Дмитриевича, был человек достаточно образованный, закончил он учение в Коммерческом училище на Остоженке, но отцу показалось этого мало. Пришлось Николаю, по совету отца, закончить еще и высшее техническое училище и стать не только коммерсантом, но и химиком, специалистом по производству бумаги. А пока Николай Иванович исполнял должности технического руководителя и калькулятора в книжном издательстве. Он был похож на своего отца, носил такую же, клинышком подстриженную бородку и густые темно-русые волосы, пока нетронутые сединой. Энергичному отцу Николай казался медлительным, тихим, но справедливым и внимательным к людям.
Есенин застал Николая Ивановича в кабинете. Произошел обстоятельный разговор.
– Где учились? – спросил Николай Иванович.
– В церковно-учительской школе, у себя там, в Спасо-Клепиках, Рязанской губернии.
– Доброе дело. Каких писателей больше других почитаете?
– Люблю русскую поэзию. Конечно, Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Кольцова. Из прозы книги Льва Толстого люблю…
– Хороший выбор, отличный. Наверно, и сами пробовали писать? Не думайте утаивать: от чтения таких писателей, а от любви к ним тем более, человек в душе становится поэтом.
– Не скрою, – ответил Есенин, – у нас там в Клепиках есть учитель словесности, Евгений Михайлович Хитров, он одобрял и поощрял мои первые потуги в стихосложении.
– Быть может, у вас есть с собой что-либо написанное?
– Есть, вот. – Есенин подал исписанные мелким почерком листки со своими стихами.
Близоруко, сквозь очки, посмотрел Николай Иванович и сразу вернул листки автору.
– У меня зрение очень слабое, а у вас мелкий почерк, прочтите, пожалуйста.
– Эх, добро бы только почерк мелкий! – тяжело вздохнув, но бодрым, звенящим голосом проговорил Есенин. – С почерком еще можно управиться, а вот совладать с поэзией трудней. Однако, с позволения вашего, прочту.
Выткался на озере алый свет зари,На бору со звонами плачут глухари.Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.Только мне не плачется – на душе светло…
– Вполне прилично. Может быть, и подражательно, но хорошо. Я ведь не очень искушен в поэзии, – заметил Николай Иванович, прослушав строки есенинских стихов. – А ну-ка еще что-либо…
Есенин перебрал листочки и прочел на выбор еще несколько стихотворений.
– Хотите к нам в корректорскую? Устрою! Уж на что ближе к делу книжному? Раньше-то где вы трудились? – спросил Николай Иванович.
– Не трудился, а прозябал, – махнув рукой, ответил Есенин. – Мой отец в приказчиках у купца Крылова здесь, в Москве, ну и меня временно пристроил, а мне хочется поближе к делу книжному, культурному…
– Хотите на первых порах в подчитчики: рублей тридцать в месяц. Не худая цена. По-рязански, это на тридцать пудов муки!..
Есенин не торговался, он думал не о жалованье. Ему хотелось где-то, как-то начать печататься. И, как бы угадывая его настроение, Николай Иванович продолжил разговор:
– Свободное время уделяйте творчеству, сочиняйте. Есть у меня один знакомый чудак, не назову его по имени, но он величает себя поэтом и даже печатает какую-то чепуху, якобы для народа. Вот, к примеру, каковы его стишонки:
Верст с пятнадцать с небольшим,От того города, где жилКупец наш с дочерью своей,Стоял лес, в нем у огнейВ кружке разбойники сидели,Одни пили, другие ели,А кто песни распевалИ молча водку наливал…
И так далее. Пора и нам, издателям, перестать подсовывать народу такой хлам, выдавая его за народные сказочки.
– Согласен, Николай Иванович, – то что вы прочли, это какой-то лепет, а не стихи…
– А между прочим, – перебивая Есенина, продолжал Николай Иванович, – этот подделывающийся под народный стиль стихоплет происхождением из богатых. Он и за границей бывал, и даже в Дельфах из Кастальского источника пил, а источник исходит, как известно, из горы Парнас. Пил, пил священную воду вдохновения, а поэтом не стал, чуда не свершилось. Возможно, потому, что перед ним из того же Кастальского источника пастух-грек поил своего уставшего осла.
Есенин даже не улыбнулся и на шутку отозвался серьезно:
– Для поэзии самый надежный источник – высокая культура поэта и знание жизни русского народа. Это прекрасно доказано Пушкиным и Некрасовым.
– Если вы так понимаете, откуда черпается вдохновение поэта, то быть вам стихотворцем несомненно, об этом говорят и первые ваши шаги. Итак, в час добрый, пойдемте, отведу в корректорскую.
В корректорской Есенину скоро показалось скучно.
