Дневник матери - Нефедова Нина Васильевна

– Я сама сделала это…

Лицо женщины выразило испуг, смятение.

– Как! Вы сами?! Не понимаю!

– Видите ли, в чём дело… Я не считаю нужным вводить в заблуждение детей относительно их появления на свет.

Женщина слушала, не веря своим ушам.

– Вы извините меня, Мария Васильевна, – перебила она, когда я попыталась более подробно осветить свою точку зрения. – Но я своей Люсеньке вынуждена буду запретить играть с вашей Олей. Я не хочу, чтобы моя Люсенька знала подобные вещи! Она ещё ребёнок!

И женщина сдержала своё слово. С этого дня часто можно было слышать, как она, высунувшись в кухонную форточку, кричала дочери;

– Люся! Люсенька! Отойди сейчас же от Оли! Сколько раз я тебе говорила!

Я не обижалась на неё. Она была матерью и как умела воспитывала своего ребёнка.

Гораздо сложнее, на мой взгляд, объяснить сущность половых отношений. Но я не уверена, что в этом есть уж такая необходимость. К двенадцати-тринадцати годам у ребёнка накапливается известный запас наблюдений из животного мира. В какой-то момент его мозг пронзает догадка провести аналогию с человеком. Ребёнок потрясён. Все существо его наполняется ужасом, отвращением. Происходит ломка, крушение. На какое-то время появляется неприязнь к родителям. Но обычно дети более или менее благополучно минуют пору «открытий», и нет надобности впадать в панику, чем грешат некоторые родители да и педагоги, кстати сказать. По этому поводу у А. С. Макаренко есть такие слова:

«Впечатлительным людям в самом деле могло показаться, что положение ребёнка перед тайной деторождения подобно трагической коллизии какого-нибудь царя Эдипа! Оставалось только удивляться, почему эти несчастные дети не занимаются массовым самоубийством»[13].

В педагогике до сих пор не решено, когда следует начинать разговор с детьми на эту тему. Имеется двоякая опасность: или начать его слишком рано, следовательно, акцентировать преждевременно интерес ребёнка на этом вопросе, или опоздать со своим просвещением и сделать его ненужным и скучным, позволив укорениться в сознании ребёнка ложным понятиям, полученным из вредных источников. Большинство педагогов придерживается того мнения, что в области полового просвещения лучше сообщить знания на день раньше, чем часом позже.

Мой отец был такого же мнения. И всё же он опоздал со своим сообщением. Я была достаточно осведомлена обо всём из медицинских книг, имевшихся в домашней библиотеке. Но когда мне исполнилось четырнадцать лет, папа, очевидно, решил, что пора ему выполнить его родительский долг. Он вошёл в комнату, где я сидела за шитьём, и со значительным видом сказал:

– Мне надо серьёзно поговорить с тобой, Маша… Я испугалась. О чём намерен папа говорить со мной, да ещё после такого вступления?

Папа сел напротив меня, выдернул из букета, стоявшего на столе, цветок лютика и рассказал его устройство: мужские, женские цветы, завязь, плод, оплодотворение. Словом, добросовестно повторил со мной урок ботаники. В конце урока папа вскользь заметил:

– То же самое происходит и у животных, и у человека… Ты поняла, Маша?

– Поняла.

– Нет, я вижу, тебе непонятно, Маша…

И папа вновь принялся толковать о мужских и женских цветах, о плодах и завязи… Мне было мучительно стыдно от мысли, что я знала гораздо больше того, что мне силился втолковать отец, что, не зная о моей осведомлённости, он честно пытался выполнить свой родительский долг, а я, видя его беспомощность, не находила в себе сил прервать мучительную для нас обоих сцену. Разговор так и не привёл к желаемому. Помявшись, папа ушёл, а я с пылающими щеками вновь склонилась над шитьём.

Чтобы не поставить себя и детей в неловкое положение, я ни с одним из них не заговаривала на эту тему. И была очень рада, когда прочла у Макаренко такое его высказывание:

«Никакие разговоры о „половом“ вопросе с детьми не могут что-либо прибавить к тем знаниям, которые и без того придут в своё время. Но они опошляют проблему любви, они лишают её той сдержанности, без которой любовь называется развратом. Раскрытие тайны, даже самое мудрое, усиливает физиологическую сторону любви, воспитывает не половое чувство, а половое любопытство»[14].

Я не видела ничего недопустимого в том, чтобы Юра, десятилетний мальчик, купался вместе с сёстрами. Наоборот, мне казалось, что чем дольше дети сохранят младенчески простодушное отношение к наготе человеческого тела, тем лучше будет для них.

Однако всё же пришлось положить предел совместному купанию детей. И виной этому была маленькая Оля. Однажды, когда Лида сидела в ванне и намыливала себе голову, Оля, со свойственной её возрасту непосредственностью, объявила:

– А наша Лида может уже кормить ребёнка… Ребята фыркнули.

– Мама! Пусть они сейчас же убираются отсюда! – возмущённо закричала Лида. – Я не буду мыться при них! – И она с решительностью вылезла из ванны.

– Да погоди! Куда ты с намыленной головой!

– Не буду! – дёрнув плечом, упрямо сказала Лида. – Пусть сейчас же уходят!

– Довольно, Лида! – уже рассердилась я. – Что особенного сказала Оля? Почему можно, не стесняясь, говорить о руке, ноге и нельзя сказать о груди? Ведь это такая же часть твоего тела! И даже более важная для тебя… будущей матери!

– А что они смотрят! – со слезами в голосе, но уже сдаваясь, сказала Лида. И снова полезла в ванну.

Купание благополучно закончилось. Но я поняла, что для Лиды, которой тогда исполнилось пятнадцать лет, пришла пора девической стыдливости и что надо щадить эту стыдливость. С тех пор дети стали купаться порознь.

Когда я, будучи студенткой, работала летом на детской площадке, у меня в группе был мальчик лет пяти. Худенький, черноглазый, он ничем особенно не выделялся среди других детей, только, когда мы ходили на речку купаться, и дети, сбросив трусики, с восторженным визгом бросались в воду, он одиноким галчонком оставался на берегу.

– Игорек! А ты почему не купаешься?

Мальчик, потупив голову, молчал, пальцем ноги разгребая песок.

– Ты что, не хочешь купаться?

– Хочу…

– Ну, так иди в воду! Игорек пошёл к воде.

– Трусики сними! – крикнула я вдогонку. Мальчик вернулся, но не думал раздеваться, а стоял, опустив голову.

– Ну, снимай же скорее трусики! – сказала я и сделала попытку помочь ему. Руки Игорька судорожно вце пились в штанишки, и он заплакал. Крайне удивлённая я не стала настаивать, а решила поговорить с матерью.

Мать Игорька, красивая женщина, с такими же чёрными, как у сына глазами, подтвердила:

– И не заставите! Затрясётся весь, как начнёшь снимать с него трусы. Уж я и так и сяк говорю, нехорошо, Игорек. Ведь я – мама. И что стало с ним? Не замечала раньше. А тут деверь приехал. Как увидит его без штанов, так и начнёт стыдить: «У-у-у! Бесштанная сила!» Неужели от этого?

Конечно, от этого. И до чего же обидно становится, когда какой-нибудь пошляк с грязным воображением наносит тяжёлую рану ребёнку, оставаясь при этом безнаказанным!

О том, что дети проявляют большой интерес к интимной стороне человеческих отношений, свидетельствует тот факт, что брошюры медицинского «просветительного» порядка «зачитываются» ими до дыр. Некоторые сведения в этой области старшеклассники черпают и на уроках естествознания, изучая анатомию и физиологию человека. Но слишком углубляться в эту область, имея перед собой класс в тридцать пять – сорок человек, вряд ли решится любой учитель. Он предпочтёт поговорить на эту тему с глазу на глаз с учеником, если это будет необходимо. И будет совершенно прав.