Роман роялиста времен революции : - Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар

Бываютъ дѣйствительно минуты покоя. Но это минуты покоя-отчаянья.

Когда она не говорила о Анри, m-me Вирье говорила только о тѣхъ, кто его любилъ, о тѣхъ, кого онъ такъ любилъ.

"Разъ Анри не въ состояніи былъ спасти несчастныхъ ліонцевъ отъ тираніи, которая ихъ давила, не могъ избавить ихъ отъ тѣхъ потоковъ крови, которые текутъ, я молю васъ о вашемъ сочувствіи, — продолжаетъ она, — къ жертвамъ, уцѣлѣвшимъ отъ рѣзни. Если вамъ случится встрѣтить людей, служившихъ въ Croix-Rousse, они, безъ сомнѣнія, достойны вашего уваженія. Это самые достойнѣйшіе изъ ліонцевъ. Это былъ пунктъ, подвергавшійся болѣе всего нападенію, лучше всего защищавшійся; однимъ словомъ, Анри все время не покидалъ его, тамъ онъ служилъ сперва солдатомъ, потомъ генераломъ, даже когда не имѣлъ этого званія.

"Пусть же эти несчастные молодые люди, если вамъ случится съ ними встрѣтиться, найдутъ въ васъ покровителя и отца…

"Однимъ словомъ, все то, чѣмъ былъ бы для нихъ Анри"…

. . . . . . . . . . . . . . . . .

И письмо, полное дивнаго смиренія, кончалось словами:

"Я не видала моего сына семь мѣсяцевъ, но я знаю, что онъ живъ".

Дѣйствительно, онъ былъ живъ, бѣдный ребенокъ. И уже говорилъ какъ его передавали изъ рукъ въ руки, какъ старый слуга виконта дю-Бушажъ передалъ торговцу сукномъ въ Греноблѣ, Рюбишону.

Нельзя представить себѣ болѣе нѣжнаго ухода, чѣмъ былъ уходъ за этимъ маленькимъ неизвѣстнымъ ребенкомъ. И подивитесь, что никто не разспрашивалъ Аймона о его происхожденіи. Знали, что онъ брошенъ. Всѣ удовлетворялись этимъ, за исключеніемъ старика-отца Рюбишона, который отъ старости лѣтъ не отдавалъ себѣ отчета въ событіяхъ и недоумѣвалъ, откуда взялся "маленькій Симонъ".

И старикъ, для удовлетворенія своего любопытства, рѣшилъ обратиться съ своими безконечными разспросами прямо къ маленькому Симону.

Но ребенокъ прекрасно сбивалъ съ толку своего собесѣдника и даже до того сбилъ его, что старикъ рѣшилъ, что маленькій Симонъ принадлежитъ къ его семьѣ, но при такихъ условіяхъ, о которыхъ не рѣшаются ему сказать.

Менѣе рискованно было мнѣніе супруговъ Рюбишонъ. Они были убѣждены, что Аймонъ сирота и собирались его усыновить, такъ какъ не имѣли своихъ дѣтей. Они уже заглядывали въ его будущее. Жена прочила его въ негоціанты, мужъ — въ инженеры.

Но ихъ милосердію было потруднѣе бороться съ любопытствомъ чужихъ, чѣмъ съ любопытствомъ старика-отца. Скоро разнесся слухъ, что Рюбишоны скрываютъ у себя аристократа, и пришлось имъ рѣшиться на эмиграцію.

Однажды магазинъ этихъ почтенныхъ людей на улицѣ Гренобль не открылся утромъ.

Перебрались уже за швейцарскую границу, какъ вдругъ Аймону показалось, что настала минута, — я уже говорилъ, что ему въ то время было шесть лѣтъ, — покончить съ тайною, которая, какъ видно, тяготила его.

Добрѣйшая Рюбишонъ вздумала его за что-то выбранитъ, на это маленькій Симонъ ей отвѣтилъ внезапно, "что у него есть теперь своя мама, чтобы бранить его и что маму эту зовутъ графинею де-Вирье…".

Веливо было удивленіе, а также огорченіе супруговъ Рюбишонъ, они разомъ лишались того, что было ихъ утѣшеніемъ на старости дней, того, что они считали себѣ наградою за ихъ доброе дѣло.

Тѣмъ не менѣе, съ этой минуты, не думая о себѣ, они задались мыслью разыскать мать ихъ пріемыша.

Во всѣхъ городахъ, гдѣ они знали, что были эмигранты, они справлялись о графинѣ де-Вирье… Наконецъ, они прибыли въ Лозаннъ… и вручили ей сына.

Семь мѣсяцевъ она его не видала! Семь вѣковъ для ея сердца, для ея вображенія, для ея нѣжности.

Тѣмъ не менѣе не все было для нея потеряно разъ, что Аймонъ былъ ей возвращенъ…

M-me де-Вирье не знала, какъ выразить ей свою благодарность спасителямъ ея сына, они же оба были проникнуты восхищеніемъ къ этой молодой еще женщинѣ, столь прекрасной, безропотно пережившей всѣ эти ужасныя катастрофы. Въ особенности же они были удручены ея горемъ вдовы въ женѣ, у которой мужъ, быть можетъ, былъ еще живъ. Для Рюбишона, какъ для всѣхъ жителей Гренобля, имя Вирье было хорошо знакомо — оно было отголоскомъ рыцарства. Вотъ отчего, спасши Айнона, онъ предложилъ m-me Вирье, что примется за поиски его отца.

Для него это было легче, чѣмъ для всякаго другого, потому что у него сохранились съ Ліономъ многочисленныя торговыя сношенія.

M-me де-Вирье приняла предложеніе, сдѣланное ей отъ добраго сердца.

Но какъ напасть на чей бы то ни было слѣдъ въ этихъ болотахъ крови, подъ этими развалинами, во что превратился Ліонъ?

Декретъ Конвента, данный по предложенію Баррера, обязывалъ Кутона раззорить городъ до основанія.

Чудовище, изъ страха за свою голову, сейчасъ же отвѣтило Комитету общественнаго благополучія, что если стѣны еще существуютъ, то онъ отвѣчаетъ, что злодѣи, когда-то защищавшіе ихъ, или взяты или перебиты…

"… Врядъ ли уцѣлѣло изъ нихъ десять человѣкъ; даже Вирье и Преси и тѣ погибли…" [90].

Это сообщеніе противорѣчило донесенію Жавога, которое, однако, подтверждалось рапортами Шато Нёфъ Рандонъ, де-Мегре, де-Ла-Портъ; всѣ они утверждали, что Вирье былъ взятъ живымъ [91].

Всѣ эти противорѣчія весьма смущали Рюбишона, развѣ не могло быть съ Вирье того же, что было съ Преси; про него говорили, что онъ убитъ, въ то время какъ его друзья знали, что онъ спасенъ и скрывается въ горахъ Фореза?

Для m-me Вирье радость, что она обрѣла сына, по счастью, не позволяла ей поддаваться горю отъ этихъ сбивчивыхъ извѣстій. "Пріѣздъ моего брата, — пишетъ m-lle де-Вирье, — возвратилъ матери силу жить… и настолько придалъ ей храбрости, что она даже рѣшилась вызвать насъ къ себѣ… Послѣ шести мѣсяцевъ нашего пребыванія въ Сенъ-Жерменъ-Лаваль, она оповѣстила Софи, чтобы мы собирались въ путь, не подозрѣвая, въ какомъ ужасномъ состояніи былъ Ліонъ въ то время, когда намъ придется его проѣзжать"…

Терроръ въ немъ дѣйствительно дошелъ до апогея. "Грохотъ падающихъ стѣнъ, — свидѣтельствуютъ замѣтки "Воспоминаній", — пыль отъ развалинъ, которая поднималась цѣлыми облаками къ небу, пальба пушекъ, ѣзда повозокъ, на которыхъ развозили обвиняемыхъ изъ пяти тюрьмъ въ судъ, а осужденныхъ на гильотину, были единственными признаками жизни въ этомъ городѣ, приговоренномъ къ истребленію, единственному въ исторіи…"

"…Гильотина дѣйствовала на площади des Terreaux, подъ самыми окнами m-lles Фейлье и Пюбліе, гдѣ мы снова поселились, — пишетъ m-lle де-Вирье.

….Вскорѣ мы увидали телѣжку, окруженную солдатами, на которой были навалены несчастные. Мы были такъ объяты ужасомъ, что буквально не рѣшались сдѣлать шагу ни назадъ, ни впередъ. Боясь, чтобы моментъ паденія ножа не былъ для дѣтей слишкомъ сильнымъ потрясеніемъ, Софи набросила старшей дѣвочкѣ платокъ на глаза, а сестру ее спрятала къ себѣ подъ передникъ…".

На другой день было еще хуже, — для того, чтобъ выйти изъ воротъ Ліона, дѣвочкамъ пришлось проходить мимо самой гильотины. Опять имъ закрыли также глаза и Софи провела ихъ за руку черезъ эту площадь, пропитанную кровью жертвъ, такъ что прохожіе съ ужасомъ отворачивались, когда имъ приходилось по ней проходитъ…"

Ужасное время и вмѣстѣ съ тѣхъ невольно восхищаешься имъ — опьяненіе самоотверженіемъ соперничало, такъ сказать, съ опьяненіемъ преступленія.

Пріютившись снова у этихъ двухъ бѣдныхъ дѣвушекъ m-lles Фейлье и Пюбліе, которыя ихъ уже спасли во время бомбардированія, дѣти и ихъ няньки нашли парикмахера Мерлъ, который занимался перевозкою черезъ границу, и взялся и ихъ переправить. Онъ же въ своемъ "Char de Comté" доставилъ m-me де-Вирье въ Лозанну.

На этотъ разъ бѣдный человѣкъ не рискнулъ забираться такъ далеко, онъ оставилъ маленькихъ путешественницъ въ Мейренъ, на границѣ Швейцаріи и поручилъ ихъ одному возницѣ изъ своихъ пріятелей. Къ несчастью, этому возницѣ не удалось перебраться черезъ границу.

"Насъ остановили въ Версуа, — продолжаетъ m-lle де-Вирье, — и тутъ намъ пришлось плохо.

"Догадались, что мы дѣти эмигрантовъ, которыхъ везутъ въ родителямъ. Насъ выдала наружность моей сестры и ея прелестные свѣтлые волосы.

"Насъ засадили подъ арестъ въ гостинницѣ "Золотого Льва" и приставили къ намъ въ сторожа маленькаго глухонѣмого, профессія котораго заключалась въ томъ, что онъ съ колокольчикомъ въ рукѣ бѣгалъ по улицамъ Версуа и созывалъ гражданъ въ клубъ.

"Не знаю, какъ бы мы оттуда выбрались, еслибы не содержательница нашей гостинницы, m-me Ріонде, которая воспылала ко мнѣ нѣжною страстью за то, что я, по ея словамъ, походила на ея дочь.

Она свела Софи съ двумя добрыми малыми, которые занимались спасаньемъ несчастныхъ.

"Однажды, внушивъ намъ, что мы должны дѣлать (моей сестрѣ не было еще семи лѣтъ, а мнѣ едва восемь), Софи вышла съ вязаньемъ въ рукахъ, будто подышать свѣжимъ воздухомъ.

"Черезъ часъ послѣ ухода Софи, и по знаку m-me Ріонде, мы вышли на задній дворъ, заваленный старымъ хламомъ. Тамъ, къ невысокой стѣнѣ была приставлена старая бочка. Мы обѣ вскарабкались на бочку, а оттуда на стѣну. У стѣны была цѣлая куча навоза, мы спрыгнули на нее и очутились на свободѣ. Нашъ маленькій сторожъ, однако, замѣтилъ насъ и сталъ звонить въ колокольчикъ съ остервенѣніемъ; но, по счастью, состояніе его ногъ мѣшало ему слѣдовать за нами, какъ онъ ни звонилъ, а поспѣть за нами не могъ.