Ромул - Сергей Житомирский

Вдруг взревели трубы, и тут же сабиняне отбежали шагов на двадцать назад. Это было проделано так внезапно и стремительно, что весь их строй оказался вне досягаемости римских копий. Был уже полдень, римляне бились с самого утра, и вот вражеское войско снова стояло перед ними неприступной стеной, копья наперевес.

   — Славная выучка! — весело крикнул родичам Эмилий. — Вам, дубье стоеросовое, за сто лет так не научиться. Но это хороший знак: их начальники поняли, что мы им не по зубам.

   — Однако, — тут же добавил он, — а у них не всё так гладко, несколько всадников попали в трясину. Люди выберутся, а лошади увязли — нечего было так быстро удирать. Ну, ребята, отдышитесь, пока снова не сошлись.

По обоюдному согласию наступила передышка, пока измученные воины перестраивались и поправляли побитые доспехи. В просвет между своим и вражеским войском на видное место выехал царь Ромул, поднял на дыбы коня и приготовился как всегда воодушевить подданных речью, но не успел раскрыть рта, как на него помчался всадник.

— Глядите, ребята, им есть за что драться, — воскликнул Эмилий. — Это Гостилий, сабинский муж госпожи Герсилии. Кто бы ни победил, сегодня она станет честной женщиной, с одним мужем.

У всадников давно уже не осталось дротиков, так что римлянин и сабинянин сразились на мечах. Гостилий широко замахнулся, деля Ромулу в голову, но тот не зря славился удалью: вместо того чтобы отражать удар, он сам сделал выпад. Вражеский меч снёс верхушку его бронзового шлема, но спасла кожаная подкладка. Сабинянин не успел выпрямиться, как римлянин всадил меч ему в грудь. Гостилий замертво рухнул на землю, а Ромул замотал головой и осадил ошалевшего коня.

Римляне восторженно завопили. Но их царь, наполовину оглушённый, сидя без движения на замершей лошади, превратился в отличную мишень для сабинских пращей. В воздух взвились камни, и один ударил Ромула прямо в край искорёженного шлема. Царь без сознания повалился на шею коня, воин подбежал ухватить узду, и тут сабиняне все вместе с криком бросились на врага.

Не один Марк испугался и пал духом. Весь день римляне стойко держались, зная, что под предводительством сына Марса нельзя потерпеть поражение, и вот он оглушён, может быть, смертельно ранен. Воины потеряли уверенность. Под напором сабинян передний ряд стал отступать, а задние вместо того, чтобы упереться щитами и удержать товарищей, побежали.

С того дня, как Марк впервые взял в руки копьё, ему повторяли снова и снова: в ближнем бою бегство — не просто позор, это верная гибель. Вооружённому воину трудно убежать от погони, а закрываться щитом на бегу невозможно. И всё равно, когда побежали соседи, Марк припустил за ними.

Оказывается, он очень устал и не мог бежать быстро, ноги заплетались, не хватало воздуха. Вдруг рядом возник всадник, могучая рука схватила Марка за шиворот. Прощаясь с жизнью, он взглянул вверх — но это был не сабинянин, а взбешённый царь Ромул.

   — Стоять! А ну, повернись! — рявкнул царь, тряся его, точно собака крысу. В царской хватке было что-то такое, что Марк действительно повернулся и закрылся щитом. Ему показалось, что встретить смерть лицом к врагу и вправду лучше.

В толпе носились римские всадники. Эмилий остановил одну кучку беглецов, Ромул другую... Вокруг Марка начал образовываться строй, и вот уже всё вспомогательное войско римлян снова встало поперёк равнины. Передний ряд отступал медленно, и их товарищи успели построиться, как полагается.

Посреди войска царь Ромул, не слезая с коня, накинул плащ на голову и стал молиться.

   — Юпитер, Небесный отец, правитель всего! — воскликнул он громко, чтобы все слышали. — Ты основа закона и прочного порядка, ты удерживаешь воинов в строю. Юпитер, Останавливающий войска, придай моим людям сил сражаться за город. Если сейчас ты воодушевишь их и спасёшь Рим, клянусь, я посвящу тебе на этой равнине не просто святилище, а кирпичный дом, где будет в роскоши пребывать твоё изваяние. Юпитер Статор, помоги своему городу Риму!

Добравшись до римского строя, сабиняне замедлили наступление.

«Дело к вечеру; и мы, и они потеряли уже сотни людей, а всё по-прежнему, как и раньше, — в тоске думал Марк. — Неужели придётся топтаться по этой тесной равнине вверх-вниз между Палатином и Капитолием, пока нас или их не перебьют до последнего воина?»

Ни римляне, ни сабиняне не рвались снова в бой, но уходить с поля тоже не хотели. Разделённые сотней ярдов, они пожирали друг друга глазами, пока командиры вытаскивали вперёд воинов из подкрепления, чтобы усилить первый ряд. К Марку вдруг повернулся какой-то наёмник-луцер, невесть откуда взявшийся среди Эмилиев, и ткнул ему в лицо изрубленный щит.

   — Видал, сколько свежих вмятин? — прорычал гигант. — А твоего щита хватит на двух таких сопляков, и на нём ещё нет ни царапины. Меняемся местами, иначе я тебя насажу на копьё, как муху.

Марк не хотел показать, что струсил.

   — Конечно, приятель, я встану на твоё место, пока ты не отдышишься, — выдавил он с робкой улыбкой. — Дай знать, когда будешь готов вернуться к своим.

   — Как только тебя убьют, дружище, займу твоё место. Такой у нас, луцеров, порядок.

   — Как хочешь. Смотри не ткни меня случайно в спину.

   — Такого за мной не водится, — заявил громила, но легче от этого не стало.

Так Марк попал в первый ряд. Он выставил копьё, перехватил его поудобнее, стиснул зубы и стал ждать наступления сабинян. Вдруг справа раздались изумлённые крики, и ему показалось, что строй дрогнул. Марк высунулся вперёд, но не мог понять, что происходит: с Палатина спускалась толпа женщин с венками на головах и зелёными ветками в руках.

Женщины заняли место между войсками. Все они были в чистых туниках, словно в праздник, тщательно причёсаны и почти все с младенцами на руках. Первой выступала Герсилия, уже час как законная жена Ромула. Ничего не понимая, царь выехал им навстречу.

Марк, держа на руках сына, взбирался на Палатин, рядом Сабина несла его щит и копьё. Она только что кончила рассказывать о подвиге женщин и нетерпеливо ждала, что он скажет.

   — Ну, раз царь согласился, наверно, так и надо, — с сомнением произнёс Марк, и Сабина облегчённо вздохнула. — Но чего вы с Герсилией ждали столько времени, если она с самого начала решила всех помирить?

   — Не догадываешься? Каждая женщина должна быть либо непорочной девушкой, либо замужем за порядочным человеком. Незаконная жена быстро станет не лучше, чем эти несчастные возле Волчьего логова, «волчицы», как вы их зовёте в своих мужских разговорах. Герсилия, хоть и не по своей вине, но оказалась с двумя мужьями. В один прекрасный день Ромул мог её выставить, раз она не была ему законной супругой, а Гостилий, разумеется, не взял бы обратно. Так что она вполне разумно решила подождать, пока не останется один из них. Герсилия знала, что Гостилий вызовет Ромула на поединок, как положено оскорблённому мужу. И когда поняла, что он убит — это мы все видели со сторожевых башен — сразу повела нас заключать мир.

   — А если бы победил Гостилий?

   — Она бы всё равно всех помирила, только на других условиях.

   — Наверно, сделала бы Гостилия римским царём. Вообще она крутит, как хочет — убедила Ромула, а он нам приказал. Хотя, что до меня, я за любой мир, лишь бы не совсем позорный. Встречусь с твоей роднёй, заплачу разумный выкуп, и мы наконец перестанем скрывать, что любим друг друга с самой брачной ночи. Уже невмоготу было подыгрывать тебе и делать вид, будто верю, что ты хочешь падения Рима. А теперь между нами нет вины, и я смогу познакомиться с твоим отцом.

   — А лучше всего, наверно, что маленький Марк теперь будет расти среди друзей, под защитой целых двух родов. Между прочим, я знала, что его надо назвать по отцу, у сабинян такой же обычай; а для его братьев и сестёр имена известны заранее? Я бы хотела когда-нибудь назвать ребёнка в честь брата.

   — Что, уже второй на подходе? Придётся просить ещё земли. Ну, по латинскому обычаю десять дочерей будут просто Эмилия Прима, Секунда и так далее по порядку, а для десяти младших сыновей имена можно выбирать — родовое имя, разумеется, будет «Эмилий». Итого двадцать один человек. Больше мне не прокормить, так что, надеюсь, ты не против на этом остановиться?

   — Посмотрим, что будет через двадцать лет, а пока мне хочется рожать и рожать тебе детей. В Риме хватит места.

   — Места хватит, но странный же это будет Рим! Пять лет назад мы основали латинский город. Когда строили палисад, в ополчении было всего три тысячи человек; с Азилом и колониями набралось десять тысяч, в основном латиняне. Потом против твоих земляков взяли этот сброд, лудеров. А теперь здесь поселятся ещё десять тысяч сабинян. Интересно, где этому конец? Тридцать тысяч человек — огромный город, даже боязно, хватит ли счастья на всех. Вначале его было вволю, даже несмотря на убийство в день основания. Голова на Капитолии, царь — сын Марса! Я тогда не верил, а теперь понимаю, что счастье у нас было; да упрочат его боги.