Час волкодава - Михаил Зайцев

Войдя во двор и увидев «Рено» приятеля, Кеша едва бы обратил на машину внимание, толпись вокруг соседи. Однако иномарка одиноко стояла посреди квадратной площадки, и этот факт если и не удивил Кешу (не до того ему было, чтобы удивляться по пустякам), то отвлек на секунду от невеселых мыслей. Но на секунду, не более. Войдя в подъезд, Иннокентий сразу же забыл про «Рено», про нарушенный отчего-то плановый дворовый винно-водочный ритуал и про приятеля Андрюшу.

Андрей Васильевич Колков напомнил о себе, как только Иннокентий, предварительно тяжело вздохнув, открыл дверь собственной квартиры.

– Во! Слышь, Маришка?! Муж вернулся! Прыгать в окошко или в шкафу прятаться? Ась, Маришка? Че мне делать? Ась?! – Низкий, бурчащий голос Колкова раздавался из кухни. Оттуда же слышался звонкий Маринин смех.

Переобувшись в домашние шлепанцы, Кеша посмотрел на себя в зеркало в прихожей. Поправил очки. Попробовал улыбнуться. Неубедительная улыбочка получилась. Впрочем, человеку, с утра сказавшемуся больным и только что вернувшемуся с кладбища, такая улыбка простительна.

– Кеша! Че копаешься-то у дверей?! Проходь, не тушуйся! – крикнул из кухни Андрей.

– Иду! – Кеша поковылял по длинному коридору, повернул к распахнутым дверям кухни. – Привет, Андрюха.

– Наше вам с кисточкой, Иннокентий Петрович! – Колков встал с табурета. Невысокий улыбчивый оптимист Андрюха протянул приятелю руку. Поручкались. Андрюша сел.

Андрей и Марина сидели рядышком, положив локти на кухонный стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью. Помимо скатерти, пока Кеша отсутствовал, на столе появилась вазочка с цветами, самыми свежими из тех, что остались после позавчерашней церемонии бракосочетания и увядали в никелированном ведре в спальне. Кроме вазы с цветами, на скатерти стояло три тарелки. Две перед Андреем и Мариной, с кусками порезанной кусочками свинины, третья – пустая, для Кеши. Были на столе и помидоры на блюде, и огурцы, и черемша, и маринованный чеснок. И, конечно же, раз присутствовал на кухне Андрюха, то и бутылка на столе имелась. Даже две. Водка и коньяк.

– Петрович, че стоишь, на коньяк глядишь? Сидай, глотни коньячку-то. – Андрюха подхватил пузатую бутылку «Мартеля», плеснул янтарной жидкости в пустую рюмку рядом с пустой тарелкой.

– Я с базара шла, встретила Андрея Василича во дворе, он с машиной возился, и пригласила Андрюшу к нам обедать, – объяснила Марина, глядя снизу вверх на мужа любящими глазами. – Садись, Кеша.

Иннокентий сел. Достал из кармана сигарету, зажигалку, подвинул к себе поближе пепельницу.

– Петрович, мы тебя заждались, – бурчал Андрюха, наливая себе водки. – Обед сготовили, не выдержали, жрать уселись. Маришь, кидани со сковородки мужу остатки мясца.

– Я не буду обедать, – сказал Кеша, закуривая. – Я сегодня голодаю.

– Знаю, знаю, – замахал руками Андрюха. – Все знаю, Маришка рассказала. Ты, оказывается, этот, как его, Брюс Ли, едреныть!.. Собака ты, вот ты кто! Лучшему другу постеснялся рассказать, что карате занимаешься...

– Кунг-фу, – поправил Кеша.

– Какая, едреныть, разница, Петрович? Ты, едреныть, спортсмен! А спортсменам выпивать полагается, чтоб организм расслаблялся. Спортсменам и художникам алкоголь как лекарство врачи прописывают. Давай тяпнем, Петрович, не то обижусь. Нервные клетки, дружище, они, едреныть, как шестеренки в моторе, требуют спиртовой смазки, а кишки тем паче полезно продезинфицировать! Ну? Водку будешь? Коньяк? Или «Северное сияние» – коньячишко вперемешку с водярой, ась?

– Андрей, не приставай к Кеше. Если серьезно, Кешеньке лучше сегодня воздержаться. От еды – сомневаюсь, а алкоголь, убеждена, лучше не пить. Кеша, котик, покажи, пожалуйста, Андрею, какой синяк у тебя под левой лопаткой.

Пожав плечами, мол, хочешь – продемонстрирую синяк, Иннокентий встал, повернулся спиной к чуть выпившим мужчине и женщине за столом, стянул футболку через голову.

– Едреныть! Как нарисованный! – поразился Андрюха. – Синячище, я говорю, как нарисованный. Клякса ультрамарина в замесе с сажей! Щедрый синячище, едреныть. Я таких больших синяков, едреныть, в жизни не видал. Синяк для Книги рекордов Гиннесса!

– Одевайся, милый. – Марина ласково провела рукой по спине мужа, едва коснувшись кончиками пальцев припухлости под левой лопаткой. – Убедился, Андрей? Синяк в очень опасной области у Кешеньки. Я, если серьезно, переживаю. Светки, моей подружки, мама сказала – возможно, у Кеши ушиб сердца. Утром он жаловался на сердце. Кеша, котик, а как сейчас? Не болит сердечко?

– Нет, отпустило. – Кеша заправил футболку в джинсы, сел за стол, взял из пепельницы до половины выкуренную сигарету.

– Ты б курил поменьше, милый, – сказала Марина, заботливо и с тревогой глядя в глаза мужу. – Лучше поешь. Хотя бы немножко. Не капризничай, котик, покушай. Ну, пожалуйста!

– Нет. Воздержусь.

– А чаю? Чайку слабенького с лимоном и с сахаром сделать? Сладкий слабый чай, я слышала, полезен и для сердца, и для желудка. Если ты вчера отравился мясом в ресторане – тебе, Светкина мама сказала, надо больше пить. Молчи, Андрюша! Говоря о питье, я подразумеваю только чай, понятно? Чайку сделать, милый? Попьешь чайку, желудок полечишь, и сердечко болеть больше не будет...

– Чего ты его спрашиваешь?! – возмутился Андрюха, залпом заглатывая рюмку водки. – Ставь чайник, режь лимон и коньячка чайную ложечку в чашку капни. Петрович, слушай сюда! У меня тесть – сердечник. Таблеток и лекарств не признает, едреныть. Лечится исключительно чаем с коньяком. И знаешь чего? Помогает, едреныть! Вот те крест, помогает!.. А вот еще, вспомнил. С моим дружбаном, Санькой Левчиком, был случай. Заболело у него сердце с похмела...

Андрюха возбужденно, в лицах, рассказывал о похождениях неизвестного Кеше художника-шрифтовика Левчика, страдающего, помимо хронического похмелья, еще и болями в сердечной мышце, а Марина тем временем упорхнула к плите готовить чай.

Поддакивая хмельному приятелю, Иннокентий краем глаза наблюдал за Мариной. Жена оделась сегодня скромно и буднично. Свободного покроя длинная ситцевая юбка. Блузка с короткими рукавами в мелкий цветочек. Волосы собраны в пучок на затылке. Из украшений лишь невзрачный мельхиоровый перстень с мучнистым камнем на безымянном пальце левой руки. А под камушком крупинка.

Марина стояла спиной к Кеше, загородив телом чайные чашки на широкой притолоке старинного буфета. Потянулась к лимону, находящемуся в поле зрения. Взяла лимон. Другой рукой взяла нож. Теперь Кеша видел лишь ее согнутые локти и стройную спину. Марина положила на место половинку лимона, подхватила коробочку с пакетиками растворимого чая. Опять Кеша не видит, как жена манипулирует с чайными пакетиками, кисти ее рук заслоняет спина. Что ей стоит сейчас сдвинуть камешек на перстне и бросить горошинку яда в Кешину чашку? Иннокентий глотнет чайку, ему станет плохо. Напротив за столом сидит друг Андрюша. Колков – свидетель внезапного недомогания Иннокентия. Безусловно, откажет сердце. Не зря же Марина заставила Кешу продемонстрировать синяк, а вчера звонила подружке Светлане, говорила: у мужа пухнет синяк под левой лопаткой. Свидетелей того, как колено ресторанного вышибалы прессовало Кешин позвоночник в районе лопаток, – целый ресторан, а Андрюха засвидетельствует: был разговор о болях в сердечке, не в себе был друг Кеша, бледный, улыбающийся через силу. Яд, наверное, надежный, такой, что дежурная медэкспертиза при рутинном вскрытии вряд ли обнаружит отраву в крови. Ира Грекова, со слов Чумакова, тоже умерла от сердечного приступа в присутствии врачей «Скорой помощи».

Чайник вскипел, когда Андрюха рассказывал, как его кореш, художник-шрифтовик с больным сердцем, однажды уйдя из дому, пропал навеки: – ...Едреныть! Милиция его искала. По телевидению фото показывали, и все без пользы. Пропал. Я думаю, ему гдей-то с сердцем поплохело и помер гдей-то на вокзале, едреныть. Без документов. Свезли Саньку в морг для бомжей и тю-тю... Иээ-х! Помяну-ка я Левчика-сердечника чаркой водки! – Андрюха налил себе еще одну рюмку. – Береги сердце, Петрович, а не то, как Санька, загнешься где-нибудь.

– Типун тебе на язык! – возмутилась Марина. – Не пугай меня так, пожалуйста, Андрюша! Представить страшно, что со мною было бы, пропади Кешенька так же безвестно, как твой друг-художник. Я б сама, наверное, от разрыва сердца умерла!

«Еще бы! – подумал Кеша. – Исчезну бесследно – возникнут проблемы с наследованием жилплощади. Нет, Марина, тебе нужен мой труп. Похороны, слезы, потом оформление документов на права наследования...»

– Поздравляю, Петрович! Удачно женился, – констатировал Андрюха, опрокинув в себя траурную рюмку водки в память о сгинувшем безвестно коллеге-художнике. – Моя холера, когда я на неделю пропадаю и возвращаюсь похмельный, одно говорит – чтоб, говорит, тебя вообще никогда не видеть, говорит... Эх, Петрович, мне б такую жену, как твоя!