Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом - Андрей Шляхов

– Ну, про кормежку в больнице я не спрашиваю, и так все ясно. А что у тебя произошло с докторами?

– Мы не сошлись с ними по одному богословскому вопросу. Они утверждали, что я шизофреник, а я доказывал им, что являюсь безобидным психопатом, который не желает пить их сраные таблетки. Конфликт вылился в противостояние, мне даже пришлось отдохнуть от жизни в связанном виде, но этого я почти не помню, потому что все время спал. Потом я ломал голову над тем, как вообще буду выпутываться из этой ситуации. Башка трещала от напряжения, а из ушей валил пар…

– Я общался с Еленой.

– Лена – это просто уникум! Героиня невидимого фронта! – заверил Данилов. – Вытащить меня за уши из этого дерьма! Ты знаешь, что она ухитрилась разжиться ксерокопией моей истории болезни?

– Джеймс Бонд и Штирлиц не справились бы с этой задачей, – улыбнулся Полянский.

– Живешь с человеком, привыкаешь к нему, и кажется он тебе таким знакомым, таким понятным, а случись что, и удивляешься: «Как же это раньше я ничего не замечал?»

Следующую паузу заполнили холодцом. Полянский не обманул – блюдо и впрямь оказалось очень вкусным.

– Ты уверен, что у нас останется место для мяса? – усомнился Данилов.

– Конечно останется, – заверил Игорь. – Тем более что его принесут минут через двадцать, не раньше. Ты как раз успеешь досказать свою одиссею.

– Самое интересное, как в детективных романах, было в конце. Я лежал в коридоре и думал о жизни. Я там вообще много думал. Да, случилось все это в воскресенье. После обеда. На посту зазвонил телефон. По тому, как отвечала сестра: «Да, Геннадий Анатольевич», «Хорошо, Геннадий Анатольевич», «Я поняла, Геннадий Анатольевич», несложно было догадаться, что звонит заведующий отделением. Сразу после разговора сестра побежала в первую палату, местный люкс, откуда только накануне выписался пациент…

Фамилию артиста Данилов давно вспомнил, но называть не стал. Врач должен хранить врачебные тайны, пусть даже и чужие.

– Ну, думаю, сейчас какого-нибудь блатного бобра к нам привезут. Интересно же, развлечений там немного. И тут медсестра подходит к моей койке и говорит: «Владимир Александрович, заведующий отделением распорядился перевести вас в первую палату. Пойдемте…» Представляешь? Если бы я не лежал, то упал бы. Смотрю на нее и так полушутя уточняю: «А голос у вашего заведующего не пьяный был?» «Нет, – отвечает, – нормальный был голос. Он так и знал, что вы удивитесь, и сказал, что завтра сам вам все объяснит».

– Ну, прямо «Тысяча и одна ночь»! – восхитился Полянский.

– «Тысяча и одна ночь» ждала меня в палате. Обычная обстановка там была спартанской – кровать и тумбочка, больше ничего. А тут еще и маленький холодильник, телевизор, подвешенный к потолку, беспроводные наушники на крючке и, самое неожиданное, телефон на тумбочке. Параллельная отводка от телефона, стоящего в ординаторской – звони не хочу. Да, вот еще – поверх линолеума постелен палас из темно-вишневого ковролина…

– То что надо, – похвалил Полянский. – Практичный немаркий цвет.

– Санузел тоже впечатлил, в первую очередь своей исключительной чистотой и наличием аж двух полотенец – махрового и вафельного, причем без пятен. Постельное белье тоже оказалось под стать. У меня даже голова закружилась от неожиданности и удивления. Сестра мне показала кнопку вызова, предупредила, чтобы закрывал дверь изнутри – ключ у нее есть, и ушла. Я позвонил Лене, думал ее удивить, но она сказала, что все в порядке вещей, так, мол, и должно быть, остальное не по телефону.

– Мог бы и мне сразу позвонить, – мягко упрекнул Полянский.

– Сначала хотелось внести ясность. На следующий день, в понедельник, я ее получил. Прямо с утра ко мне явилась эта сладкая парочка – заведующий и лечащий врач и с порога заявили, что они сильно заблуждались в моем диагнозе, и вообще у меня не то что шизофрении, но и психоза-то нет, и вообще, прозрев и разобравшись, они приносят мне свои извинения и завтра в полдень я могу собирать свои пожитки и валить, благословясь, на все четыре стороны. «С каким диагнозом?» – спрашиваю я. «Неврастения, – хором отвечают они, – всего лишь неврастения»…

– Погоди, погоди… – нахмурился Полянский. – Но как можно так изменить диагноз? С шизофрении на психоз еще понимаю, но на неврастению? Это в моей лысой голове как-то не укладывается…

– Переписали историю болезни, и все!

– Так вот взяли и переписали? – изумился Игорь. – Ни хрена себе…

– Это дурдом, – напомнил Данилов. – Такое особенное заведение, живущее по собственным правилам.

– А наркоконтроль у них тоже собственный? – прищурился Полянский.

– При чем тут наркоконтроль?

– Пока ты шел как шизофреник, тебе назначались антипсихотики и седативные. Это препараты строгого учета. Если история переписывается, то как быть со списанием?

– Игорь, ты рассуждаешь как дитя. Заодно вносятся поправки в историю болезни кого-нибудь другого, и мои таблетки вместе с уколами списываются на него! Меня больше интересовал другой вопрос – как и чем можно обосновать длительное пребывание неврастеника в отделении для лечения острых форм психических расстройств?

– Да, это хороший вопрос. Ты его задал своим докторам?

– Задал, я же любопытный. Да и доктора в одночасье из монстров превратились в славных плюшевых зайчиков, только разве что взгляд остался прежним. Заведующий пожал плечами и ответил: «Подумаешь, проблема. Перестраховывались немного, наблюдали, уточняли. В нашей профессии диагноз быстро не ставится».

– Корифеи!

– Не то слово. В институтах такому не учат.

– Да мне вообще казалось, что наша психиатрическая база была весьма приличной…

– В двадцать первой больнице тоже есть кафедра, и кому-то тоже кажется, что там все в порядке.

– Ну, не обобщай.

– Я и не обобщаю, – усмехнулся Данилов. – Во многих местах положение еще хуже… Слушай, а ты уверен, что твое хваленое мясо по-купечески принесут сегодня, а не завтра?

– Что – уже проголодался? А кто боялся, что не полезет?

– Да нет, не проголодался, просто горшочки с едой придают обстановке дополнительный уют. А я успел сильно соскучиться по уюту.

– Рассказывай пока…

– Да, собственно, это все. Ближе к обеду, да, вот еще – в палату люкс обед мне приносили, чтобы не утруждал себя хождением в буфет, так вот, ближе к обеду нарисовался профессор Снежков, поулыбался мне, выразил восхищение моим состоянием и предложил в случае нужды без стеснения обращаться к нему. Даже визитную карточку с полным перечнем своих регалий оставил. Я ее потом в унитаз спустил.

– Ты все такой же злопамятный, Вова.

– Да уж, однозначно не толстовец. А на следующий день за мной приехала Лена, и все плохое осталось в прошлом…

Было так ново и очень приятно сидеть в машине рядом с Еленой и смотреть в окно. Все такое знакомое и в то же время новое. «Что же испытывают по выходу на волю люди, просидевшие лет десять в тюрьме?» – подумал Данилов. Он посмотрелся в зеркальце на обороте солнцезащитного козырька и сказал Елене:

– Те, кто нас сейчас видит, наверное, принимают меня за твоего дедушку.

– А может, и за папика, – предположила Елена.

– Папики такими не бывают, – возразил Данилов, с радостью отрываясь от зеркала – век бы не видеть такого страшилы. – Папики толстые, лысые и ухоженные. К тому же они предпочитают дорогие костюмы и еще более дорогие галстуки.

– Ты хорошо разбираешься в теме папиков, – похвалила Елена. – Ну как оно – на свободе?

– Обалдеть! – Данилову удалось собрать все свои впечатления в одно-единственное слово. – Можно узнать – как тебе удалось поставить дурдом в коленно-локтевую позу?

– Это сделала не я, а совсем другой человек.

– Кто?

– Какая разница?

– Ну, любопытно же. И потом – должен же я знать, за кого мне молиться.

– Ты молиться сначала научись.

– Хорошо, скажу так – должен же я знать, кого мне благодарить.

– Меня! – Елена притормозила на перекрестке и повернулась к Данилову. – Можешь словами, можешь еще как-нибудь, если, конечно, дурдом не высосал из тебя все силы.

– Силы остались, – гордо сказал Данилов. – Я же усердно саботировал лечение. Так что если ты зарулишь в какой-нибудь укромный уголок…

– Давай лучше без извращений. – Елена повернула направо, и они поехали по Рязанскому проспекту. – Мне бы хотелось романтики в домашней обстановке. Да, и не знаю почему, но без бороды ты мне нравишься гораздо больше. С бородой ты похож на гоголевского пасечника.

– Разве у Гоголя был пасечник? – удивился Данилов.

– Конечно был! В «Вечерах на хуторе близ Диканьки»! Вылитый ты сейчас.

– А что – в пасечниках хорошо, – вслух подумал Данилов. – При деле, на воздухе и меду завались.

– По сравнению с моргом пасека более привлекательна, – подтвердила Елена.

– Зато покойники не жалят! – возразил Данилов.