Тайна царствия - Мика Валтари

– В таком случае – построй дом, насади деревьев, женись, нарожай детей. И твоя радость будет полной, потому что лишь тогда ты поймешь, что существуешь, – предложил Карантес.

– Всему свое время, – ответил я. – Не думаю, что сейчас было бы уместно сделать то, что ты советуешь.

Не желая доставлять ему лишние хлопоты, я ни словом не упомянул назаретянина. Я заметил, что очень проголодался, потому что ничего не ел, пока писал, и это обрадовало Карантеса намного больше того, что я мог бы ему рассказать. Вдвоем мы спустились вниз, и пока его домочадцы спали, принялись за поиски хлеба, оливок и салата, что и съели с аппетитом, а затем выпили достаточное количество вина для того, чтобы Карантес начал улыбаться.

Письмо восьмое

Туллии – от Марка!

Я не переставал ощущать, как во мне трепетала эта неподдельная радость. Безусловно, этим я был обязан чувству собственного освобождения: я больше не ощущал необходимости изматывать себя напрасными мыслями, а предположение, что кто-то, а не я, станет свидетелем новых событий, не вызывало у меня больше зависти.

Изложив все в письме, я опять стал прогуливаться по улицам Иерусалима, бродя у лавок медников, ткачей или горшечников. Наняв гида, я осмотрел дворец Асмонидов, даже взобрался на самую вершину одной старинной башни, обитаемой теперь лишь одними летучими мышами. Мои стопы водили меня во двор храма, к форуму, я выбирался за пределы города, чтобы осмотреть его со склонов гор. Жизнь в Иерусалиме текла своим чередом, словно ничего не случилось, и думаю, что уже через неделю большинство его обитателей забыли об ужасной смерти назаретянина, о котором они ничего не хотели слышать.

Меня утомил этот город, нравы которого мне чужды и в котором я не нахожу ничего особенного, несмотря на его храм, пользующийся необыкновенной популярностью. Если немного поразмыслить, можно заметить, что все большие города похожи друг на друга, различны лишь нравы их жителей. Знаменитые храмы тоже ничем друг от друга не отличаются, даже если принадлежат к разным верам и имеют свои, отличные друг от друга, ритуалы жертвоприношений. Главное для них – собрать побольше денег, и лишь пути достижения этой цели у каждого свои: иудеи в первом дворе храма продают ленты с текстами Писания, искусно нанесенными на полоски кожи, которые прикрепляются к руке или ко лбу, а в Эфесе путешественникам обычно продают миниатюрные статуэтки Артемиды и талисманы.

На второй день, возвращаясь домой, в сумерках я еще издалека заметил, видимо, поджидавшего меня Карантеса, он поспешил мне навстречу.

– Кто-то разыскивал тебя и дожидается в доме твоего возвращения, – сказал он с плутоватым видом, потирая руки.

– Кто же меня ждет? – спросил, удивившись, я.

Карантес не смог дольше сдерживаться и расхохотался.

– О, как я рад видеть тебя полностью выздоровевшим, ты ведешь такую же жизнь, как все! Чтобы не было сплетен, я спрятал ее в твоей комнате. Она уселась на полу и чинно прикрыла ноги плащом. Ты смог бы отыскать себе покрасивее, однако у каждого свой вкус, да и эта недурна, по крайней мере глаза у нее красивые.

Из его намеков я понял, что меня ожидает какая-то женщина, однако не мог себе представить, кто бы это мог быть. Я поспешно поднялся в комнату, но не узнал женщину, которая при моем появлении стыдливо прикрыла лицо и смотрела на меня, как на старого знакомого. Прежде я видел ее лишь в темноте, поэтому и не узнал, пока не услышал голос.

– Я, конечно, скверно поступила, придя к тебе, мне не хотелось бы испортить тебе репутацию. Женщина моего сословия не должна обращаться к мужчине, с которым она говорила ночью. Однако я должна поведать тебе нечто удивительное.

– Я узнал тебя, Мария из Беерота, однако не представлял, что у тебя такое красивое лицо и такой блеск в глазах. Мне нет дела до твоей репутации, и я рад тебя видеть, хотя не могу взять в толк, как тебе удалось меня найти.

– Не говори мне о моем лице и глазах, потому что они стали причиной моего несчастья, – ответила она. – Этот город на самом деле намного меньше, чем ты думаешь, и многие здесь тебя знают по твоему упорному любопытству, которое ты проявляешь к делам, не имеющим к тебе никакого отношения. Итак, ты встретился с человеком, который носит кувшины, хотя эта встреча не доставили тебе ожидаемой радости?

Откровенно говоря, я подумал, что она пришла ко мне, чтобы получить определенное вознаграждение за свой совет.

– Я безусловно в долгу перед тобой! – поспешил сказать я ей.

Мария из Беерота решительно мотнула головой.

– Нет, нет! Ты мне ничего не должен, наоборот, я – твоя должница и поэтому непрошенной явилась сюда.

Я внимательно посмотрел на нее. Причины ее прихода все еще оставались невыясненными. Глядя в ее красивое округленное лицо дочери Израиля, я заметил, что она намного моложе, чем мне показалось в первый раз; кроме того, ничто в ней не выдавало женщину ее профессии.

Любопытный, как сорока, Карантес, поднявшийся наверх вслед за мной, легонько кашлянул у порога, желая обратить на себя внимание.

– Трапеза готова, – произнес он – Однако она может подождать, если ты желаешь сначала поразвлечься со своей подружкой. Одно твое слово – и я принесу вам воды и чистое белье, и тогда ты сам сможешь проверить, что никто не совал свой нос в твои вещи и что она ничего не прячет у себя под юбкой.

Мария из Беерота ужасно покраснела и пристыженно взглянула на меня, а затем вперила взор в пол.

– Ты ошибаешься, дорогой мой хозяин! У нас на уме не было ничего такого, о чем ты говоришь! – вмешался я. – Можешь разрешить своей жене или дочери прислуживать нам за столом или же делай это сам, если считаешь, что так будет безопаснее. Я очень проголодался и хочу поужинать вместе со своей гостьей.

Однако та вздрогнула и, воздев руки кверху, в ужасе воскликнула:

– Нет! Мужчина не может разделить трапезу с женщиной, особенно с такой, как я! Но позволь мне прислуживать тебе за трапезой, а затем я с удовольствием доем то, что останется.

Карантес весьма снисходительно взглянул на нее:

– Вижу, ты благоразумная и хорошо воспитанная девушка – римлянин еще не знает обычаи этой страны. Моя жена скорее предпочла бы умереть, чем прислуживать тебе, тем более я не могу позволить, чтобы моя дочь стала свидетельницей того, что не должна видеть неопытная девочка. Однако все становится на свои места, если ты, не поднимая взгляда, спустишься вниз, возьмешь его ужин и станешь ему прислуживать, словно служанка, готовая съесть то, что останется после трапезы.

Затем он обратился ко мне:

– Ты хорошо знаешь, что я лишен предрассудков, однако все имеет свои границы. Если бы она прибыла в паланкине и была одета в разноцветные ткани или в расшитые золотом шелка, а на ее шее сверкали бы золотые украшения, и по всему дому пошел бы запах дорогих духов, я сам бы счел за честь прислуживать ей и не стал бы заботиться и возможных последствиях. Однако эта благоразумная девушка прекрасно понимает, к какому слою общества она принадлежит и поэтому не доставит тебе ненужных хлопот.

Он предложил девушке последовать за ним, и какое-то время спустя она вернулась с ужином. Следуя правилам, принятым у служанок, она подоткнула свой плащ за пояс и обнажила ноги до колен. Она провела меня на террасу, слила воду на руки и вытерла их чистым полотенцем, а затем, когда я сел за стол, сняла крышку с глиняного блюда и придвинула ко мне хлеб.

– О римлянин, начинай трапезу! – предложила она. – Твоя рабыня будет с радостью наблюдать за каждым куском, который ты поднесешь к устам. Как жаль, что я не могу стать твоей рабыней!

Однако, заметив как она пожирала глазами хлеб, я заставил ее сесть рядом с собой, смочил кусочек хлеба в остром соусе и вложил ей в рот. Таким образом, ей не оставалось ничего другого, как разделить со мной трапезу, но лишь трижды отказавшись, она перестала сопротивляться и согласилась сунуть руку в горячее блюдо.

По окончании трапезы она склонилась и поцеловала мне руку.

– Ты именно такой, каким мне тебя описывали и каким я тебя себе представляла после нашего разговора у ворот в тот вечер. Ты обращаешься с женщиной, как с равным себе существом, хотя, между нами будь сказано, зачастую она стоит не больше осла или любой другой скотины. Когда у женщины рождается девочка, муж не удостаивает даже взглядом появившееся на свет создание, а жене не говорит ни единого ласкового слова.

Она продолжала с отсутствующим взглядом:

– В деревне жизнь женщины, если она к тому же еще и красива, не может быть счастливой, ее обязательно выдадут замуж за какого-нибудь старика под тем единственным предлогом, что у того земель и виноградников больше, чем у других. Меня погубило собственное тщеславие: я начала с того, что разглядывала свое отражение в воде, а затем пошла за первым же незнакомцем, подарившим мне жемчуг и разноцветные ленты и нашептавшим мне пустословные обещания. История моей жизни коротка и проста, о ней не стоит долго распространяться, потому что ты сам без труда можешь догадаться о последствиях. Жила бы я в другой стране, думаю, мне удалось бы выпутаться из этого положения столь же легко, как и остальным девушкам, похожим на меня. Однако, несмотря на то что меня навсегда все прокляли, забросили, я по-прежнему остаюсь дочерью Израиля и для меня мой грех настолько велик, что я отдала бы все, лишь бы очиститься. Бог Израиля – суровый Бог, и в его глазах нечистая женщина стоит не больше собаки или груды отбросов.