Собачий род - Сергей Арбенин

Было уже поздно, мороз усилился, и в переулках не было ни души. Тем не менее Бракин старался быть как можно незаметнее. И когда Рыжая остановилась у столба, а из-за забора подал голос местный пёс, который, видимо, ревниво относился к помеченному им самим столбу, а Рыжая попыталась ответить, — Бракин молча наподдал ей ногой. Не больно, но обидно.

Бракин шёл, стараясь держаться в тени, обходя исправные фонари стороной. Рыжая семенила следом, чуть сбоку, поближе к заборам. Голоса не подавала, у столбов больше не задерживалась.

Они подошли к дому, в котором жил очкастый старик. Туман сгустился, переулок был пуст из конца в конец. Бракин перевёл дыхание, внутренне перекрестился, — и полез через забор. Снега в эту зиму выпало уже много, и Бракин без труда перешагнул через покосившиеся доски, просто переступив с одного сугроба на другой.

Во дворе, довольно обширном и пустом, было темно и тихо.

Рыжая присела в сугробе, выглядывая через забор в переулок. Бракин подошел к входным дверям. Посветил фонариком: в двери был врезной замок. Это было и не хорошо, и не плохо. Не хорошо, потому, что Бракин ни в каких замках вообще не разбирался. Ни в навесных, ни во врезных. Не плохо — потому, что Бракин надеялся на местный менталитет. Хоть и в городе живём, но почти по-деревенски: тут и коров держат, и свиней, и гусей, не говоря уж о курах. У одного из соседей Ежовых были даже две козы.

Бракин стащил с правой руки тёплую перчатку, под которой была надета ещё одна — хирургическая. И стал шарить рукой за косяком.

Однако ключа там не оказалось. Бракин посветил себе под ноги. На крыльце лежал смёрзшийся половичок, но и под ним ключа тоже не было. Бракин обернулся: Рыжая, навострив уши, сидела неподвижно, отвернув мордочку в переулок.

Слегка занервничав, Бракин принялся наугад ощупывать деревянную, обшитую фанерой стену вокруг входных дверей. И когда уже считал, что ничего не выйдет, придётся лезть через окно, выставив стёкла, — рука внезапно нащупала еле приметный гвоздь и на нём — плоский ключик. Ключ висел довольно высоко, под самым водосточным жестяным желобом, и разглядеть его даже при свете, пожалуй, было бы трудно.

Бракин с облегчением снял ключ, на секунду зажёг фонарь, вставил ключ в скважину. Обернулся, шепнул Рыжей:

— Смотри в оба глаза! Человека или белую машину увидишь, — лай, что есть мочи, и беги домой!

Дверь открылась легко и без скрипа, — она была обыкновенной, филёнчатой, ничем не утеплённой.

Не входя, Бракин предусмотрительно снял ботинки и сунул их в полиэтиленовый пакет, и так, с пакетом в одной руке и с фонариком в другой, вошёл в дом.

С первого взгляда комната показалась ему огромной и пустой. Потом, пошарив вокруг фонариком, он разглядел печь, два старых перекошенных шкафа вдоль стены, стул у окна и толстый мохнатый коврик посередине. Больше в комнате ничего не было.

Бракин шагнул к печке, потрогал. Она была холодной, как лёд. Тут только Бракин заметил, что и в комнате царит жуткий холод, — рука в хирургической перчатке стала мёрзнуть. Бракин натянул сверху тёплую перчатку. Прошёл вдоль комнаты и увидел стеклярусную занавеску — вход в другую комнату.

Занавеска зазвенела от прикосновения. Бракин слегка вздрогнул. Посветил фонариком. На первый взгляд вторая комната казалась набитой всяким хламом. Приглядевшись, Бракин понял, что это — ворохи самой разнообразной одежды, начиная с шуб и заканчивая телогрейками. Маленькое окошко выходило из комнаты, должно быть, на огород, но окошко было задёрнуто плотной занавеской.

Возле окна, прямо на куче тряпья, лежал огромный человек. Бракин попятился, но тут же взял себя в руки. Посветил. Человек в порванной камуфляжной куртке, с непонятной эмблемой на рукаве, лежал вытянувшись, словно спал или умер. Бракин посветил ему в лицо. Лицо было тёмным, непроницаемым. Дотянуться до лежащего Бракин не мог, — мешали кучи как попало наваленной одежды. Он постоял, ещё раз оглядел неподвижную и, кажется, бездыханную фигуру. Потом, чтобы добраться до него, шагнул вперёд, наступив на какую-то шубейку. Взметнулось облако пыли. Бракин крепко чихнул, и внезапно похолодел. Шуба под ногами вдруг… задвигалась.

Не отпуская сдвинутую стеклярусную занавеску, Бракин попятился. В белом круге фонарика он внезапно увидел, как из-под шубы выпросталась оскаленная пасть. Чья-то голова пыталась приподняться, выползти из-под шубы. И, увидев остекленевшие глаза, Бракин внезапно всё понял.

Это была не шуба. Это была шкура, снятая с волка вместе с головой.

Бракин выпустил занавеску, которая издала, как ему показалось, оглушительный звон. И сейчас же с улицы раздался заливистый лай Рыжей.

Бракин, путаясь ногами в лохматом коврике, кинулся к окну, выходившему во двор — тому самому, откуда очкастый старик-хозяин так часто глядел поверх забора в переулок. В переулке маячил свет фар подъезжавшей машины. Даже не вглядываясь, Бракин понял, что это "Волга" из "белодомовского", бывшего обкомовского гаража.

Бракин кинулся к двери, мигом обулся, сунул фонарик в карман куртки. Выскочил на крыльцо, даже не застегнув ботинки, и — не успел. В этот же самый миг открылась калитка, в ней появился силуэт очкастого старика. Старик что-то говорил водителю "Волги": водитель, нагнувшись, смотрел на старика через сиденье, в открытую переднюю дверцу.

Бракин метнулся было влево, к заднему двору, но понял, что не успеет добежать до угла. Да и следы останутся: здесь, у стены, снег не убирали. Торопясь, каким-то чудом сразу же попав ключом в скважину, Бракин закрыл дверь, повесил ключ на гвоздь в стене, одновременно лихорадочно соображая, что делать дальше. Сказать, что ошибся адресом? Не пойдёт. Попроситься переночевать? Ещё хуже.

Хозяин, наконец, расстался со своим горячо любимым водителем и начал закрывать калитку. Бракин с тоской огляделся, не видя выхода, кроме как бежать за угол и уходить огородами, через соседние дворы. Там, конечно, облают собаки, может быть, даже искусают, штаны порвут… Выскочат хозяева… Повяжут, поволокут в Опорный пункт милиции…

И тут взгляд Бракина упал на бело-голубое пятно, висевшее низко, почти над крышами. Наполовину забранная облаками, в тумане плыла бесформенная луна.

И тогда, больше ни о чем не думая, не сомневаясь, Бракин прыгнул прямо с крыльца вперёд, к поленнице. И ещё в полёте ощутил, как вытянулось тело, став сильным и упругим, и тысячи новых запахов ворвались в сознание.

Он упал у поленницы уже совсем другим существом, прижался животом к утоптанному снегу, затаился. Краем глаза он видел, как хозяин вошёл во двор, запер калитку на крюк, двинулся к двери.