Босфорский поход Сталина, или провал операции «Гроза» - Сергей Захаревич

ОГПУ наплодило такое количество липовых «контрреволюционных» организаций (схема этой сети имеется в архивах ФСБ, но до сих пор наследники чекистов предпочитают показывать ее лишь мельком, не публикуя нигде полностью), что под конец само в них запуталось. Сталин же, руками Ягоды, решил использовать все эти искусственно созданные «центры» и «объединения» для окончательной ликвидации нэпа в промышленности СССР.

1 декабря 1934 года был убит первый секретарь Ленинградского ЦК ВКП(б) С.М. Киров (Костриков). Он вовсе не был верным ленинцем, каким изображает его советская пропаганда, напротив, Сергей Миронович был человеком, что называется, себе на уме и с собственными властными амбициями. Строительство Беломорканала курировал именно он и именно его должны «благодарить» те тысячи зэков, чьими костями устлана вся эта «египетская стройка».

Согласно качественному исследованию Ю. Семенова, Дмитрий Николаев застрелил Кирова (либо вообще был непричастен к убийству, а просто выбран в качестве «козла отпущения») по поручению заместителя начальника Ленинградского НКВД Запорожца, получившего задание, в свою очередь, от своего непосредственного начальника Филиппа Медведя, который, в свою очередь, от замнар-комвнудел СССР Молчанова, тот — от наркома Ягоды, а этот — естественно, от Сталина.

«…Пресса, не подготовленная к тому, как комментировать происшедшее, сразу же обвинила в убийстве Кирова белогвардейцев. И лишь после того, как все свидетели были расстреляны или погибли при загадочных обстоятельствах, был дан залп против оппозиции, а в январе тридцать пятого был проведен закрытый процесс против Каменева и Зиновьева: им дали по пять лет лагерей за то, что они якобы несли моральную ответственность за убийство Сергея Мироновича» [57].

Коба решил, пользуясь случаем и полученным в «ночь длинных ножей» германским опытом, подстрелить двух зайцев сразу и приступил к ликвидации всех «рыцарей Октября». Причем не только политических оппонентов, вроде Каменева или Зиновьева, но и вообще всех, кто имел какой-то политический вес и самостоятельность, включая и своего ближайшего друга Николая (Бухарина). В народ был вброшен термин «троцкистско-зиновьевские убийцы».

«Но дрогнул я лишь после того, как наш казахский нарком вернулся из Москвы в Алма-Ату в январе тридцать шестого, собрал коллегию, стенографиста попросил покинуть кабинет и сообщил, что начальник управления Молчанов проинформировал собравшихся: в стране открыт грандиозный заговор, во главе которого стоят Троцкий, Каменев, Иван Смирнов, Зиновьев. Главная цель: убийство товарища Сталина и его ближайших соратников — Ворошилова, Кагановича, Орджоникидзе, Жданова, Чубаря; наркомат (внутренних дел. — С.З.) переходит на военное положение (!), все иные дела (будь то шпионаж, экономические диверсии, злоупотребления по должности) откладываются, работаем троцкистско-зиновьевских террористов…

А я, брат, возьми да и бухни: «А кто же этот заговор раскрыл? Почему мы, чекисты, не имели до сих пор никаких намеков на такую разветвленную цепь?» Мой нарком (комиссар госбезопасности Реденс. — С.З.) чуть съежился, на вопрос не ответил, но, многозначительно посмотрев на меня, заметил: «За работой следствия будет наблюдать лично товариш Сталин, а руководить — секретарь ЦК Николай Иванович Ежов. Это все. Готовьте предложения. Срок — двадцать три часа. Точка» [57].

«…Медленно расхаживая по кабинету, Сталин глухо говорил, обращаясь к своим бывшим коллегам по Политбюро; обращаясь не к ним — к Ягоде:

— Если товарищи поведут себя на процессе так, что смогут раз и навсегда похоронить троцкизм как идейное течение, если они докажут миру, что Троцкий не остановится ни перед чем в борьбе против Державы нашей и партии, тогда, конечно, аресты бывших оппозиционеров будут немедленно прекращены, члены их семей отпущены домой, а сами товарищи-после вынесения приговора, который будет однозначным, отправятся на дачу, чтобы продолжать свою литературную работу, а затем будут помилованы…

…Каменев поднялся:

— Мы согласны.

…Через два месяца Каменева расстреляют.

…Миронова, присутствовавшего при том, как Сталин дал слово сохранить жизни Каменева и Зиновьева, расстреляют через семь месяцев…

…Затем расстреляют Ягоду, которому Ежов дал честное слово не казнить его, если он обвинит Бухарина.

Самого Ежова убьют в камере вскоре после расстрела Бухарина» [58].

Параллельно с ударом по «партейцам» Сталин произвел важную для себя рокировку. В 1936 году нарком внутренних дел Ягода был снят со своего поста и назначен наркомом связи СССР (через три года той же проторенной тропой отправится 1-й заместитель наркома Ежова В.Д. Берман, освобождая пустую клеточку для Лаврентия Берия). Место Ягоды занимает секретарь ЦК ВКП(б) Николай Ежов. Через два года Г. Ягода будет арестован и расстрелян. В чем смысл этой рокировки, неужели Ягода справился бы с «процессами 1937–1938» хуже Ежова?

Генрих к тому времени уже слишком много знал, даже больше чем нужно (убийства Фрунзе, Дзержинского, Менжинского и др., процессы против Каменева и Зиновьева и т. д.).

Сталину необходимо было «почистить» аппарат НКВД, занимавшийся указанными выше убийствами и процессами. Этот самый «аппарат» также знал слишком много, в том числе и о самом вожде, в частности контрразведчик Бокий ведал всей прослушкой правительственной связи. В аппарате Ягоды осталось еще слишком много «дзержинцев», а сам нарком слишком тесно сошелся со многими высшими военачальниками страны из числа тех, кого Коба уже давно наметил «в расход» (не исключено участие Ягоды в «заговоре военных»). В общем, Генриха надо было убирать вместе с его аппаратом.

На Н.Н. Ежова, кроме всего прочего, Сталин возложил почетную обязанность ликвидировать по стране как можно больше тех, кто еще помнил, кем на самом деле был Коба в годы революции и гражданской войны. Иосиф Виссарионович накануне «Большой войны» хотел создать величественный образ вождя с величественной биографией (он и Ленина бы низверг, если бы получилось), а у наркома Ягоды — полный наркомат таких вот памятливых. Ну как же оставить их в живых?!

В. Суворов, увлекательно повествуя в своих произведениях о том, как Сталин «штамповал» кадры танкистов и летчиков в предвоенные годы (вроде «Трудовой народ — строй Воздушный флот!»), не обратил внимания на то, что подобным образом, только без излишней огласки, Коба ковал все необходимые ему кадры, будь то конструкторы-оружейники или чекисты. В середине 1930-х начался так называемый «ежовский набор» молодых сотрудников НКВД. Именно им предстоит осуществлять расправы над военными и собственными, более старшими коллегами. Вместе с новым наркомом пришел и новый «аппарат», старый подлежал ликвидации. Одновременно началась переписка истории Октября и гражданской войны.

«Он вспомнил пословицу: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится»… Ведь было сообщено еще в двадцать восьмом, что Михаил Сергеевич Кедров, входивший в первую коллегию ЧК, был отчего- то переведен в члены «Спортинтерна», а ведь при Дзержинском он был председателем Особого отдела.

…Менжинский умер пятидесятишестилетним, за год до смерти был совершенно здоров, умер, как по заказу, — накануне подготовки процессов… Контрразведчика Бокия перебросили на тюремное ведомство тоже в конце двадцатых, освободив его место для людей новой волны… А другой заместитель Феликса Эдмундовича — Уншлихт? Его перевели в армию, поставили на авиацию… Почему? А Трифонов? Ксенофонтов? Почему их разбросали по другим ведомствам?

…Запрет на мысль — идиотизм, форма шизофрении. Неужели идее нужны идиоты?» [57].

«…Поскольку в газетах ничего о Ежове не писали, я решил вновь вернуться к гипотезе о его шпионской деятельности: надо ж народу вразумительно объяснить, что страшная трагедия, свидетелями которой мы были, — дело рук иностранной разведки… Поэтому я начал слежку… за домами, где жили сотрудники НКВД, там мои друзья, верные друзья, с гражданской еще… Я хотел поговорить со «стариками», глядишь, подскажут, как надежнее передать письмо о Ежове лично товарищу Сталину… Один дом я наблюдал месяц — каждое воскресенье садился в скверике с газетой и «срисовывал» всех входящих и выходящих… Ни одного из стариков не увидал, все новые лица, значит, моих постреляли… Потом перешел ко второму дому — тоже никого… Словом, брат, четыре месяца я раб0гал… И только на пятом повезло: увидел Вадима, мы с ним в двадцатых учились вместе… Ну и поговорили…

Выслушав меня, он выпил граненый стакан водки, закусывать не стал, словно воду минеральную проглотил, и, склонившись ко мне, шепнул: «Дурак ты, Сережка! Дурак, как все мы… Я присутствовал на собрании, когда Ежов нам объявлял, отчего Ягода арестован… Он, оказывается, изобличен в том, что был агентом охранки еще с девятьсот седьмого года… А ведь Ягода вроде б в девяносто седьмом родился, об этом в энциклопедии было написано… Десятилетний агент?! А мы?